В Маунт-Вернон сразу хлынул поток льстивых писем от соискателей должностей. А избранный президент между тем бился как рыба об лед, пытаясь свести концы с концами: прошлый год опять выдался неурожайным, деньги из должников приходилось выколачивать через суд, продать земли по достойной цене не удавалось. В отчаянии Вашингтон решился на беспримерный шаг: занял у капитана Ричарда Конвея из Александрии 500 фунтов под шесть процентов годовых. Получив эту сумму в начале марта, он через два дня попросил еще столько же — «для покрытия расходов на дорогу до Нью-Йорка (ставшего временной столицей США. — Е. Г.), если я туда поеду». У президента не было денег на то, чтобы присутствовать на собственной инаугурации! А ведь ему еще придется содержать свою новую резиденцию… И несмотря на такие затруднения, он попытался отказаться от вознаграждения за свою службу, как при избрании главнокомандующим! Правда, Конгресс настоял на том, чтобы президент получал свои 25 тысяч долларов в год (вице-президенту было назначено содержание в пять тысяч, госсекретарю и министру финансов — по три с половиной тысячи).
Конгресс нового созыва должен был собраться 4 марта, однако сессию пришлось отложить на месяц: дороги развезло, и депутаты просто не могли проехать. Вашингтон тоже не двигался с места до объявления официальных результатов подсчета голосов. Он писал подробные инструкции племяннику Джорджу Огастину, который должен был управлять Маунт-Верноном в его отсутствие и присылать ему подробные еженедельные отчеты, и решал «кадровые вопросы». У Вашингтона было тяжело на душе: он боялся, что по возвращении найдет усадьбу в таком же заброшенном состоянии, как по приезде с войны.
Шестого апреля Конгресс официально объявил Вашингтона первым президентом США и на следующий день отправил с этой вестью в Маунт-Вернон своего секретаря Чарлза Томсона — высокого, исполненного достоинства ирландца, известного своими трудами по математике и астрономии. Он глубоко почитал Вашингтона — «спасителя и отца Отечества», а тот, знавший его по Континентальному конгрессу, уважал Томсона как патриота и верного слугу народа.
Путь занял целую неделю: погода была отвратительная, дороги — еще хуже, к тому же нужно было переправляться через несколько широких рек. Наконец в полдень 14 апреля ворота Маунт-Вернона распахнулись перед долгожданным вестником, и Вашингтон обнял его на крыльце. Затем каждый зачитал заранее приготовленный текст. Томсон по поручению сената объявил об избрании Вашингтона президентом и прочитал вслух письмо сенатора Джона Лэнгдона, временно исполняющего обязанности главы государства. Вашингтон ответствовал: «Хотя я осознаю, как тяжелы возложенные на меня обязанности, и чувствую себя неспособным их исправлять, я надеюсь, что причин пожалеть о сем выборе не возникнет. Могу обещать лишь то, чего можно добиться честным усердием».
Два дня спустя Вашингтон с Томсоном и Дэвидом Хамфрисом уселся в карету и отправился в путь. «Около десяти часов я простился с Маунт-Верноном, с частной жизнью и домашним счастием и, одолеваемый тревожными и горестными думами, для выражения коих мне не найти слов, отправился в Нью-Йорк… с твердым намерением оказать услугу моей стране, повинуясь ее призыву, но с меньшей надеждой отвечать ее ожиданиям», — записал он в дневнике. Марта сокрушенно махала ему вслед платком. «Я думаю, ему уже слишком поздно возвращаться к общественной жизни, — сказала она племяннику, — но этого нельзя было избежать. В доме всё опять пойдет кувырком, поскольку мне вскоре придется последовать за ним».
Вознамерившись ехать как можно быстрее, Вашингтон каждый день отправлялся в путь на рассвете, но чествований избежать не удалось. Александрия отстояла от Маунт-Вернона всего на десять миль, однако там президента уже ждал торжественный обед от имени горожан с неизбывными тринадцатью тостами. В Уилмингтоне, столице штата Делавэр, он выступил с речью о пользе развития отечественных мануфактур. На подступах к Филадельфии его встретили местные сановники и просили сесть верхом на белого коня для торжественного въезда в город.
На мосту через реку Скулкилл президента оплели гирляндами из ветвей лавра и вечнозеленых растений, а мальчик, изображавший ангелочка, с помощью подъемной машины водрузил ему на голову лавровый венок. 20 тысяч человек высыпали на улицы, облепили окна и кричали «Да здравствует Джордж Вашингтон!», когда он проезжал во главе процессии, раскланиваясь в обе стороны. На следующее утро к дому, где он заночевал, явилась рота легкой кавалерии, чтобы сопровождать его в Трентон, но оказалось, что Вашингтон уже с час как уехал, чтобы избежать излишней помпы.
В Трентоне жители соорудили великолепную триумфальную арку, увенчанную надписью: «26 декабря 1776 года. Защитники матерей защитят и дочерей». При приближении Вашингтона 13 юных девушек в белоснежных одеждах и с корзинами цветов вышли вперед и бросали лепестки под ноги его коня. Вашингтон низко кланялся, с трудом удерживая слезы. Затем три группы женщин — девочки, девушки и замужние дамы — исполнили оду о том, как он спас непорочных дев и матерей семейств.
Одновременно тем же путем двигался другой экипаж, на который не обращали столько внимания: Билли Ли непременно желал присутствовать на инаугурации своего хозяина и служить ему в Нью-Йорке. Он хромал на обе ноги, и Вашингтон хотел отговорить его от поездки, но в конце концов уступил и поручил его заботам Тобайаса Лира.
Когда Лир и Ли прибыли в Филадельфию (19 апреля), у верного раба воспалились оба колена, причиняя невыносимую боль. Лир оставил его под присмотром опытного врача, а сам поехал дальше. Лечение затянулось на целый месяц, и лишь после приобретения дорогостоящего стального костыля Ли смог ходить, хотя и с трудом.
Вашингтон заранее написал губернатору Нью-Йорка Джорджу Клинтону, прося избавить его от ненужных торжеств; но когда 23 апреля он приблизился к Элизабеттауну, его уже дожидались три сенатора, пять конгрессменов и три местных чиновника. У пристани, сверкая свежей краской, стояла особая президентская баржа, сооруженная в честь Вашингтона, с красным балдахином на корме для защиты от непогоды. На веслах сидели 13 гребцов в белой униформе.
Когда баржа вошла в Гудзон, Вашингтон увидел, что манхэттенский берег черен от народа, явившегося его встречать. Суда, стоявшие на якоре в гавани, были украшены флагами. Со стороны Нью-Джерси за баржей следовала целая флотилия из лодок; на одной из них возвышалась внушительная фигура Генри Нокса, а в некоторых других были музыканты и певицы, выводившие рулады в честь Вашингтона. У причала, находившегося в начале Уолл-стрит, баржу поджидали губернатор Клинтон, майор Джеймс Дуэйн, Джеймс Мэдисон и др. Командир военного эскорта выступил вперед и объявил Вашингтону, что ожидает его приказаний. «Сегодня я буду поступать, как назначено, — ответил тот, — но когда всё это кончится, я надеюсь, что вы больше не станете утруждаться, поскольку любовь моих сограждан — единственная защита, какая мне нужна».
В тот же день сенат назначил комитет, который должен был придумать подходящую формулу обращения к президенту. Вице-президент Адамс считал, что для поддержания чести и достоинства президента необходим титул сродни королевскому. В конце концов предложили такой вариант: «Его высочество президент Соединенных Штатов Америки и защитник их свобод». Вашингтон сделал выбор в пользу более простого: «президент Соединенных Штатов».
Нью-Йорк еще не оправился после пожара и разрушений. Обгоревшие остовы домов дожидались сноса, деревья были срублены на дрова, улицы заросли травой. Оживленнее всего было в портовых кварталах, где как грибы росли таверны (их было около четырех сотен) и дома разврата. Вместе с тем Нью-Йорк был вторым по величине городом в США, и по улицам с кучами конского навоза и разного сора разъезжали богатые кареты. Деловой хваткой Нью-Йорк затмевал Филадельфию, однако всякому было ясно, что исполнять обязанности столицы он может только временно. Даже к такому важному событию, как инаугурация первого президента, готовились впопыхах, в авральном режиме.