— Мне кажется, — продолжаю я, — довольно подозрительным то, что во всех этих случаях фигурирует газик и речь идет об отпускниках.

Я понимаю, что этого маловато для предполагаемой связи нашего дела с грабежами в городе. Но подполковник неожиданно соглашается со мной:

— Ну что ж, займитесь отработкой вашей версии.

Удача не имеет права не прийти к тому, кто долго готовится к встрече с ней. Она явилась к нам в облике забинтованного парня, которого звали Андрей. Ай, какой парень! Ему бы лежать и лежать, лечиться, а он — сюда. А в «скорой помощи» в первую ночь, побоявшись забыть что-нибудь, продиктовал жене и номер машины и приметы преступников. Главное, деньги-то его целы, и пришел он только для того, чтобы нам помочь!

Вот уже полчаса длится его рассказ, и мы с Вовкой слушаем, почти не перебивая.

...Газик занесло на повороте, и Андрей едва не свалился с сиденья. С того момента, как соседи по столику в ресторане, пригласившие его покататься, перестали скрывать свои истинные намерения, он мгновенно протрезвел. Голова раскалывалась. Пульс на виске бешено отстукивал секунды, заглушая для него даже шум мотора. Ноет разбитое плечо, на пальцах ссадины. Попробовал их согнуть и чуть не застонал. Почувствовал ненависть к себе: «Попался, как салага. Сейчас найдут бумажник с отпускными, и тогда прощай все, что задумано у них с Люськой!»

Словно прочитав его мысли, парень слева приставил к боку Андрея нож:

— Ты, папаша, сиди ровно и не облокачивайся. Давай раздеваться будем. Проведем инвентаризацию. Часики марки «Луч» на двадцати трех камушках? Сгодятся. Не стесняйся, снимай! Не переживай, спортивную форму — трусы и майку — на тебе оставим!.. — Он захохотал, довольный своей шуткой и властью над зависящим от него человеком.

«Надо же, совсем ведь сопливые ребята, неужели не справлюсь?» — подумал Андрей и что есть силы ударил того, что слева, головой. Ударить второго не успел. Голова взорвалась от боли, и он потерял сознание.

Первые слова, которые услышал, придя в себя, были такие:

— А чего бояться! Надо кончать. На пику — и в кусты. Никто и не узнает...

— Может, ты его, Петя, уже... прикончил?

— Да ну, что я, своего удара не знаю! Минут пятнадцать проваляется и встанет. Ну что ж, ребята, и правда надо его убрать. А то неприятности неизбежны.

Андрей старался не застонать, не выдать себя. Его глаза были прикованы к тускло поблескивающей в свете фар встречных машин дверной ручке. Медленно, по миллиметру, двигалась его рука к дверце. Еще чуть-чуть, только бы они не посмотрели в его сторону, занятые своим разговором. Не смотрят. Еще миллиметр, еще один... Пальцы встретились с холодной гладкой поверхностью ручки, и в ту же секунду Андрей все телом наваливается на дверцу. Она легко поддается, и он прыгает в спасительную темноту, в которой смешалось для него все: и новая волна резкой боли, и радость освобождения, в которое все же нельзя до конца поверить. Уже снизу, из кювета, Андрей видел, как затормозившая было машина рванула вперед. И он, как заклинание, твердит ее номер, тающий в рубиновом свете подфарников.

Андрей закончил свой рассказ, и мы с Вовкой смотрим на карту.

— Так... — Вовка ведет колпачком авторучки по линии трассы, приближаясь к городу. — Нашли тебя на тринадцатом километре. Ты говоришь, машина свернула? Выходит, они вернулись в город через Инвалидку!

— Почему они не попытались разыскать тебя? — Я не столько задаю Андрею вопрос, сколько просто размышляю вслух. Откуда ему знать о соображениях преступников? Но он отвечает, и довольно толково:

— Дело в том, что сзади, правда, далеко, ехала машина. Наверное, подумали, что ее водитель мог заметить, как из их газика выбросился человек, вот и испугались.

— Ну что ж, друзья мои! — Вовка торжественно встал. — Отправимся навестить шофера машины под номером...

Мы стоим возле газика с номером, который сообщил нам Андрей.

Машина чистая, и завгар утверждает, что она неделю никуда ни выезжала. Рядом стоит растерянный шофер, голубоглазый, крепкий, с обветренным колымскими ветрами лицом. Подозревать его в сообщничестве с преступниками нам с Вовкой не хочется — пятнадцать лет за баранкой, одни благодарности. Да и сторож утверждает, что машина из гаража не выходила. Но все это нуждается в проверке. Ведь не выдумал же Андрей этот самый номер.

— Узнаешь машину, Андрюша?

Лицо у Андрея мрачное. Понятно: дело происходило ночью, да еще и нож сбоку приставлен, до запоминания ли было...

Захватив из отдела кадров сторожа и шофера газика, возвращаемся на работу. По дороге от отчаяния решили, что необходимо стать регулярными посетителями магаданского ресторана «Астра». Встретить там преступников мы не очень рассчитываем, но найти их через завсегдатаев можно попытаться. Один из них — старичок, вид которого кажется мне странным: при внешней неприятности и вялости движений он как-то уж очень горделиво держит голову, — особой любовью официанток не пользуется, хотя называет их по именам. Видимо, хорошо знает каждую. Наверное, старик одинок и приходит сюда коротать вечера. Он может нам пригодиться — старики наблюдательны. Стоит с ним побеседовать.

...И вот он сидит перед нами — очередной человек, от которого мы ждем помощи, Александр Иосифович Штернберг, без двух лет пенсионер. Он рассказывает о своей жизни, философствует, жалуется на молодого соседа Ваню Письменова, оставшегося владельцем комнаты после отъезда мамы на материк.

Мы пока не рассказали старику о грабежах и о том, кого конкретно разыскиваем. Но тот, кажется, настолько много знает, что понимает нас с полуслова и, в свою очередь, пытается сообщить нам что-то не прямо, а намеками. Я думаю, что он совершенно не случайно рассказывает так много о своем соседе, о его частых отлучках и кутежах. Я заношу эту новую фамилию в календарь и продолжаю слушать Штернберга.

— Вот сейчас моего юного соседа нет дома почти целую неделю. Я не очень расстраиваюсь, так как ценю мир и покой.

— Какой же мир и какой покой могут быть в ресторане? — Вовка улыбается, пытаясь смягчить не очень лестный для собеседника вопрос.

— Вам, конечно, уже доложили, что я неравнодушен к спиртному. Грубо говоря — алкоголик! — Голос старика срывается. Видно, что человек этот вообще легко впадает в возбужденное состояние, а то и в истерику.

— Ну зачем так!

— А что, не так? Я даже совершил не очень добровольный визит в медицинский вытрезвитель. Уподобился.

Мы знаем, что человек, сидящий в нашем кабинете, давно обозлен на весь мир. Его сослуживцы не относятся к нему всерьез и тайком посмеиваются над привычкой Штернберга философствовать по самым ничтожным поводам. В свое время он подавал большие надежды, слыл талантливым инженером и начал писать диссертацию. Но, видимо, не хватило терпения или трудолюбия, диссертацию он забросил, приехал на Колыму, чтобы начать «новую жизнь», да не получилось никакого взлета. Был на хорошем счету, но этого казалось мало, думалось, что заслуживает более высокой должности, соответствующей его таланту. Продолжать научную работу не стал. Постепенно пристрастился к спиртному. Женился, да жена не выдержала ежедневных стенаний и ушла. Так и доживает он до пенсии в одиночестве.

— Что соседи! — патетически восклицает Александр Иосифович. — Все люди, абсолютно все делятся на актеров и неактеров. Вы над этим задумывались? Правильно, над такими вещами в вашем возрасте еще не задумываются. Поясню. Актерами я называю тех, что играют на сцене жизни по всем правилам. Развивают кипучую деятельность, воюют за место под служебным солнцем, живут напоказ, не стесняясь принимать подачки, а иногда не понимая, что суть того или иного их успеха не что иное, как обыкновенная подачка от начальства. Много среди них талантливых людей. Да только жизнь напоказ убивает талант. Спохватится такой человек — а жизнь прошла.