- И оказалось, что дом остался, семья осталась, но... не быть мне наследником. Кому нужен князь, не способный ложки ко рту донести? И кому нужен муж, который не защитит, не накормит, детей не подарит?

   Так сказала Ингеборген, и в словах ее была горькая правда.

   Янгхаар слушает увлеченно.

   Ребенок еще, пусть и зим разменял прилично. Недожил, недоиграл и теперь душа, очнувшись, желает получить то, что было утеряно.

   - Я попросил у нее год. Не хотел терять надежды. И сказал, что если не сумею одолеть болезнь, то отпущу ее. Но я сумел заставить руки слушаться. На ноги встал... все сказали, что это чудо, за которое я должен богов благодарить. Вот только мало его оказалась. Моя невеста вышла замуж за моего брата. Сказала, что любит его... что всегда любила. А он принял ее любовь. И все вокруг тоже.

   Янгхаар тряхнул головой.

   - Неправильно так.

   - Я тоже так решил, - Кейсо вспомнил, как тяжело ему дался тот первый шаг, когда пришлось оторвать руки от печи. Одеревеневшие ноги. Спину слабую, которая, казалось, вот-вот переломится под его весом. И руки дрожащие.

   Шаг и безумная хмельная радость: вышло.

   Только мало этого оказалось...

   ...все равно калека...

   ...и к чему девку неволить? Сердцу ведь не прикажешь, как сказал отец, взгляд отводя.

   Кейсо пытался приказать, честно, давил зависть и злость, улыбался, желал счастья молодым, но внутри зрело дурное. Ярость, не слепая, как у мальчишки, но вполне себе зрячая, копилась день ото дня, подстегивая. И шептала она: вот брат, который предал. И невеста продажная.

   И все вокруг от тебя отвернулись, сочувствуя, но не делая ничего, чтобы остановить.

   Да и... не верили они, что жив будет Кейсо.

   Похоронили.

   - Я убил своего брата, малыш. Выждал время. Окреп. И окрепнув, вызвал его на поединок. Убил, хотя мог бы оставить живым... он проиграл, потому как до последнего не верил, что я хочу его смерти.

   Треск костей. И скрип лезвия, что пробивает кожу, входит в плоть.

   - Я забрал его жену. Думал, она поймет, как сильно я люблю ее. А она меня прокляла. И проклинала каждый день... и ночь тоже... ее красота ушла, как вода в песок.

   Янгар хмурится.

   И раздирает предплечья, очищая кожу от чужой крови.

   - Моя семья от меня отвернулась. И вышло, что не стало у меня дома. Не стало семьи. Невеста же... лучше бы никогда ее не было. Или меня? Однажды я проснулся и понял, что вот-вот задохнусь, не от ее ненависти, но от своей ярости, которая меня не оставила.

   - И ты пошел в храм?

   - Сначала просто ушел. Бродил среди людей, искал... сам не знаю, чего. И однажды услышал о храме в горах. Ненависть сжигает, малыш.

   Он кивнул и, протянув измаранные кровью ладони, попросил:

   - Научи перестать ненавидеть.

   Этого Кейсо не мог.

Глава 30. Разговоры

   Зима-пряха растеряла белоснежную шерсть небесных овец. И рассыпавшись по горам и весям, та была легкой, невесомой.

   Снежинки кружились в воздухе, и я, радуясь, что могу ощущать холод, ловила их на ладони.

   Пальцы посинели.

   И губы тоже.

   Но мне было хорошо: отступили кошмары, а на душе воцарился несказанный покой. Год жизни? Половина срока уже вышла. И вторая тает день за днем.

   Однажды вновь наступит лето, я скину рыжую медвежью шкуру, и тогда...

   Не знаю, что будет, но непременно что-то хорошее. И я смеялась, а ветер играл на обледенелых струнах ветвей.

   Ты жива, Аану! Снова жива!

   Всадника я увидела издали и с трудом удержалась, чтобы не броситься навстречу. Янгар?

   Янгар.

   На вороном огромном жеребце, который нервно косил лиловым глазом, видимо, чуял близость волков. И гривой потрясывал. Звенели удила, и дорогая, бирюзой украшенная сбруя ловила липкие снежинки. За жеребцом трусила крепкая лошадка игреневой масти, груженая узлами.

   - Медведица! - Янгар спешился и, взвалив на плечо тяжелые седельные сумки, крикнул: - Ау!

   Голос его, такой громкий и радостный, спугнул синиц. И птахи загалдели, закружились в воздухе. Я же выступила из тени.

   - Я тебе подарки привез, - сказал он, глядя на меня. И медвежья шкура показалась слабой защитой от этого взгляда. Янгар же протянул руку. - Пойдем смотреть?

   Он поднес мою ладонь к губам, опалил дыханием.

   - Холодная совсем...

   А потом подхватил на руки, закружил, смеясь.

   И небо кувыркнулось, сыпануло серебром.

   Было так... радостно.

   Только сердце его стучало слишком громко. И я, прильнув к груди, слышала его голос, вспоминала тревожные свои сны.

   Горелая башня встретила хозяина скрежетом половиц, словно жаловалась на холод, ветер и мое к ней невнимание. Янгар усадил меня на кровать и бросил:

   - Жди.

   Он вышел, чтобы вернуться с узлами и свертками. И уходил несколько раз. А когда сбросил на пол последние, то, присев у ног, спросил:

   - Может, ты все-таки уедешь со мной? Я купил дом в Оленьем городе. Он, конечно, не чета тому, который был, но... там тепло, маленькая медведица, - моя стопа оказалась в руках Янгара. Он держал ее бережно, поглаживая большим пальцем загрубевшую кожу. - Лед не будет ранить твои ножки. И земля. И...

   - Нет.

   Я ответила тихо.

   Уехать? Искушение велико.

   - Я покажу тебе Олений город. Там есть на что посмотреть. На Западном холме стоит храм Ламиике, отделанный солнечным камнем. Издали он сияет, словно... словно и сам из солнца сотворен. А напротив него, отражением, обсидиановый дом Меркку, но туда мы не пойдем, слишком мрачно.

   - Нет.

   Янгар не слышал меня. Он смотрел снизу вверх, и в глазах его я видела отражение искалеченной души, которая вновь кровила.

   - Дворец кёнига... или дом Пехто, куда заглядывают, чтобы попросить для родных лучшей участи... мне, наверное, уже поздно просить...

   - Нет, - в третий раз ответила я и, дотянувшись, погладила Янгара по щеке.

   Теплая какая...

   ...и голос сердца отзывается на мое прикосновение.

   - Я... не могу, - моя рука попадает в плен его ладоней.

   - Почему, маленькая медведица? Если боишься людей, я спрячу тебя от них.

   - Не людей.

   Он целует пальцы, а я... я отогреваюсь в его дыхании.

   - Себя. Я... не хочу никому зла причинить.

   И я рассказала ему о гостье, об условии и собственных снах, в которых его убиваю. Янгар слушал, не пытаясь перебить, лишь гладил мою руку.

   - Год... - он прижал ладонь к губам. - Год - это не так и много... Налле.

   Я вздрогнула.

   Янгар знает?

   И как давно?

   - С первого твоего прикосновения, - ответил он и руку отпустил. - Я не перепутаю тебя с другой женщиной, моя Налле.

   Он поднялся и протянул руку к капюшону.

   - Позволь?

   Нет.

   - Не бойся, пожалуйста, - Янгхаар Каапо гладил рыжий медвежий мех. - Я должен увидеть, что я с тобой сделал. Ты... мое зеркало.

   И шкура-предательница отозвалась на ласку, съехала на плечи.

   - Не отворачивайся, Налле, - пальцы Янгара коснулись подбородка, приподняли, повернули к свету, как назло яркому, жестокому. - Не отворачивайся.

   Он отбросил отросшие пряди, которые давно некому было расчесывать и украшать ивовыми листьями. Он наклонился к моему лицу и долго-долго всматривался в него. И я закрыла глаза.

   Сейчас Янгар отвернется.

   И уйдет.

   Хорошо. Пусть уходит. Я останусь одна. И доживу до весны, уже не так и долго осталось. За нею же лето будет. И там как-нибудь...

   - Прости, - Янгар коснулся шрама губами. - Прости, пожалуйста... прости.

   Мы оба зеркало друг друга. В его глазах мое отражение бледно, перечеркнуто белой линией, словно трещиной. Шрам не исчез. И я сама касаюсь его.

   Тонкий какой...

   ...белый волос, раз и навсегда прилипший к моему лицу.

   - Я...