...так родилась легенда о Черном Янгаре, верном мече кёнига Вилхо.

   Наклонившись, Янгар коснулся губами моего носа.

   - И меня отправили к границе...

   В тот день Янгхаар задержался дотемна, и я по сложившемуся уже обычаю провожала его до окраины леса. С опушки видно было поле, оцепленное кострами, и тени шатров.

   Рука Янгара лежала на моем загривке, и он время от времени останавливался, словно не желая, чтобы недолгий путь закончился.

   - Маленькая медведица, - он ласково провел ладонью по голове. - Скажи, ты же не совсем медведица?

   Я осторожно перехватила запястье клыками. Ответ ли это? Янгар поймет.

   И понял. Остановился и руку убрал.

   Несколько мгновений тишины, разодранных голосом неясыти. И вновь прикосновение, нежное, скользящее.

   - Мне надо уехать. Пойдешь со мной? - спросил Янгар.

   Он присел и, обхватив морду, руками, заглянул в глаза.

   Пойду.

   И нет. Останусь.

   Я не хочу быть ручным медведем, удивительно разумным для обыкновенного зверя.

   И не настолько верю Янгару, чтобы стать человеком.

   Да и куда уезжать? Вернее, откуда? Мой лес почти безопасен, Горелая башня - дом, который я не хочу покидать. А с Янгаром... однажды у нас уже не получилось быть вместе. И пробовать снова... довериться...

   - Хорошо, - он уткнулся лбом в мой лоб. - А если я уеду и вернусь сюда, то найду тебя снова?

   Пожалуй.

   Я готова подождать его.

   И буду рада услышать вновь. Его и его громкое сердце, которое мне хочется попробовать на вкус.

   Вот только после его ухода я не нахожу себе места. Мне тесно становится в доме моем.

Глава 22. Олений город

   Давным-давно, когда разломанный пополам мир вновь стал целым, он был плоским, как тарелка. И старик Йонхо гонял стадо солнечных оленей от края до края. Мир гремел, прогибался под ударами оленьих копыт, и однажды треснул. Провалился в трещину самый большой и красивый из оленей Йонхо, да так, что только рога над землею подымались деревом дивным. Как ни пытался старик оленя достать - не сумел. И обиженный, увел все стадо на небо - мол, оно попрочней будет.

   Говорят, что тысячу лет стояло Оленье дерево, пока однажды не пришел с изнанки мира человек без имени. Он был огромен и черен волосом, а глаза имел узкие и синие. Его кровь и поныне сильна в каждом из аккаев. Срубил тот человек Оленье дерево и построил из него дом.

   Так появился первый дом на Севере.

   А после и город возник.

   Он и вправду был куда меньше тех городов, в которых довелось побывать Янгару. И теперь, подъезжая к холму, укрытому за пеленой дождя, Янгхаар Каапо вспоминал их.

   ...седые стены и песок, что подобрался к ним вплотную. Занесенные русла каналов. И старые акведуки, которые каждый год расчищали и укрепляли. Вот только не в человеческих силах было вернуть им молодость.

   ...каменные пустоши старых кладбищ, где среди роскошных каменных гробниц обитали гули и шакалы, и вой их разносился в ночи.

   ...квадратные дома, защищенные от ветров, и крохотные внутренние дворики, где было место прохладе и тишине. И Хазмат, когда случалось настроение, устраивался под мандариновым деревом и, раскурив кальян, говорил. Он любил говорить о послушании и награде, глотая дым. И голос постепенно становился сиплым, а речь - неразборчивой... напившись белого дыма, Хазмат замолкал, приваливался к стволу дерева и сидел. А из приоткрытого рта текла слюна, и в этом было что-то умиротворяющее.

   ...площадь Бейсам, на которой раскинулся самый большой невольничий рынок. Здесь пахнет мясом и розовым маслом. Неторопливо движутся паланкины. Снуют мальчишки-водоносы, и гортанные голоса зазывал мешаются друг с другом.

   ...грязь рыночных окраин и сладостные ароматы центра, где стоят дорогие шатры. Там особый товар, который не каждому по карману. И этот товар берегут.

   - Не вертись, - шипит распорядитель, дергая за цепь. И Янгар давит рычание. Он снова на этой площади, и спина привычно саднит, пусть бы ее три дня натирали маслом, чтобы поскорей сошли следы плети. За битого меньше дадут.

   Впрочем, хозяин согласен и на малость.

   Вот только распорядитель вздыхает: рабы ныне упали в цене и сильно. Все из-за войны, благородный Кизмет, верно, слышал... идут и идут караваны... а с ними приходят на площадь Бейсам мужчины, сильные, как волы, и женщины красоты удивительной.

   И просят за них совсем недорого, вот есть у распорядителя на примете верный человек, у которого можно прикупить рабов... нет, не интересует? А жаль. Дешево ведь. Война же рано или поздно закончится и тогда... все равно нет? Что ж, как благородный Кизмет скажет. Но и сильные рабы стоят ныне непозволительно мало. А тут мальчишка поротый-перепоротый. И по глазам видно - упрямый, что шайтан, тот, который в песках обретается. За такого и дирхем просить - дорого.

   Но хозяин мнет тощие руки Янгара, лезет пальцами в рот, растягивая губы.

   Да, мальчишка упрям, но и вынослив. Худой? Зато жилистый! День без воды провел, и не поморщился. А упрямство... любое упрямство лечится. Просто нужен кто-то с твердою рукой и не столь добрым, как у благородного Кизмета, сердцем.

   Площадь Бейсам пустеет к полудню. Открываются чайные дома и благородные курильни, в которых звенят фонтаны и царит прохлада. И там, в центре рынка, хозяева спешат укрыть дорогой товар от солнца. Спешат разносчики с прохладной водой из горных ручьев, с зеленым терпким чаем, со сладостями и маслами...

   А на окраинах распорядитель тычет палкой в ребра.

   - Иди в тень.

   Янгу переползает под навес. В клетке осталось пятеро. один к вечеру умрет, и распорядитель то и дело поглядывает на него, верно, гадая - не проще ли сразу добить. Но нет, за раба даден залог, и хозяин не вернет его...

   - Как зват малчк? - северянин тяжело дышит. У него вспухли губы и язык раздулся. Глупец пытался перегрызть веревки, вымоченные в соленой воде. Мало того, что не вышло, так и распорядитель в наказание запретил поить северянина. Нет, к вечеру воды дадут, но до вечера еще несколько часов, а солнце палит немилосердно.

   - Янгу.

   - Янгар, - северянин переиначивает имя. - Янг... хаар. Клинок ветра. Хорош имя. Силный.

   Он говорит смешно, но Янгу не смеется. Ему странно, что он понимает речь северянина. И потому Янгу не отстраняется, когда северянин трогает волосы.

   - Янгхаар злой. Не хотеть раб. Быть. Наарту, - он бьет себя кулаком в грудь. - Ты моя кровь.

   Янгу качает головой: его дом здесь.

   - Да, - северянин пощупал спутанные волосы. - Меня понимать. Темный. И глаз...

   Оттянув край глаза, он показал, что имеет в виду: узкие глаза были у Янгара.

   - Нос. И рот. Ты есть моя кровь. Север. Аккаи...

   - Тебе показалось.

   Полузабытые слова слетают с губ. И северянин смеется:

   - Ты говорить. Север. Я рассказать... Север - красиво. Там красный песок нет. Солнце добрый. Не жжет, гладит... - его глаза затуманились, а разъеденные солью губы тронула улыбка. - Север... дом... я говорить. Ты слушай.

   На площади Бейсам Янгу впервые услышал историю про старика, который гонял солнечных оленей от края до края мира. И про Олений город, стоящий на пяти холмах. И про палаты, прекрасней которых нет... про землю, где жили совсем иные боги.

   Северянин говорил и днем, и ночью. Он словно чувствовал приближение смерти и боялся не успеть рассказать. А Янгу, слышавший десятки подобных историй, не спешил прервать эту.

   Он видел ту, другую землю.

   Постепенно сам преисполняясь уверенности, что именно там, за морем, остался его дом.

   Просто Янгар о нем забыл, но он найдет дорогу.

   - Север, - на пятый день северянин мог лишь шептать, хотя ему давно давали воды вдосталь, и распорядитель даже врача позвал. А тот сказал, будто внутри у раба поселилась утробная гниль, и спасти не выйдет, но надо добивать, поскольку этак северянин и прочих заразит. - Север примет... Янгхаар. Идти на Север. Клинок ветра...