- Ха, почти полгода я гулял у вас под самым носом, и вы даже на мой след напасть не могли. Я приходил, брал что хотел, и никто, никто меня не мог остановить. Я вас всех оставлял в дураках! - он тяжело повернулся на бок, и опираясь на руку одного из своих бандитов поднялся на ноги.
- Ах ты выродок... - в бешенстве замахнулся сержант копьём.
- Не так быстро, военный, - я перехватил его оружие и рывком развернул лицом к себе. - Это моя добыча, и не стоит тебе тянуть к ней свои руки.
- Отпусти, маг! Этот ублюдок издевается над нами!
- Его скоро может быть казнят. Так не всё ли равно, что он там говорит?
Сержант с шумом втянул воздух:
- Казнят его скоро, как же. Хальв - враг знати, его с шайкой захотят красиво отвезти в Крокас, а этот змей по дороге всё равно снова сбежит, - он зло сплюнул. - Давно пора просто на месте вешать всю эту падаль, а то развели суды. А дальше-то что? Этих уродов просто отправляют в шахты, а они оттуда через год-два сбегают.
Когда я впервые посчитал, что вышел к людям в начало своеобразной Эпохи Просвещения, то был почти прав. Политика большинства государств стала значительно мягче, в ней появилось больше свобод, и даже самые закрытые и изолированные страны стали постепенно прогибаться под новые веяния. В умах людей поднимались идеи гуманизма и духовных ценностей, на многие вещи стали смотреть иначе и благосклоннее. И благодаря словоохотливости Брейна я прекрасно знал, сколько труда стоило магическим ведомствам самых влиятельных стран повлиять на культуру и взгляды своих людей. Ведь именно маги и являлись негласными изгоями в этом довольно закостенелом обществе.
И одним из достижений нового времени считалась отмена смертной казни. Вот только не надо было смотреть а это событие сквозь розовые очки, избежавшие смерти по сути становились настоящими государственными рабами, самыми бесправными существами в этом мире, и по своему социальному положению находились где-то между инструментом и игрушкой. Ну а если этот инструмент или игрушка случайно сломается, то кому какое дело до какой-то вещи? И правительствам эта идея пришлась настолько по душе, что единственными свободными работниками в рудниках были только служащие администрации и охрана.
С другой стороны, усложнилась работа стражи, охотников за головами, и им подобных линчевателей. Раньше они имели право устранить пойманного преступника на месте, либо при желании соблюсти правила, вздёрнуть на ближайшем дереве и повесить ему на шею табличку просвещающую прохожих о личности казнённого. Ну или как вариант - доставить в город, подержать его в темнице, оповестить о намечающемся развлечении горожан, а уже после устроить традиционную казнь. И так как действовал принцип "живым или мёртвым", в поимке преступников допускались любые средства, и потому нередко охотники за головами оправдывали своё имя буквальным выполнением работы. Но новые законы ограничили эту вольницу, королевствам требовалась дармовая сила, и излишне ретивые сами рисковали попасть в розыск.
Однако, складывающаяся ситуация на юге была достаточно тревожной, чтобы ещё недавно славившие новые гуманные законы люди стали требовать возвращения и казней, и возможности разбирательства на месте. Словно гуманизм был всего лишь модой, веянием не выдержавшим испытания временем.
Кроме того, в последнее время действительно как-то подозрительно часто стали случаться побеги из переполненных рудников. И это не могло не волновать стражей правопорядка, было не очень здорово, когда угрожавший расправой во время задержания преступник как-то скоро сбегал из места заключения, и пытался осуществить обещанное.
Так что негодование сержанта было мне понятно, самых опасных рецидивистов предпочитали случайно убить, и обезопасить себя от их мести. Другое дело, что я не считал их способными мне навредить, в принципе. Может это и была гордыня, но я мог оправдаться перед собой ещё и жадностью, за каждого пойманного платили немало драгоценных, и я не видел причины отказываться от лёгкого заработка. А всяких мстителей я не боялся.
Когда мой сопровождаемый стражей отряд вошёл в город, поглазеть на пойманного Хальва с бандой сбежалось немало народа, и пока я вёл их на площадь к ратуше, число жадных зевак постоянно росло. И не могу сказать, чтобы меня это радовало. Восстанавливающийся Ченгаз не был образцом опрятности и в нём хватало резких запахов, однако притерпевшиеся жители их и не замечали. Но особенно скверно стало в последнее время, когда начали уходить беженцы. Перед холодами они переселились поближе к восстанавливающимся городам, так было легче пережить голодную зиму, но как только начало теплеть, люди потянулись обратно, на уже очищенные армией и магами земли. А после себя они оставляли натуральные горы мусора, своей вонью пропитавшие казалось всё, и города, и их жителей (косвенно, это и было причиной, почему я старался проводить в городах поменьше времени).
Но что удручало меня, сопровождающая толпа продолжала увеличиваться, казалось, что каждый незанятый человек считал своим долгом выйти на улицу, узнать причину шествия, и присоединится к нему. Знаменитый Хальв был не брезглив, да и причин любить Фиор у него не было, и как итог, его преступления были отмечены дерзостью и немалой, пугающей обывателей жестокостью. И теперь, когда он шёл закованный в цепи, эта слава служила свою службу. Эмоциональный фон людей пылал гневом и злобой, больше полугода они были лишены привычного быта и нажитого имущества, и теперь тот, кто кормился на их горе изловлен и беспомощен. Сначала они просто говорили, лишь слегка понижая голоса рассказывая соседям о "подвигах" бывшего купца, и о том, что он успел сделать здесь, на юге. Каждое слово будто подпитывало собирающуюся в людях волну гнева, и их голоса становились всё громче. А в какой-то момент в руках горожан появились камни.
Следует заметить, что идти рядом с такой точкой негатива и так было удовольствием сравнимым примерно с ночёвкой возле выгребной ямы, но тут кто-то из метких метателей ещё и попал в меня.
Моя реакция была естественной и больше инстинктивной, чем рассудочной. Пребывание в дурно пахнущем городе раздражало и подавляло меня, а эмоции горожан, столь щедро выплёскиваемые на идущих за мной разбойников, ну никак не способствовали душевному равновесию. Запахи, шум, голоса, гнев, страх, ненависть, всё это собиралось в непередаваемый фон, до предела натянувший мои нервы.
И ударивший по плечу камень стал своеобразным спусковым крючком, позволившим мне, пусть всего лишь и на мгновение, но дать в одном ментальном крике волю своим чувствам.
Но по крайней мере моя несдержанность позволила спокойно довести разбойников до площади. Всего одна вспышка направленной злобы, и горожане отступили, а я вернул себе спокойствие. И даже посеянное среди людей смятение не могло поколебать моего выправившегося благодушного настроения.
- Газилл, не делай такое самодовольное лицо, - зашипел Тотомару. - Думаешь никто не знает, что это ты напугал половину города? И то, что ты поймал Хальва тебе не поможет, если на тебя будут жаловаться!
- Да с чего ты кипишь? Остынь, Тотошка, - я поближе пододвинул следующее блюдо, и продолжил трапезу. - Не докажут!
- Ох, пока ты гонялся за этим парнем, у нас тут произошло несколько стычек с другими гильдиями, - огневик потёр плохо зажившие царапины на своём лице. - Стоило мастеру отбыть в Крокас, они стали вести себя совсем нагло. А потом один из этих полудурков вздумал приставать к Лиции...
- Ой-ёй-ей...
- Ага, этот несчастный дурень даже не понял, чем его отклятало, - злорадно ухмыльнулся Тотомару. - Лицию ты знаешь, она хоть и выглядит цветочком, но может сделать очень больно, а тут это дело ещё и Карна с Солом одновременно увидели.
- Бедный мёртвый паренёк, - фальшиво вздохнул я.
- Да не, живой он остался, но его дружки, и не только они, решили с нами поквитаться. Но не додумались ни до чего более толкового, чем в открытую напасть на наших.