— Об этом я тоже не хочу говорить, — говорит отец, приобретя, если это возможно, еще более пристыженный вид. — Иди скажи матери, обед будет готов через пять минут. Можем посмотреть новую серию «Библиотеки» после обеда, если только ты не видел ее уже тысячу раз.

— Ты знаешь, что в конце? Мама тебе уже сказала, что Лиса…

— Вот дерьмо! — перебивает отец. — Они убили Лису?

Потому-то и тяжело быть писателем, думает Джереми.

Даже самые крутые и удивительные повороты редко становятся для тебя неожиданностями. Ты знаешь, куда ведет каждый рассказ.

Мать Джереми — сирота. Отец Джереми утверждает, что ее воспитали оставшиеся не у дел звезды немого кино, и это правда, она напоминает персонаж из фильмов с Гарольдом Ллойдом.[10] У нее призывно-взъерошенный вид, как будто ее только что привязали к железнодорожным путям или только что отвязали от них. Она познакомилась с Гордоном Марсом (до того как он прибавил к своему имени Стренгл и опубликовал первый роман) в продуктовом отделе торгового центра в Нью-Джерси и влюбилась в него прежде, чем поняла, что он писатель и вдохновенный магазинный вор Она не прочла ничего из его сочинений, они не поженились, что со стороны отца Джереми было типичной коварной уловкой.

Мать Джереми не читает романов ужасов. Она не любит истории о привидениях или необъяснимых феноменах или даже о феноменах, требующих сложных технических объяснений. Например, микроволны, аэропланы. Она не любит Хеллоуин и даже хеллоуинские конфеты. Отец Джереми дает ей специальные издания своих романов, где самые устрашающие страницы склеены.

Мать Джереми скорее молчалива, чем наоборот. Ее зовут Алис, и иногда Джереми думает, что двух самых молчаливых из его знакомых зовут Алис и Талис. Но мать и Талис молчаливы по-разному. Мать Джереми принадлежит к породе людей, как будто хранящих что-то скрытое, что-то тайное. В то время как Талис — сама тайна. Мать Джереми легко могла бы быть тайным агентом. А Талис — смертельный луч, или ключ к бессмертию, или что-то, что тайные агенты должны сохранять в тайне. Зависнуть с Талис — все равно, что зависнуть с черной дырой.

Мать Джереми сидит на полу гаража, рядом с большим картонным ящиком. У нее в руках фотоальбом. Джереми садится рядом.

Фотографии кота на заборе и чего-то неясного, напоминающего кита, дирижабль или буханку хлеба. Фотографии маленькой девочки, сидящей рядом с женщиной. У женщины — меховой воротник с острой маленькой мордочкой, четырьмя лапами и хвостом. Джереми чувствует внезапный приступ острой боли. Смерть Лисы — первая смерть, сколько-нибудь его взволновавшая, хотя речь идет о вымышленном персонаже. Маленькая девочка на фотографиях выглядит чрезвычайно бледной, как будто ее только что стукнули молотком. Как будто кто-то за пределами кадра сказал ей: «Улыбнись! Твои родители умерли!»

— Клео, — говорит мать Джереми, указывая на женщину, — это Клео. Она тетка моей матери. Жила в Лос-Анджелесе. Я отправилась жить к ней, когда мои родители умерли. Мне было четыре года. Я знаю, что никогда не говорила о ней. Я никогда не знала, что о ней сказать.

Джереми сказал:

— Она хорошо к тебе относилась?

Мать сказала:

— Она пыталась хорошо ко мне относиться. Она не собиралась взваливать на себя бремя воспитания маленькой девочки. Что за неудачная фраза! Взвалить бремя. Как будто она была лошадью. Как будто кто-то посадил меня ей на спину, и я никогда не спускалась на землю. Ей нравилось покупать мне одежду. У нее была страсть к одежде. Она была несчастна. Много пила. Она любила ходить в кино после обеда и на спиритические сеансы вечером. У нее были любовники. Некоторые из них были полной дрянью. Любовью ее жизни был мелкий гангстер. Он умер, она так и не вышла замуж. Она всегда говорила, что брак — это шутка, а жизнь — еще большая шутка, и ей попросту не хватает чувства юмора. Поэтому очень трудно вообразить, что все эти годы она занималась свадебной часовней.

Джереми смотрит на мать. Она наполовину улыбается, наполовину морщится, как будто у нее болит живот.

— Я сбежала, когда мне было шестнадцать. И больше никогда ее не видела. Однажды она прислала мне письмо, через издателей твоего отца. Она сказала, что прочла все его книги — так она и нашла меня, потому что он продолжает посвящать их мне. Она сказала, что надеется, что я счастлива, и что она думает обо мне. Я тоже написала ей. Я послала твою фотографию. Но она так и не ответила на мое письмо. Звучит как эпизод «Библиотеки», не так ли?

Джереми говорит:

— Так ты об этом хотела мне сказать? Папа говорил, ты хочешь сказать мне что-то.

— Это только часть, — говорит мать, — я должна поехать в Лас-Вегас, проверить кое-что, связанное с этой свадебной часовней. Я хочу, чтобы ты поехал со мной.

— Значит, ты об этом хотела поговорить? — говорит Джереми, хотя знает, что есть еще что-то. На лице матери все та же грустная полуулыбка.

— Микроб, — говорит мать, — ты знаешь, что я люблю твоего отца, правда?

— И что? — говорит Джереми. — Что он такого сделал?

Мать перелистывает фотоальбом.

— Смотри, — говорит она, — это было, когда ты родился.

На снимке отец держит Джереми, как будто кто-то только что вручил ему зачарованный фарфоровый чайник. Отец широко улыбается, но при этом выглядит запуганным. Он выглядит как ребенок. Пугливый, пугающий ребенок.

— Он тоже не хотел мне ничего говорить, — говорит Джереми, — видимо, дело паршиво. Если вы разводитесь, я думаю, вы должны набраться смелости и сказать мне.

— Мы не разводимся, — говорит мать, — но будет неплохо, если мы с тобой поедем в Лас-Вегас. Мы могли бы остаться там на несколько месяцев, пока я не вступлю во владение наследством. Позаботиться о недвижимости Клео. Я собираюсь поговорить с твоими учителями. Я оставила заявление в библиотеке. Воспринимай это как приключение.

Она замечает тень на лице Джереми.

— Нет, прости меня. Я сказала глупость. Я знаю, что это вовсе не приключение.

— Я не хочу ехать, — говорит Джереми, — все мои друзья здесь! Я не могу попросту уехать и бросить их. Это было бы ужасно!

Все это время он готовился к самым ужасным вещам, какие только можно услышать. Он представлял себе разговор, в котором мать открывает ему страшный секрет. Он воображал, что сохранит спокойствие и рассудительность. Воображаемые родители рыдали и просили понять их. Воображаемый Джереми понимал. Он воображал, что понимает все. Но сейчас, когда мать говорит, сердце Джереми бьется в ускоренном ритме, а легкие наполняются воздухом, как будто он бежит. Он начинает истекать потом, хотя пол в гараже холодный. Ему хотелось бы оказаться на крыше с телескопом. Попадаются метеориты, невидимые невооруженным глазом, которые несутся по небу в направлении Земли. Лиса умерла. Все, с кем он знаком, — обречены. Он знает, что принимает все слишком близко к сердцу. Но это знание ничуть не помогает.

— Я знаю, это ужасно, — говорит мать. Она кое-что понимает в ужасе.

— Так почему я не могу остаться здесь? — говорит Джереми. — Ты будешь улаживать дела в Лас-Вегасе, а я останусь здесь с папой. Почему я не могу остаться?

— Потому что он вставил тебя в книгу! — говорит мать. Она пронзает словами. Он никогда не слышал, чтобы она говорила так сердито. Мать никогда не сердится. — Он вставил тебя в одну из своих книг! Я зашла в его кабинет, рукопись лежала на столе. Я увидела твое имя, взяла рукопись и стала читать.

— И что? — говорит Джереми. — Он и раньше вставлял меня в свои книги. Всякую ерунду, которую я говорил. Вроде того, как в восемь лет, когда у меня была температура, и я сказал ему о деревьях, полных мертвецов в клоунских шляпах. Или когда я случайно поджег его кабинет.

— Нет, это не то, — говорит мать, — речь идет о тебе. О тебе. Он даже не заменил имя. Мальчик в книге занимается бегом с барьерами и хочет стать ученым в области ракетостроения и лететь на Марс. Он умненький, и забавный, и милый, его лучшая подружка Элизабет влюблена в него. Он разговаривает как ты и выглядит как ты. А потом, Джереми, он умирает. У него опухоль мозга и он умирает. Он умирает. Никаких гигантских пауков. Только ты, и ты умираешь.