– Кто будет свидетелем? – обратился он к толпе.

Молодой бородатый негр с шапкой курчавых волос отделился от группы молодежи и подошел к Клингу.

– Священник умер? – спросил он.

– Да, умер.

– Кто еще?

– Две женщины.

– Кто они?

– Еще не знаю. Когда все уляжется, проведем опознание.

Клинг вновь повернулся к толпе.

– Видел кто-нибудь, как это случилось?

– Я и видел, – сказал парень.

– Как твое имя, браток?

– Эндрю Джордан.

Клинг вынул блокнот.

– Хорошо, рассказывай.

– Что вы там собираетесь писать? – заволновался Джордан.

– Ты же сказал, что видел, как...

– Ну, видел. Я шел мимо, шел в биллиардную вон туда, а женщины пели внутри, потом остановилась машина, вышел мужик, бросил бомбу и побежал назад к машине.

– Какая машина?

– Красный «фольксваген».

– Какой модели?

– Да кто их разберет, эти «фольксвагены»!

– Сколько в нем было человек?

– Двое. Водитель и мужик с бомбой.

– Номер заметил?

– Нет. Они быстро уехали.

– Можешь описать человека, бросившего бомбу?

– Могу. Он был белый.

– Что еще? – спросил Клинг.

– Это все, – покачал головой Джордан. – Он был белый.

Во всем Смоук Райз было около трех десятков поместий, где в роскоши и уединении жили не более сотни людей. По участкам извивались, кое-где сообщаясь, частные дороги. Мейер Мейер проехал между широкими каменными ограждениями, обозначающими западный въезд в Смоук Райз, и попал в город, ограниченный с севера рекой Харб, а от автострады Ривер Хайуэй на юге – стеной из тополей и вечнозеленого кустарника. Фешенебельный Смоук Райз остальные жители города фамильярно и иронично называли «Клубом».

Выйдя из машины, Мейер услышал звуки речной жизни – сопение буксиров, гудки, короткий вскрик корабельной сирены на проходящем по фарватеру эсминце. Отраженные огни трепетали на колышущейся водной глади – фонари на тросах подвесного моста, яркие всплески красных и зеленых огней на противоположном берегу, одинокие прорези освещенных окон в жилых домах. Отражение самолета, пролетающего высоко над рекой с мигающими огоньками на крыльях, напоминало подводную лодку. Было холодно, но несколько минут назад появилась тонкая, пронизывающая морось. Мейер передернул плечами, поднял воротник плаща, чтобы прикрыть шею, и направился к старому серому зданию, поскрипывая по гравию дорожки туфлями. Этот звук далеко разносился, угасая в высоких кустах вокруг.

Макартур Лэйн, 374 находился в конце дороги, делающей поворот после Гамильтонского моста. Дом представлял собой огромное строение из серого камня с черепичной крышей и множеством коньков и труб, упирающихся в небо. Здание мрачной тенью возвышалось над Харбом. Камни дома сочились сыростью. Толстые виноградные лозы опутывали стены, взбираясь по ним до самой крыши с коньками и башенками. Найдя кнопку звонка под латунным витиеватым гербом на мощном дубовом косяке, детектив нажал ее. Где-то далеко, в глубине дома, послышался мелодичный звонок. Он ждал.

Дверь неожиданно распахнулась.

Человеку, смотревшему на детектива, было на вид около семидесяти. Волос на голове почти нет, только за ушами беспорядочно торчат всклокоченные седые космы. На нем были красный смокинг и черные брюки, красные вельветовые шлепанцы. Вокруг шеи намотана черная косынка.

– Что вам угодно? – спросил он с ходу.

– Я детектив Мейер из восемьдесят седьмого...

– Кто вас пригласил?

– Женщина по имени Адель Горман была сегодня...

– Моя дочь дура, – отрезал старик. – Полиция нам не нужна, – и захлопнул дверь перед носом детектива.

Мейер топтался перед входом, чувствуя себя последним кретином. На реке прогудел буксир. Наверху вспыхнул свет, выхватив из тьмы фосфоресцирующий циферблат его часов. Было 2.35 ночи. Холод и морось пронизывали его до костей. Полицейский вынул носовой платок, высморкался и задумался о том, что же ему теперь делать. Он не любил духов, как не любил и лунатиков. Он не любил вздорных стариков с нечесаными космами, хлопающими дверью перед самым носом человека. Детектив уже решил было повернуть назад, когда дверь снова открылась.

– Детектив Мейер? – показалась Адель Горман. – Входите же.

– Благодарю, – произнес он и вошел в холл.

– Вы как раз вовремя.

– Вообще-то, несколько рано, – сказал Мейер. Он не мог избавиться от ощущения неловкости. Дурость какая-то – бродить среди ночи по Смоук Райз, выслеживая привидения.

– Сюда, – Адель провела его через холл с мрачными панелями на стенах в просторную, тускло освещенную гостиную. Тяжелые дубовые балки под потолком, окна закрыты вельветовыми портьерами. Комната была обставлена грузной старинной мебелью. Полицейский вдруг поверил, что в доме могли появиться привидения. С дивана у камина поднялся, как призрак, молодой человек в темных очках. Его лицо в тусклом свете одинокого торшера выглядело серым и изнуренным. Одетый в черную вязаную кофту, белую сорочку и черные свободные брюки, он подошел к Мейеру с протянутой рукой, но почему-то не стал пожимать руку полицейского.

Детектив догадался, что мужчина слеп.

– Я Ральф Горман, – представился тот, все еще держа перед собой руку. – Муж Адель.

– Здравствуйте, мистер Горман, – Мейер пожал его влажную и холодную ладонь.

– Хорошо, что вы пришли, – продолжал Горман. – Эти призраки сведут нас с ума.

– Который час? – неожиданно спросила Адель и взглянула на свои часы. – Еще пять минут.

В ее голосе чувствовалась дрожь, и выглядела она очень испуганной.

– А вашего отца не будет здесь? – спросил Мейер.

– Нет, он пошел спать. По-моему, ему все это надоело, и он зол на нас за то, что мы заявили в полицию.

Мейер промолчал. Он знал, что если бы Уилльям Ван Хоутен, бывший судья по делам наследства и опеки, не хотел вмешательства полиции, Мейера бы здесь не было. Он подумал, не уйти ли ему сейчас, но Адель Горман снова начала говорить. Было бы невежливо обрывать даму на полуслове.

– Она немного старше тридцати, по-моему. Другой призрак, мужчина, где-то вашего возраста – сорок, сорок пять.

– Мне тридцать восемь, – заметил Мейер.

– О!

– Лысина многих обманывает.

– Да.

– Я очень рано облысел.

– Так вот, их зовут Элизабет и Йоган, и они...

– Значит, у них есть имена?

– Да. Видите ли, они наши предки. Мой отец голландец. Много лет назад в семье действительно были Элизабет и Йоган Ван Хоутен. Тогда Смоук Райз был еще голландским поселением.

– Голландцы, вы говорите? Так-так, – произнес Мейер.

– Да. Они всегда появляются в голландской одежде. И говорят по-голландски.

– Мистер Горман, вы их слышали?

– Да, – отозвался Горман. – Я ведь не вижу... – добавил он и замешкался, как будто ожидая реакции Мейера. Реакции не было, и он продолжал: Но я слышал их.

– Вы говорите по-голландски?

– Нет, но мой тесть свободно им владеет. Он нам и сказал, что это голландский, и перевел их слова.

– Какие слова?

– Ну, во-первых, они говорили, что хотят украсть драгоценности Адель. Что они, черт возьми, и сделали...

– Драгоценности вашей жены? Но я думал...

– Они перешли ей от матери по завещанию. Тесть хранит их в сейфе.

– Хранил, вы хотите сказать.

– Нет, хранит. Кроме украденных есть еще несколько вещей. Два кольца и ожерелье.

– Какова их стоимость?

– Всех вместе? Думаю, около сорока тысяч долларов.

– У ваших духов губа не дура.

Торшер в комнате вдруг мигнул. Мейер глянул на него и почувствовал, как его волосы встают дыбом.

– Гаснет свет, Ральф, – прошептала Адель.

– Уже два сорок пять?

– Да.

– Они здесь, – выдохнул Горман.

Когда полицейские постучали в дверь, соседка Мерси Хауэлл по комнате спала уже около четырех часов. Но она была хитрой молодой дамочкой, очень хорошо знакомой с нравами большого города. Девушка мгновенно проснулась и провела собственное следствие, ни на дюйм не приоткрывая пока дверь. Сначала она попросила полицейских раздельно и внятно произнести имена, затем продиктовать номера удостоверений. Потом потребовала поднести к дверному глазку сами удостоверения и полицейские жетоны. Все еще сомневаясь, она сказала через запертую дверь: «Подождите минутку». Они ждали почта пять минут, пока девушка снова не подошла к двери. Отодвинулся с шумом тяжелый дверной засов, звякнула откидываемая цепочка, щелкнул, переместившись, язычок одного замка, потом другого, и, наконец, дверь отворилась.