Многие подвиги прямолинейного и недальновидного Антары не могли бы быть совершены без находчивости, смелости и предусмотрительности Шейбуба, который «был его помощником во всех трудностях и опорой во всех несчастиях». Шейбуб — проводник Антары по пустыне, обычно он «бежит впереди и указывает дорогу». Когда враги похищают Аблу, берут в плен кого-либо из соплеменников или уводят любимого коня Антары Абджара, Шейбуб отправляется на поиски, находит их, «где бы они ни были», и, измыслив какой-нибудь хитрый способ, освобождает их либо один, либо с помощью «острого меча» Антары. Шейбуб постоянно предостерегает брата от безрассудных поступков, подобно «разумному Оливье» из «Песни о Роланде», тщетно пытающегося обуздать неумеренную и губительную отвагу героя[20].

Впрочем, Шейбуб не только разумен, в эпопее говорится, что «силой и воинским искусством Шейбуб уступал одному только Антаре». Но главное в нем — ум и хитрость, которые наряду с физической силой и отвагой часто становятся предметом идеализации в эпосе. Не случайно Гомер воспел не только Ахилла и Гектора, но и «многомудрого» или «хитроумного» Одиссея.

Подобно тому как героический характер Антары продолжен и повторен в его доблестных сыновьях, Шейбуб повторен и продолжен в своем сыне Хазруфе, с той только разницей, что если юные богатыри все же уступают ни с кем не сравнимому Антаре — патриархальное родо-племенное сознание не склонно верить в прогресс героического начала, — то Хазруф, как это неоднократно подчеркивается в «Сират Антара», умом, хитростью и предусмотрительностью превосходит самого Шейбуба.

Подруга Антары, «луноликая» Абла, обрисована менее цельно и конкретно и выступает в романе в различных амплуа. С одной стороны, она как бы играет роль «дамы-повелительницы», постоянно требующей от Антары доказательств его рыцарской доблести и готовности совершать во имя любви к ней все новые немыслимые подвиги. Причем своим своенравием и неразумием Абла не раз движет действие романа и ввергает Антару, себя, а порой и все племя в нескончаемые злоключения.

Однако поклонение Антары «даме» мотивировано здесь с самого начала любовью «ничтожного раба» к знатной госпоже, и Абла не забывает напоминать об этом Антаре, даже когда он находится в самом зените славы, после того как, подвесив касыду на Каабе, он добивается признания всех арабов.

Во многих эпизодах Абла изображается в виде изнеженной гаремной красавицы: «Абла стояла в дорогих, цветных, расшитых золотом одеждах, которые сияли, освещая все вокруг, а на груди у нее сверкало три алмазных ожерелья. И она опиралась на нескольких рабынь-мулаток, клонясь от сознания своей красоты, подобно гибкой ветви ивы или тростнику».

Но в большинстве случаев она самоотверженно преданная возлюбленная, стойко сопротивляющаяся всем козням отца и брата (она готова сохранять верность Антаре, «даже если бы отец и брат разрезали ее на куски») и всем посягательствам многочисленных соперников Антары, каким бы мучениям ее ни подвергали (см. эпизод у Муфарраджа). Спасая жизнь Антары и других пленных героев-бедуинов, она даже совершает удивительный подвиг наподобие библейской Юдифи, убивая коварного и развратного персидского царевича Ардашира.

В некоторых эпизодах Абла предстает перед нами мужественной «боевой подругой» героя, сопровождая его на подвиги и даже выезжая на поле боя в доспехах. Очевидно, племенные предания дали лишь условную фигуру возлюбленной героя, оставив простор для воображения позднейших рассказчиков-горожан, уподоблявших Аблу различным известным им вариантам женских типов.

Рассказ о последних годах жизни Антары, когда один за другим гибли его сыновья, родичи и друзья, окрашен в элегические и даже трагические тона. Оплакивая своих погибших сыновей, Шейбуба и других близких, Антара столь же неистов в горе, как в отваге, и враги, злорадствуя, твердят о том, что счастье изменило Антаре, и предсказывают ему близкую смерть. Последовательная гибель большинства героев эпопеи, завершающаяся кончиной Антары, а вскоре и Аблы, как бы знаменует конец героических времен, конец патриархальной родо-племенной демократии и придает этой части эпопеи эсхатологическое звучание. Не случайно в уста героев эпопеи то там, то здесь вкладывается сентенция пессимистического и фаталистического характера.

Символична сама сцена смерти Антары, который испускает дух в полном боевом снаряжении и мертвый еще некоторое время остается на коне, защищая от врагов свою Аблу и родичей. «О доблестный фарис, ты и после смерти охранял свою семью и родичей, как при жизни!» — говорят над мертвым Антарой вражеские всадники.

В фабуле «Сират Антара» бросается в глаза множество эпических «общих мест»: «богатырские игры» Антары в детстве, козни тестя и дяди Малика[21], «героическое сватовство», требующее от богатыря удивительных подвигов, змееборчество, поединки отца с сыном, месть сыновей за отца, братание с противником после поединка, чудесные истории меча и коня и т. д., не говоря уже о бесчисленных победах героя над непобедимыми воинами и огромными вражескими воинствами.

Поэтика «Сират Антара», стилистический и образный арсенал повествования обладают всеми чертами наивно-эпического стиля. Невероятные гиперболы живописуют мощь Антары, который в один день убивает «более тысячи двухсот всадников», сражается «с четырьмястами тысяч всадников царя Хинда и Синда» Абд Хайяфа или мгновенно побеждает во время турнира византийского рыцаря, перед этим «повергшего на землю пятьдесят тысяч воинов», кричит так, что «содрогаются горы и долины», одним ударом разрубает пополам льва, голыми руками душит слона и т. д. Столь же гиперболичны и другие «достоверные» описания воинов — достойных соперников Антары, вражеских войск, численность которых обычно точно указывается, а в самых критических случаях воинов оказывается столько, «сколько песка в пустыне или звезд в небе».

Автор «достоверно» сообщает, что для своей свадьбы Антара поймал семьсот львов и пятьсот пантер, заколол несколько тысяч верблюдов и верблюдиц и тысячу жирных коней, а гостей у него побывало двадцать пять тысяч.

Язык эпопеи состоит из типичных эпических «штампов» — постоянных эпитетов и сравнений, синонимических конструкций и диалогических формул. Воины всегда выезжают на бой, «подобно разгневанному льву» или «подобно неотвратимому бедствию», а во время сражения бьются так, «что, глядя на них, поседели бы дети» или «мутился разум». Красавицы «подобны газелям», а их лица «подобны солнцу или луне» или «затмевают солнце и луну своим сиянием». Шейбуб и его сын Хазруф бегут «подобно самцу страуса» или «подобно ветру» и т. д.

В романе часто встречаются синонимические конструкции типа «бросьте эти ссоры и раздоры», «приготовились к бою и сражению», «проводил дни в горе и страдании», сохранявшиеся во всей позднесредневековой арабской прозе.

В тексте постоянно повторяются одинаковые описания стереотипных ситуаций: возвращение воинов в становище после удачного похода, когда им навстречу выезжает все племя, «невольницы бьют в бубны и барабаны», а «царь поздравляет с благополучным возвращением», пиры, когда «по кругу ходят кубки», а «воины едят, пьют и веселятся», поединки, когда победитель либо пронзает свою жертву копьем и оно «выходит, сверкая, из его спины», либо выбивает противника из седла и «оставляет поверженным на лике земли», волнение героя в критические моменты, когда он «теряет (или „едва не теряет“) сознание от гнева» и из глаз его «сыплются искры», а глаза «едва не вылезают из орбит» и т. д. Повторение таких описаний придает повествованию плавный эпический ритм и медленный темп. Причем в хиджазских частях эпопеи такая повторяемость стилевых компонентов при описании одних и тех же событий бедуинской жизни (бесчисленных поединков, похищений, освобождений из плена, пиров и т. д.) органична материалу, в ней как бы выражается однородность и статичность мира — устойчивого эпического фона, на котором разворачиваются деяния героя. Но когда судьба переносит Антару из одной чужой страны в другую и ввергает в самые разнообразные приключения, этот эпический арсенал, перенесенный из бедуинского становища вместе с Антарой, его конем Абджаром и братом Шейбубом, порой приобретает гротескное звучание. Забавно звучат, например, в устах византийского императора стереотипные диалогические формулы, перенесенные из разговоров бедуинов Аравии. «Христос дарует победу тому, кому пожелает!» — повторяет император формулу арабских воинов, заменив Аллаха Христом. «А если кто из вас проявит непокорность Антаре, — говорит император своим воинам, — я захвачу его семью и разрушу его дом!»