Выставка в галерее Воллара, июнь 1901 г

Манач при первой же возможности представил своего подопечного агенту по продаже картин Воллару, который имел магазин на улице Лаффит, известной своими галереями, выставлявшими художников авангардистского направления. За два года до этого Воллар устроил выставку соотечественника Пикассо Нонела. Уроженец острова Реюньон, Амбруаз Воллар быстро приобрел репутацию друга наиболее известных художников, потому что именно у него они выставляли свои первые картины. Более всего он, очевидно, был известен благодаря тому, что был коммерческим агентом Сезанна. Однако многие другие художники и скульпторы того времени — Дега, Ренуар, Одилон Редон, Гоген, Боннар и Роден — обедали в подвальчике его галереи, где он угощал их отличным вином и диковинными креольскими блюдами. Деятельность Воллара в течение долгой жизни не ограничивалась лишь интересом к пластическим искусствам. Его друзьями и клиентами являлись выдающиеся поэты и писатели европейских стран и Соединенных Штатов Америки — Малларме, Золя, Альфред Жарри и Аполлинер.

В своих мемуарах Воллар рассказывает о визите к нему Манача, завод которого он как-то посетил в Барселоне. Тот привел с собой, вспоминал Воллар, молодого неизвестного испанца Пабло Пикассо, «одетого с изысканной элегантностью». В свои неполные двадцать лет он уже создал около сотни полотен, которые привез из Испании, чтобы устроить выставку. Одного взгляда на них опытного ценителя было достаточно, чтобы дать согласие на показ его картин у себя в галерее. Однако, несмотря на престиж, который обычно приобретал художник, выставлявший работы в галерее столь известного агента, на этот раз смелый шаг Воллара не принес ожидаемого успеха. «В течение долгого времени, — пишет далее Воллар, — публика относилась сдержанно к работам Пикассо. В моей галерее выставлялось много его картин, за которыми сейчас охотятся, но за которые в то время он не мог получить приличные деньги». Тем не менее работы молодого Пикассо, которых насчитывалось семьдесят пять, обратили на себя внимание критика «Газет де арт» Фелисьена Фагу.

«Пикассо — мастер в полном смысле этого слова. Это доказывает его способность наполнять изображаемые им объекты удивительной глубиной, — восторгался он. — Подобно всем истинным художникам, он обожает цвет сам по себе. Для него каждая деталь наполнена собственным, только ей присущим светом. Он влюблен в каждый изображаемый им предмет, и для него объектом внимания становится все: цветы, устремляющиеся из воды к свету; сама ваза; стол, на котором она стоит, и обволакивающий все вокруг мягкий свет; одетая в красочные наряды толпа, выделяющаяся на зеленом поле ипподрома и залитой солнцем песчаной беговой дорожке; нагие тела женщин. Открытия видны во всем: в фигурках трех танцующих девочек в зеленых юбочках, которые переданы так точно, что еще более подчеркивают белизну накрахмаленных панталончиков… в желто-белой шляпе женщины и во всем остальном. Поскольку каждая деталь — это объект, увиденный его глазами, то на полотно следует переносить все, как всякое слово при переводе, даже арго… Можно легко обнаружить влияние не одного из его недавних известных предшественников — Делакруа, Моне, Ван Гога, Мане, Писсарро, Тулуз-Лотрека, Дега, Форэна, Ропа, возможно, и других. Но каждое из заимствований преходяще, оно отбрасывается сразу же после его усвоения художником. Совершенно очевидно, что страстная устремленность вперед не оставила у него времени для выработки собственного стиля. Его темперамент кроется в этой страсти, в порывистой юношеской экспансивности (говорят, ему нет еще и двадцати и что он создает не менее трех полотен в день). Для него опасность кроется именно в экспансивности, которая может превратить его в никчемного виртуоза. Плодовитость и плодотворность, как и напряженный труд и насилие над собой, две разные вещи. Уступка этой экспансивности была бы достойна сожаления, ибо перед нами, безусловно, яркий талант».

Пикассо действительно жадно ухватился за элементы сразу нескольких школ, используя их по-своему. В картине «Танцор-карлик», созданной им в 1901 году, он передает цвета мелкими точками, в манере, напоминающей пуантилизм, но он отказался от мучительно трудной передачи Сёра изменений света окружающей среды и заменяет его точечным облаком ослепительной яркости, свет от которого оживляет цвета на платье карлика и каскадами падает вокруг него, придавая тем самым фону движение. С помощью этого приема он отказывается от строгости заимствованного им пуантилизма. В этой же картине лицо, руки и ноги танцора созданы в ином, чем у пуантилистов, стиле, напоминающем скорее манеру Тулуз-Лотрека. Казалось, непоследовательность должна была бы испортить картину. Но, как это ни странно, этого не произошло. Пикассо удалось использовать то, что привлекало его в разных стилях, и в то же время соединить различные элементы таким образом, что окончательный гибрид становится его собственным гармоничным творением.

В картинах того периода ощущается влияние многих направлений. Иногда это темы Дега — ипподром или нагая девушка, моющаяся в цинковом тазу; интерьер, напоминающий картины Вийяра; или сцена в кабаре, на которой изображены девушки с развевающимися юбками, с высоко взметнувшимися вверх ногами в черных чулках, невольно вызывающие в памяти Тулуз-Лотрека. Однако во всех картинах, несущих отпечаток его безудержной спонтанности, присутствует сдержанная манера, с помощью которой ему удается подчеркнуть контрасты, а также важность каждой детали, что позволяет правильно сбалансировать композицию.

Период «кабаре»

По возвращении в Париж Пикассо начинает с прерванных шесть месяцев назад поисков, проявляя при этом еще большую уверенность в своих силах. Его окружение служит для него неисчерпаемым источником идей, которые он стремится передать на полотне с нежностью и беспощадностью. Он делает зарисовки детей, пускающих кораблики, людей, лениво прохаживающихся по Люксембургскому саду, дам в роскошных туалетах на ипподроме или на палубе прогулочного катера, парижских модисток или создает картины, полные непринужденной атмосферы.

От его любопытного взгляда не ускользает и более грубая ночная жизнь. Многие картины первых месяцев пребывания в Париже — это непрерывная цепь сцен в кафе и кабаре, начатых еще в Барселоне, в которых ощущается более критический подход и острота стиля и которые служат ему для бичевания безудержной роскоши богачей. В этот период он создает несколько полотен на одну и ту же тему — обеденный стол с сидящим за ним тучным соблазнителем, рядом с которым пристроилась увешанная драгоценностями женщина, своим великолепием превосходящая своего благодетеля. Сохранились зарисовки театра с рядами облаченных в накрахмаленные сорочки зрителей, глазеющих на очаровательную хрупкую актрису на сцене. В это время он создает множество портретов девушек и дам «demi monde»[2]. Часто эти портреты начинались с быстрых набросков, сделанных в перерыве между актами в популярных мюзик-холлах. Некоторые из них превратятся в великолепные работы, как, например, «Куртизанка с дорогим ожерельем».

Когда шесть месяцев спустя после приезда Пикассо в Париж его друг. Сабартес поднялся на верхний этаж дома на бульваре Клиши, его удивленному взору предстали изумительные картины, сделанные в стиле, который он не мог понять. На вопрос Пикассо, что Сабартес думает о них, его друг ответил: «Мне надо к ним привыкнуть». «Показанные мне полотна, — продолжал Сабартес, — отличали резкие контрасты света и теней».

Работа не мешала Пикассо посещать музеи, что было самым приятным занятием в первые дни его пребывания в Париже. К этому времени он уже познакомился с большинством из них. Он проводил долгие часы перед полотнами импрессионистов в павильоне в Люксембургском саду. Его можно было часто видеть в Лувре, где его очаровало искусство египтян и финикийцев, которое в то время еще считалось варварским. Он досконально изучал готические скульптуры в музее в Клуни и был очарован японскими эстампами. Правда, к тому времени они были в моде уже в течение многих лет и потому меньше интересовали его. В большей степени его влекло открытие неизведанного. Лето и осень 1901 года явились периодом плодотворного исследования и экспериментирования с заимствованными стилями. Он многому научился в результате частичного копирования и передачи элементов шедевров, которыми восхищался. К своему двадцатилетию в октябре он стал уже автором большого количества работ высокого качества. Впервые в жизни он был готов к созданию стиля, который будет носить его личный отпечаток.