Клинг растерянно уставился в бумажку.

– Но тут написано: “Клуб “Темпо”, Клаузер-стрит, 1812”, – заметил он.

– Что? – нахмурилась Клер. – Точно, это та самая бумажка, с которой она в тот вечер пришла в клуб. На другой стороне она записала свое имя и телефон. Переверните её.

Клинг перевернул листок.

– Видите эти детские каракули? Такова была Дженни Пейдж год назад.

Клинг снова перевернул листок.

– Меня гораздо больше интересует эта сторона. Вы сказали мне, что это написал её парень. Почему вы так думаете?

– Не знаю. Это я только так думаю, что он послал её в клуб, и все. Это мужской почерк.

– Да, – кивнул Клинг. – Я могу это оставить?

– Если хотите. – Клер помолчала. – Думаю, телефон Дженни мне больше не понадобится.

– Да, – ответил Клинг. Убрал записку в нагрудный карман. – Вы упоминали, что она вас кое о чем расспрашивала. Какие вопросы она вам задавала?

– Ну, например, спросила меня, как надо целоваться.

– Что-что?

– Да. Спросила меня, что нужно делать губами, нужно ли открывать рот и пользоваться языком. И все это спрашивала, широко раскрыв невинные глаза. Знаю, звучит это невероятно, но она была всего лишь птенцом, не догадывавшимся, насколько сильны его крылья.

– Ну, это она выяснила, – заметил Клинг.

– Как это?

– Дженни Пейдж была беременна.

– Это невозможно! – вскричала Клер и поставила бокал с коньяком на стол. – Вы шутите!

– Я говорю серьезно.

Клер надолго умолкла. Потом сказала:

– Господи, вот так сразу и… Черт возьми!

– Так вы не знаете, кто был её парнем?

– Нет.

– Она с ним продолжала встречаться? Вы сказали, это было год назад. Я хочу сказать…

– Знаю, что вы хотите сказать. Да, парень был все тот же. Она продолжала с ним регулярно встречаться. И использовала для этого клуб.

– Он тоже ходил в клуб?

– Нет, этого не было. – Клер нетерпеливо тряхнула головой. – Думаю, что её сестра с мужем запрещали ей с ним встречаться. И она говорила им, что идет в “Темпе”. Немного потолкавшись там, на случай, если кто проверит, она уходила.

– Если я правильно понял, – сказал Клинг, – она приходила в клуб и потом шла на свидание. Так?

– Да.

– И так было каждый раз? Она всегда приходила одна, а потом встречалась с ним?

– Почти всегда. Редко когда оставалась в клубе до закрытия.

– Они встречались где-нибудь поблизости?

– Нет, не думаю. Раз мы ушли вместе и дошли аж до линии “Л”.

– Когда она обычно уходила из клуба?

– Между девятью и половиной одиннадцатого.

– И она шла к линии “Л”, да? И вы думаете, что там она садилась в поезд и ехала на свидание?

– Я знаю, что она отправлялась на свидания. В тот вечер, когда мы шли вместе, она сказала мне, что едет в центр к нему.

– В центр? Куда?

– Этого она не говорила.

– А как этот парень выглядел?

– Тоже не говорила.

– Никогда о нем не рассказывала?

– Только твердила, что он лучший человек на свете. Кто сегодня воспевает свою любовь? Разве что Шекспир.

– Шекспир и семнадцатилетние, – сказал Клинг. – Семнадцатилетние трубят о своей любви на целый свет.

– Вы правы, – грустно сказала Клер. – Это факт.

– Но не Дженни Пейдж. Черт, почему именно она?

– Не знаю. – Клер на минуту задумалась. – Этот душегуб, что её убил…

– Да?

– Полиция же не думает, что это парень, с которым она встречалась, правда?

– Полиция до сих пор ничего не знает о её интимной жизни, – сказал Клинг.

– Ах, ну… Он не мог этого сделать. Он был с нею нежен, судя по тому, что о нем рассказывала Дженни… Она говорила о нем так, словно он был очень ласков.

– Но она никогда не упоминала его имени?

– К сожалению, нет. Клинг встал.

– Я, пожалуй, пойду. Как я понимаю, вы готовите ужин?

– Отец скоро придет домой, – пояснила Клер. – Мама умерла, и я, когда приду с занятий, наскоро что-нибудь готовлю.

– Каждый вечер? – спросил Клинг.

– Что? Я не поняла…

Он не знал, стоит ли повторять вопрос. Она не расслышала, и его легко можно было опустить или перевести разговор на другое. Но он упрямо решил спросить ещё раз.

– Я спросил, и так каждый вечер?

– Что, каждый вечер?

Она явно не хотела ему помочь.

– Вы готовите каждый вечер? Или иногда бываете свободны?

– Ну, бывают и свободные вечера, – ответила Клер.

– А вы не хотели бы поужинать где-нибудь?

– То есть с вами?

– Да, именно это я имел в виду.

Клер Таунсенд долго смотрела на него в упор. Потом наконец сказала:

– Нет, не думаю. Благодарю, но, к сожалению, не могу.

– Ну… Гм… – на Клинга словно вылили ведро холодной воды. – Я… Гм… пожалуй, уже пойду. Благодарю за коньяк. Он был очень хорош.

– Да, – коротко ответила она, и он вспомнил, как они говорили о людях, которые здесь и в то же время не здесь, и теперь тоже знал, что она имела в виду, потому что и её сейчас там уже не было. Она была где-то очень далеко, и хотел бы он знать, где. Он вдруг отчаянно захотел узнать, где она, или ещё лучше, оказаться там с нею.

– До свидания, – тихо простился он. Улыбнувшись, она закрыла за ним дверь.

Клинг вошел в телефонную будку, бросил в автомат де-сятицентовик и набрал номер Питера Белла. Голос того звучал заспанно.

– Надеюсь, я тебя не разбудил? – спросил Клинг.

– Разумеется, разбудил, – ответил Белл, – но ничего страшного. Что случилось, Берт?

– Молли дома?

– Молли? Нет. Она пошла за покупками. Что случилось?

– Ну я… Она просила меня кое-что разузнать.

– И что же?

– Да ничего особенного. Сегодня пополудни я зашел в клуб “Темпо” и потом поговорил с одной девушкой, зовут её Клер Таунсенд. Чудная девушка.

– И что ты выяснил, Берт?

– Дженни встречалась с каким-то парнем.

– С каким?

– Об этом и речь. Мисс Таунсенд этого не знает. А при тебе или Молли она никогда не упоминала его имени?

– Нет, насколько я помню.

– Это плохо. Знаешь, это бы нам для расследования очень помогло. Знай мы хотя бы имя. Что-то, за что можно было бы зацепиться.

– Нет, – сказал Белл, – сожалею, но… – Он умолк. В трубке стало тихо, как в могиле. Потом вдруг: – О, Господи!

– Что такое?

– Она кое-кого упоминала, Берт. Да, конечно, упоминала. О Господи!

– Кого? Когда?

– Как-то раз мы разговорились, она была в хорошем настроении… Берт, она назвала мне имя того парня, с которым встречалась.

– Как его зовут?

– Клиффорд! Боже мой, Берт! Его зовут Клиффорд!

Глава 11

Первого серьезного подозреваемого в грабеже и убийствах привел Роджер Хэвиленд. Им был молодой мужчина по имени Сиксто Фангец, пуэрториканец, который жил в городе уже больше двух лет. Сиксто было двадцать лет, и до недавнего времени он был членом уличной банды “Ториадо”. Теперь он в банду уже не входил, ушел на покой, или предпочел женитьбу на Анджелите. Анджелита была беременна.

Сиксто якобы вздул одну шлюху и утащил у неё из сумочки тридцать два доллара. Она была одной из известных местных проституток, с которой случалось покувыркаться не одному местному копу. Некоторые даже платили ей за такую честь.

В обычной обстановке, несмотря на обвинения девицы по адресу Сиксто Фангеца, Хэвиленд предпочел бы за небольшую сумму забыть обо всем. Было общеизвестно, что нужное слово и нужная сумма легко заставляют забыть о такой ерунде, как мордобой.

Но по стечению обстоятельств газеты как раз сосредоточили все внимание на похоронах Дженни Пейдж – похоронах, отложенных из-за обстоятельного вскрытия, проходившего как раз в то утро, когда привели Сиксто. Газеты требовали от полиции сделать что-нибудь с грабителем-насильником, и именно этим, очевидно, объяснялось рвение Хэвиленда.

Встряхнув пораженного и перепуганного Сиксто, он рявкнул на него:

– За мной! – и втолкнул его в комнату, невинно именовавшуюся “Следственное помещение”. Войдя внутрь, Хэвиленд запер дверь, хладнокровно закурил сигарету. Сиксто наблюдал за ним. Хэвиленд был здоровенным лбом, у которого, по его словам, и немой бы заговорил. Однажды он вмешался в уличную драку, и ему тут же сломали руку в четырех местах. Кости с первого раза срослись неудачно, и их пришлось ломать снова, так что поправка шла долго и мучительно, и у Хэвиленда появилась уйма времени для размышлений. И он создал собственную философию.