Все получилось, как и задумывал Джун. Ведь его Цыпленок не просто преображалась сама за творчеством. Всякий раз он наглядеться не мог на нее за работой. И на ее работу тоже. Хоть ему и не очень нравился ее эскиз "Лель и Купава", но он не мог не видеть, что она нарисовала. А было все очень просто: одного взгляда на картину лично ему хватило для того, чтобы понять: ее герои созданы друг для друга и, если не сглупят и не профукают свое своеобразное счастье, то будут жить долго, скандально и счастливо, а потом сведут друг друга в могилу в глубокой старости.

   Он бы очень удивился, если бы Пичугин этого не увидел. И ожидания миротворца поневоле не были обмануты. Однокурсник Лизы сначала неохотно кинул взгляд на рисунок, потом задержался подольше на нем, а затем, как кролик перед удавом, таращился и не мог оторваться.

   - Все увидел? - После кивка следующий вопрос. - А понял?

   - Еще бы! - полувыдохнул Пичугин. - Какой я дурак! Ясно же, что она меня любит.

   - Извини, что уточняю: кто?

   - Инна! Кто же еще! Я должен немедленно с ней поговорить!

   - Уверен? Или, может, мне пойти арт-терапию с твоей красоткой провести? А то ведь она тебя может и не принять назад.

   - Сами разберемся! Без тебя!

   - Даже и не сомневаюсь...

   - И что ты так расстаралась?

   - А я разве не говорила раньше? У меня очень нехорошие планы на Цыпленка, но их осуществлению все время кто-то мешает.

   "И прежде всего я сам"

   Пичугин улетел на крыльях любви. Оставалось надеяться, что никто их ему не подрежет, пока он не доберется до своей цели.

   "Думаю, Цыпленок, будет довольна", - юноша улыбнулся. Оставалось не так много времени, чтобы он мог позволить Лизе проводить его со своей подругой, а не с ним.

   О чем бы ни говорил Джун с парнем Инны, это подействовало! Уже наутро на пляже Рома крутился около подруги и пытался с ней заговорить, а та явно была счастлива, хоть и притворялась сердитой. Лиза потихоньку оттащила свое полотенце подальше, а эти голубки и не заметили.

   - Ну что, убедилась в моем таланте переговорщика и в силе своего творчества? - Джун, отходивший за водой, застал ее за попытками расправить пляжное покрывало так, чтобы не было ни складочки, ни морщинки. Он опять был в каких-то палантинах, с расплывчатыми как картины импрессионистов узорами. Улыбался и сбивал ее с толку. - И больше никаких отговорок. До вечера ты в моем полном распоряжении.

   - А Инна?

   - А свою дорогую подругу поздравишь потом. Сама видишь, как она занята, изображая обиженную.

   - А братья?

   - Как будто им нечем заняться!

   Спорить совершенно не хотелось. Поэтому весь день Лиза так и провела в обществе своего соседа. Он рассказывал ей полувыдуманные истории о своих родителях. Признался, почему решил помочь Толстушке с личной жизнью. Оказывается, его мама - та самая любимая балерина родителя Жизели! Вот Джун и решил, что должен взять ответственность за свою омоним - ведь из-за нее девчонка живет с таким странноватым именем. Обещал как-нибудь познакомить Лизу со своими русскими дедушкой и бабушкой. И все было почти идеально. Девушка чувствовала, что она ему небезразлична, вот только никак он не собирался признаваться в своем обмане. Может, и правда, существует дружеская ревность?

   Да все было хорошо - до вечера. Они отправились перед ужином немного посидеть у моря. Джун предложил Лизе для разнообразия нарисовать их вдвоем и готов был позировать прямо на пляже, где в этот час никого еще и уже не было, если не считать чаек. Тогда-то, пока Лиза устанавливала этюдник в песке (не обошлось без пары камешком под складные ножки, чтобы не разъезжались), Джун и сказал ей, что собирается уехать уже сегодня. Прямо после того, как она в последний раз его нарисует. Это было немного странно, ведь их отдых заканчивался завтра, и даже Лиза еще не собирала вещи, а она-то никогда не откладывала дела на последнюю минуту, каким бы занудством это не казалось окружающим. И вдруг Джун заявляет, что уезжает, что ему надо как можно быстрее быть в Корее, что он, скорее всего, пробудет там довольно долго...

   Лиза слушала и уже скучала. Она, конечно, собиралась попросить любимого дать ей свой сеульский адрес - для писем и посылок, но надеялась, что это "довольно долго" все-таки закончится побыстрее. И ломала себе голову над тем, почему все-таки надо так спешить.

   Бросив в волны монетку, Джун некоторое время смотрел куда-то вдаль, а потом присел рядом с Лизой на небольшой холм из камней, которые до начала сезона выловили из моря, чтобы отдыхающие не ранили свои ноги, близко-близко, и шутливо произнес:

   - Перед отъездом я кое-что хочу тебе сказать. Обещай, что не будешь прыгать до потолка? А то ушибешься.

   - Что? - Лиза замерла от восторга. Неужели Джун доверит ей свою тайну? Все-таки он ей начал доверять!

   - Ты, кажется, меня убедила, и я начинаю тебя любить. Но сейчас нам надо расстаться... Я сразу же уеду домой, в Сеул, а так как моя карета быстрее твоей тыквы, то...

   - Это и есть то, что ты хотела мне сказать? - перебила Лиза.

   - Да... - Джун явно не знал, чего она от него ждет. Или искусно делал вид, что не знает.

   - Больше ничего?

   В ответ только покачивание головой. Конечно, чего еще ждать?

   - Ясно... Значит, ты говоришь мне, что любишь?

   - Точно. Даже не верится, - развел Джун руками и тотчас зачем-то скрестил их на груди.

   - Ты меня любишь...

   - Ну да... я понимаю, что ты рада, но повторять-то зачем? - ее сосед-выдумщик недоумевал. Ничего, Лиза не собиралась держать его в неведении.

   - Что же это за любовь? Ты говоришь, что любишь меня, но не хочешь признаться в одной мелочи. Так, конечно, не важно, кто ты. Я тебе и сама об этом могу сказать. Я люблю именно тебя - и мне все равно, кто ты и какой ты, - спокойно, не повысив голоса проговорила девушка, следя за тем, как меняется ее недоверчивый любимый в лице. - Я бы поняла, если бы ты и правда был девушкой, переодетой мужчиной, и тогда не захотел бы даже перед разлукой рассказывать мне о своем переодевании. Но ведь все наоборот!

   - Постой, Цыпленок. Ты хочешь сказать... что...

   - Вот и дай мне сказать то, что я хочу. Если бы ты не признался мне в любви, я бы поняла твою скрытность. В конце концов, обычной знакомой в таких вещах не признаются. Но ведь ты, зная о моих чувствах, уезжаешь и говоришь, что начинаешь любить меня. И все? Мы можем больше никогда не увидеться, а ты даже не собираешься сказать мне, что ты парень? Хочешь, чтобы я продолжала надеяться на отношения с несуществующим любимым человеком? Что же это за любовь у тебя такая? - последний вопрос все же получился чуть более громким, чем вся речь. Даже чайки, что-то выискивающие в песке и кромки воды, встрепенулись и недовольно покачивая головами отошли подальше.

   - Но Цыпленок... все не так... я просто хотел... подождать... Я не собирался расставаться с тобой. Я бы приехал как парень... - Джун сбивался и, кажется, не знал, что сказать. Неужели его фантазия на выдумки на этот раз подводила?

   - По-твоему, я конченная дура? Говорю о любви, каждый день рисую тебя - и не смогла бы узнать своего любимого в другом костюме. И как бы ты объяснил свое сходство с некоей Ли Джун? Брат-близнец? Или ты, может быть, соврал бы, что ради меня из девушки стал парнем?

   - Да нет же - я бы просто сначала немного подшутил... - Темные глаза смотрели на девушку испуганно.

   - Считай, что твоя шутка уже удалась. Можешь уезжать прямо сейчас, как и собирался.

   - А как же наш последний сеанс? - услышала девушка, не поднимавшая головы, в ожидании, когда Ли Джун уйдет. Такой любимый. Человек, который не собирается ей доверять.

   - Спасибо, но я больше не хочу рисовать тебя. И видеть пока тоже. Езжай.

   С этими словами Лиза никуда не убежала, даже не заплакала, а просто как будто совсем перестала его замечать. Даже не ответила на его слова, что он остается, что они еще не договорили.