Куприянов спохватился:

— Мы заболтались, Дмитрий Ильич! Я обещал доставить вас к медикам. Только прошу, не относитесь к ним с предубеждением.

Ушаков отметил еще одно качество замполита — умение охлаждать страсти. Ему приходилось подчинять свои эмоции налаженному ритму.

4

Ушакову исполнилось сорок. Для земного человека — расцвет, зрелость, самый сок. Для подводника — пора списываться на берег. Сорок лет могли стать серьезным препятствием. Куприянов называл дополнительную проверку определением запаса прочности. Условия герметической закупорки, искусственного воздуха, нагрузки опасностей, неизбежных в плавании, требовали железного организма. Подводников тренировали месяцами. Человек должен быть не просто отчаянным, а подготовленным, стойким и физически и духовно. Медики привыкли иметь дело с молодыми людьми безупречного здоровья.

Куприянов припомнил ряд чрезвычайных происшествий, известных ему. Не преминул козырнуть набившим оскомину «случаем Пула». Пул — радиометрист американской атомной лодки «Тритон», прошедшей кругосветным маршрутом в 38 тысяч миль. В самом начале плавания схватило у одного из членов команды почку — и пришлось всплывать, вызывать крейсер.

— Чуть что, небольшой намек на болезнь печени или почек — и чистая, Дмитрий Ильич! Пул свое срабатывает…

— Прекратите, — взмолился Ушаков, — у меня везде закололо. Где эти самые почки?

— Если не знаете где, значит, порядок! — Куприянов рассмеялся весело. — Самое главное, никаких жалоб. Говорите — прадед перегрызал медвежьи кости, дед — поднимал телегу с кладью, отец — ненавидел спиртное и умер от дурного настроения и плохих соседей.

…Медицинское освидетельствование продолжалось не менее часа. Московские справки и анализы просмотрели бегло, ради приличия и как дань уважения к столичным коллегам.

— Там не знали, куда вас готовят? — спросил военный врач с ледяными руками.

— Не знали, товарищ доктор.

— То-то… — Он измерил давление, прослушал легкие, помял живот, добираясь до самого позвоночника.

Конвейерная обработка сделала бы честь первоклассному автозаводу: хирург, невропатолог, рентген, бумажная лента с паспортом сердца и основное — кровь.

Главный с жесткими усиками и впалыми щеками бегло просмотрел собранные материалы обследования. На Ушакова глядели увеличенные стеклами усталые глаза.

— Прошу извинить… — он проверил по бумагам, — Дмитрий Ильич. Вам больше нечем заниматься?

— Простите, не понимаю вопроса.

— Все вы отлично понимаете. — Доктор безнадежно вздохнул. — По моему мнению, каждый должен заниматься своим делом…

— Я журналист, — осторожно парировал Дмитрий Ильич.

— И что же? — Доктор покровительственно притронулся к его руке. — Пишите о ленинградском балете — прелесть! О колхозных артелях. Вспоминаю, читал ваши очерки по Ставрополью. Просторы, степи, отары… Солнце нормально встает и заходит. Птицы как птицы, деревья, травы, утро, полдень, камыши… — Он мечтательно полуприкрыл глаза и как бы посветлел изнутри. Затем потеребил усики, встрепенулся, подался вперед всем корпусом. — Захотелось чада и гари — валяйте на металлургический, к мартенам. Хотите — к домнам! А потом снова на воздух… естественный, живой, а не консервированный. Вы представляете, куда вы себя добровольно замуровываете и на какое время!

— Представляю, — сухо ответил Дмитрий Ильич, отыскивая подвох во всей этой лирической смеси. — Приходилось…

— Знаю. В автономном все же не были. На атомном!

— Кому-то нужно, доктор.

— Возможно. Извините меня. — Он решил переменить тему: — Где вы так активно пользовались солнцем? Ваши руки в сравнении с моими — как у негра…

— В Крыму побывал. — С досадой спросил: — Пигментация не подходит?

— С в о и м  мы не рекомендуем злоупотреблять. Излишнее облучение. При анализе общая картина несколько размывается, но сие не столь важно. — Он ответил на телефонный звонок, поднялся, снял халат, обнаружились погоны генерала медицинской службы. — Нас приглашают в салон, пообедать. Итак, резюме: с нашей стороны препятствий нет. А вы напрасно нервничаете. Поймите одно — мы подписываем медицинскую карту не в Сочи. Отсюда в Югангу. Юганга — далеко не курорт!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Максимов вылетел в другой район с расчетом возвратиться на базу незадолго перед отправлением в поход атомной лодки. Проводив Максимова, Дмитрий Ильич, озябший и усталый, вернулся на крейсер. В каюте горел свет. Крупнолицый старшина заканчивал проверку телевизора. Ему охотно помогал вестовой, застенчивый, молоденький матрос, умевший бесшумно двигаться и молниеносно справляться со своими обязанностями.

— Сопка Варничная будет передавать хороший концерт, — сообщил старшина, — сейчас проверю. — Он включил, покрутил тумблеры, дождался, пока отчетливо отпечатался рисунок сетки, вслушался в музыку, возникшую вместе с цифирью и рисками на экране.

— Если хотите, оставайтесь. Вместе послушаем концерт, — предложил Дмитрий Ильич.

— Нет, мы вам не будем мешать, — сказал старшина, — спасибо.

Концерт меньше всего интересовал Ушакова. На сердце было неспокойно. Хотя и удалось поговорить с Москвой, но жены дома не оказалось, редактор уехал на совещание. Заведующий отделом тоже куда-то спешил, обещал позвонить жене, «вдохнуть в нее бодрость». «Мы думали, что вы уже нырнули, а вы…» У них там все просто. Был бы Максимов, поднялся бы к нему, посидели, побеседовали бы, всегда находились общие темы.

Корабль покачивало. Динамик передавал команды. В бортовом иллюминаторе ничего кроме фиолетово-синеватой атмосферы. Организм еще не акклиматизировался, вяло протестовал. Лучше бы теперь сойти на берег, поселиться в гостинице. Так, пожалуй, и придется поступить. Принятое решение немного взбодрило. Теперь его ничто здесь не задерживало. К тому же, как и всякому корабельному гостю, ему не хотелось быть обузой.

Близко у борта прошел катер. Судя по звукам, его принимали у трапа. Вскоре послышались голоса, в дверь постучали. В каюте появились замполит и Белугин, политотдельский инструктор, добродушный, гражданского покроя офицер, знакомый Ушакову еще по прежним наездам на флот.

— Дмитрий Ильич, дорогой, за вами! — с порога возгласил Белугин.

— Куда, товарищ Белугин? — ответив на крепкое рукопожатие, спросил Ушаков.

— Неужто не екнуло? Туда, туда…

Белугин деловито распорядился, помог собрать вещи, приподнял громоздкий кожаный чемодан, покрутил пальцем возле виска, почмокал, вызвал вестового.

— Снесите, прошу, вещи на катер. — Белугин проследил за тем, как матрос одолел тяжелый кофр, и, глядя ему вслед, сказал: — Камнями, что ли, набиваете?

Ушакову пришлось объяснить: одежда, обувь, машинка, книги и многое, необходимое для дальнего путешествия.

— Зря набрали лишнего. Что вы, на «Куин-Мери»? Одежду вам выдадут. Книги читать некогда…

— В обычные командировки я беру ручной чемоданчик… — пробовал оправдаться Ушаков.

— Простите, пожалуйста, я не в качестве упрека, — остановил его Белугин, — просто исходя из собственного опыта. Кстати, о видах транспорта. На адмиральском дойдем только до пирса, а потом перегрузимся на ракетный катер, на попутный. На нем дойдем побыстрее…

Ракетный катер отошел от пирса и на небольшой скорости взял курс на выход за боновые заграждения. И только после того как на его траверзах оказались мигалки буев ворот заграждения, резко увеличил скорость, вырыв за собой глубокий овраг. Впереди предстояло несколько десятков миль, вначале вдоль побережья, а затем по Югубе, извилистому фиорду с базальтовыми берегами, круто падающими к урезу воды.

Командир катера — капитан-лейтенант. Ему около двадцати пяти. Ничего общего с морским волком. Юношески округлое лицо, несколько черточек у прихмуренных глаз, нарочито огрубленный голос. Занятый своим делом, он не обращал внимания на Ушакова.