Генерал В. И. Гурко в своей книге «Царь и Царица» писал: «Да, вред, нанесенный Распутиным, огромный, но старался он работать на пользу России и династии, а не в ущерб им. Внимательное чтение писем Императрицы, заключающих множество преподанных Распутиным советов, приводит к убеждению, что среди этих советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России. Действительно, что советовал Распутин? „Не ссориться с Государственной думой“, „Заботиться о народном продовольствии“, „Беречь людской состав армии до достаточного снабжения войска оружием“».
Великий князь Николай Михайлович, поддерживавший регулярную переписку с императрицей Марией Федоровной, в письме от 30 октября (5 ноября) 1916 года писал ей: «Я не только удовлетворен, но просто на седьмом небе от счастья от того, что выполнил свой долг по отношению к моему Государю и Отечеству; теперь моя совесть спокойна, потому что 1 ноября Ваш сын позволил мне высказать Ему все — в течение двух часов, с 9 до 11 часов вечера. Я, насколько это возможно, щадил Его самолюбие и чувства к Ней (императрице Александре Федоровне. — Ю. К.), однако ничего не утаил и открыл Ему глаза на все безобразия, творящиеся за Его спиной. Он выслушал меня очень внимательно, не перебивая, и, когда мы обсудили все насущные вопросы, Ники трижды с величайшей нежностью обнял меня и поблагодарил за мою откровенность и чрезвычайную смелость».
Великая княгиня Елизавета Федоровна незадолго до убийства Распутина посетила свою сестру императрицу Александру Федоровну. Она попыталась убедить ее удалить от двора Распутина, но в ответ услышала: «Мы знаем, что святых славословили и раньше» и прервала разговор. В ответ Елизавета Федоровна сказала императрице: «Помни судьбу Людовика XVI и Марии-Антуанетты». Слова оказались пророческими.
Как явствует из дневниковых записей Марии Федоровны от 9 (22) ноября 1916 года, в эти осенние месяцы с Николаем II имели беседы великий князь Николай Михайлович, генерал М. В. Алексеев, протопресвитер армии и флота Г. И. Шавельский, великий князь, главнокомандующий войсками Николай Николаевич (младший). Императрица-мать писала: «…Был Георгий (великий князь Георгий Михайлович. — Ю. К.), обсуждали с ним многое до полудня. Надеюсь, что он видит ситуацию в слишком черном свете. Говорил, что мы на пороге революции, поскольку умы взбудоражены, а доверие исчезло. Надеется, что беседы с Ники четырех разных людей откроют ему глаза и принесут свои плоды. Алексеев, Шавельский, Николай (великий князь Николай Михайлович. — Ю. К.) и, наконец, Николаша (великий князь Николай Николаевич. — Ю. К.), которого, по-видимому, было тяжелее и неприятнее всего слушать, сказали ему (Ники) всю правду. Господи, помоги же ему! На Него единственного мы только и можем уповать!»
10 (23) ноября: «…Георгий пробыл у меня до 12. Известия интересные, но печальные. В 2½ часа дня приехали Николаша, Петюша (великий князь Петр Николаевич. — Ю. К.) и их жены, которые, правда, вышли из комнаты, когда Николаша заговорил начистоту. Ужасно было слушать все то, что он сказал моему бед[ному] Ники».
Императрица Мария Федоровна принимала у себя всех — людей самых различных политических взглядов и настроений. Она понимала важность единения всей императорской семьи в столь сложное для страны и династии время. Даже те великие князья, которые позже окажутся открытыми противниками императора и императрицы и будут состоять в заговоре против них, могли прийти к ней в любое время и изложить ей свою точку зрения. Она разделяла отрицательные оценки поведения императрицы и ее отношения к Распутину, осуждала ее, учитывая то негативное влияние, которое она оказывала на мужа прежде всего в вопросе смены министров.
Великий князь Александр Михайлович, муж сестры императора Ксении Александровны, писал: «Я ездил в Ставку, был там даже пять раз. И с каждым разом Ники казался мне все более и более озабоченным и все меньше слушал советов, да и вообще кого-либо другого… Когда я затронул политическую жизнь в С.-Петербурге, в его глазах появилось недоверие и холодность. Этого выражения за всю нашу сорокалетнюю дружбу я еще у него никогда не видел».
К началу 1917 года обстановка стала еще более напряженной. 14 февраля Феликс Юсупов писал великому князю Николаю Михайловичу: «Как не хотят понять, что если не сделают то, что нужно, свыше, то это будет сделано снизу, сколько прольется невинной крови…» Он предлагал, «если не поздно», принять решительные меры. Воспользовавшись отъездом императора в Ставку, с помощью императрицы Марии Федоровны, «с людьми, которые ей могут помочь и поддержать, отправиться в Петроград вместе с Алексеевым и Гурко, арестовать Протопопова и Щегловитого… отправить в Ливадию Александру Федоровну и Анну Вырубову…». «Только такая мера, — по мнению Ф. Юсупова, — могла, возможно, еще спасти положение».
Заговор против царя, находившегося в Ставке и занимавшегося разработкой военной операции на фронтах войны, принимал все более широкий размах. Его участники действовали активно и даже открыто. В их рядах были люди, принадлежавшие к самым разным слоям общества, — представители буржуазии, армии и даже зарубежные дипломаты.
Из воспоминаний бывшего французского посла в России Мориса Палеолога:
«5 января 1917 г. Вечером крупный промышленник Богданов давал обед, на котором присутствовали члены императорской фамилии, князь Гавриил Константинович, несколько офицеров, в том числе граф Капнист (Б. М. Капнист в 1919 году состоял при французской военной миссии. — Ю. К.), адъютант военного министра, член Государственного совета Озеров и несколько представителей крупного финансового капитала, в том числе Путилов.
За обедом, который прошел очень оживленно, говорили исключительно о внутреннем положении… Обращаясь к князю Гавриилу, Озеров и Путилов изложили единственное, по их мнению, средство спасти царствующую династию и монархический режим — созвать всех членов императорской фамилии, лидеров партий Государственного] совета и Государственной] Думы, а также представителей дворянства и армии и торжественно объявить императора слабоумным, неспособным для лежащей на нем задачи, неспособным дальше царствовать и объявить царем наследника под регентством одного из в[еликих] к[нязей].
Нисколько не протестуя, князь Гавриил ограничился формулировкой некоторых возражений практического характера, он все же обещал передать сказанное ему своим дядям и двоюродным братьям. Вечер закончился тостом за „царя умного“, сознающего свой долг и достойного своего народа.
Вечером я узнал, что в семье Романовых сильное возбуждение и волнение. Несколько в[еликих] к[нязей], в числе которых мне называют трех сыновей в[еликой] к[нягини] Марии Павловны Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше, как о перевороте. С помощью четырех гвардейских полков, лояльность которых будто бы поколеблена, ночью пойдут на Царское Село, захватят царя и царицу, царю докажут необходимость отречения, царицу заточат в монастырь, затем объявят царем наследника Алексея, под регентством в[еликого] к[нязя] Николая Николаевича.
Инициаторы этого плана полагают, что в[еликий] к[нязь] Дмитрий, его участие в убийстве Распутина, делается самым подходящим руководителем заговора, способным увлечь войска. Его двоюродные братья, Кирилл и Андрей Владимировичи, отправились к нему в его дворец на Невском проспекте и изо всех сил убеждали его „продолжить до конца дело национального освобождения“. После долгой борьбы со своей совестью Дмитрий Павлович решительно отказался „поднять руку на императора“; его последнее слово было: „Я не нарушу своей присяги и верности“».
В этот период Николай II осуществил ряд важных перестановок в руководстве страной. В июне был освобожден от своей должности И. П. Щегловитов, смещен В. Ф. Джунковский, отослан В. Н. Орлов. В основе тех или иных новых назначений министров, на которых в своих письмах к царю настаивала царица Александра Федоровна, лежал, к сожалению, прежде всего главный принцип — принцип лояльности государю и даже в большей степени — государыне. Так умный и способный Поливанов, деятельный Кривошеин, высоко образованный Сазонов были уволены Николаем II только потому, что они не были лояльными в первую очередь к Александре Федоровне и критиковали действия Распутина, осуждая и тот факт, что Александра Федоровна принимала Распутина во дворце. Штюрмер действительно не считался ни способным, ни умным министром. Протопопов также не имел административных способностей. Но все перечисленные министры были далеки от интриг против государя и государыни и в силу этого могли быть поддержкой им. Но как раз в этом и заключалась своего рода трагедия императорской четы. Мария Федоровна видела эту ситуацию и оценивала все происходящее со своей позиции. Она считала, что у сына не было необходимых советчиков. В связи с этим она любила повторять, что у сына не было тех, кто говорил ему правду. Однако во многом винила императрицу Александру Федоровну, что видно из ее дневниковых записей.