Само название священного отечества — «место погребения» — как нельзя лучше подходит для описания обширных областей перуанского приморья. От Арики на чилийском берегу ниже Тиауанако на север, включая Ику и Паракас, почти сплошной чередой тянутся огромные кладбища, в сухом песке которых тысячи лет копились костяки и мумии, в отличие от тихоокеанских островов с их влажной почвой, где останки быстро разлагаются и исчезают.
Залогом достоверности предания о Хоту Матуа является то, что оно содержит четкое и точное описание засушливого побережья там, где и впрямь есть такая страна, правильно указывая и направление и расстояние. Маловероятно, чтобы рассказ о столь уникальных климатических условиях мог быть сочинен народом, совсем незнакомым с ними; и будь это даже выдумкой, вряд ли культурного героя и первого короля стали бы изображать беглецом, побежденным на поле брани и уплывающим на далекий остров для спасения своей жизни.
Но хотя сами пасхальцы недвусмысленно сообщают нам, что письменность их не изобретена на острове, а привезена мореплавателями из страны, местоположение которой совпадает с Южной Америкой, никто не искал корней на этом материке, потому что ко времени прибытия туда европейцев там не было своей письменности. А разве может письменность исчезнуть, если она существовала! Но ведь именно это едва не произошло на острове Пасхи: не попади в руки Жоссана дощечка ронго-ронго, не заинтересуй она его, немногие сохранившиеся до наших дней дощечки погибли бы в огне или в пещерах. И уж тогда предания пасхальцев о том, что их предки писали на дощечках и банановых листьях, вряд ли прозвучали бы убедительно для ученых. А потому не будем с порога отвергать данные о существовании письма в древнем Перу, тем более что жители этого края до прихода европейцев поддерживали регулярные связи с народами Панамского полуострова и других центрально-американских территорий, которые знали письменность и от которых древние перуанцы никак не отставали по всем прочим аспектам своей высокоразвитой культуры.
Патер Кристоваль де Молина (1570–1584, с. 4), ставший сразу после конкисты священником госпиталя для покоренных инков в Куско, располагал всеми возможностями для сбора передаваемой из поколения в поколение информации. Он записал, в частности: «И что касается их идолопоклонничества, то этот народ совсем не знал письменности. Но в доме солнца, именуемом Покен-Канча, что неподалеку от Куско, хранилось описание жизни каждого инки и завоеванных им земель, запечатленное знаками на особых досках, и там же приведена их родословная». Сармьенто де Гамбоа (1572, с. 200) после бесед с сорока двумя учеными инкскими амаута, то есть историками, записал: «От своих отцов и дедов они слышали, что Пачакути Инга Юпанки, девятый Инга, созвал всех старых историков во всех подчиненных ему провинциях, а также многих других лиц изо всех этих королевств и долго держал их в городе Куско, расспрашивая о всяких древностях, о родословных и важных делах, связанных с их предками в этих королевствах. И после того как он выяснил, какие из их древних преданий наиболее важны, он повелел записать их все по порядку на больших досках, и он поместил эти доски в просторном зале в доме солнца, где названные доски, украшенные позолотой, выполняли роль наших библиотек, и он назначил ученых мужей, которые понимали их и умели толковать. И никто не должен был входить к этим доскам, кроме самого Инги или историков, без особого на то разрешения Инги».
Патер Фернандо Монтесинос (1642, с. 18, 32, 58, 62) — единственный из хронистов, у кого можно прочесть предания, относящиеся ко времени доинкских династий в Перу; он скопировал заслуживающую доверия рукопись владевшего языком кечуа Бласа Валера, мать которого находилась при дворе Инки. Монтесинос пишет об одном из древнейших известных доинкских правителей: «Амаута, которым событии тех времен известны по передаваемым из уст в уста старинным преданиям, говорят, что когда правил этот владыка (Синчи Коске Пачакути 1), существовали буквы, и были сведущие в письме мужи, коих они называют амаута, и эти мужи обучали чтению и письму. Главной наукой была астрология. Насколько я понимаю, они писали на листьях платана, которые высушивали и использовали для письма… Эта письменность была утрачена перуанцами в связи с одним событием, которое произошло во времена Пачакути Шестого, как будет показано в своем месте».
По поводу часки, государственных гонцов, он говорит: «Когда у них были буквы и знаки или иероглифы, они писали на листьях платана, как мы уже говорили, и один часки передавал сложенный лист другому, пока он не попадал в руки короля пли правителя. После того как письменность была утрачена, часки передавали сообщение друг другу из уст в уста…»
Наконец, в старых источниках утверждается, что за двадцать восемь поколений до первого инки, в правление Титу Юпанки Пачакути V, из внутренних областей пришли огромные армии свирепых воинов, и народ Перу вынужден был вести «жестокие войны, в ходе которых была утрачена существовавшая до той поры письменность». И еще: «Так пришел конец владычеству перуанской монархии. Она оправилась только через четыреста лет, и знание письмен было утрачено».
Указания перуанских преданий на древнюю письменность с использованием высушенных листьев банана и деревянных дощечек разительно схож с данными преданий и истории о пасхальском ронго-ронго.
Однако слова Монтесиноса о том, что древние перуанцы писали на банановых листьях, многих озадачивали, ведь Америка не является родиной банана. Поэтому было трудно согласиться с утверждением ранних хронистов, что банан был ими встречен не только в Перу, но и в верховьях Амазонки, ведь это подразумевало доколумбовы плавания в Америку. Специалист по географии растений К. Зауэр (1950, с. 527) показывает, что Монтесинос не одинок в утверждении, что в Перу издавна произрастал Musa раradisiaca (банан): «Гарсиласо де ла Вега, натер Акоста и Гуаман Пома, стремясь отличить аборигенные культуры от привозных, все трое считали, что платано (банан) возделывался в Перу до конкисты». У. Прескотт (1847. с. 147) в своей истории завоевания Перу пишет: «Ошибочно считать, что это растение (банан) не является исконным для Южной Америки. Банановые листья неоднократно находили в древнеперуанских погребениях». Этноботаник А. де Рошбрюн (1879, с. 346, 348), изучая протоисторические растительные остатки в древних погребениях Анконы, на тихоокеанском побережье Перу, обнаружил высушенный плод банана без семян, то есть культивируемого подвида. Г. Хармс (1922, с. 166) тоже включил банан в свой обзор растений, опознанных в древнеперуанских могилах.
Крашеные доски в доме солнца, которые читались учеными мужами, не сохранились для потомства; очевидно, с прибытием европейцев их постигла та же участь, что пасхальские дощечки, тем более что они были позолочены. Исторически известные обитатели Перу применяли «в помощь памяти крашеные палочки» (Bennett, 1949, р. 613), но письменности у них не было, они привыкли пользоваться кипу — сложной системой шнуров с узелками.
Пиктограммы индейцев катиа в Колумбии, которые, по данным конкистадоров, иногда рисовались, иногда гравировались на разном материале, тоже утрачены, не сохранился ни один образец. Однако недавно Дж. Краксент, директор Каракасского музея, обнаружил, что изолированные племена мотилонов в пограничных горных областях Колумбии до сих пор пользуются письменными сообщениями. У перуанских инков были прямые контакты с мотилонами (Montesinos, 4642, р. 117). Хейне-Гельдерн (1950, с. 352) комментирует: «Доктор Краксент сообщил об открытии у индейцев-мотилонов в западной Венесуэле системы рисуночного письма, которое и в общих чертах и в деталях настолько похоже на пиктографию индейцев куна восточной Панамы и на пасхальскую письменность, что вряд ли можно сомневаться в наличии некоей связи».
В последние годы растущий интерес вызывают образцы рисуночного письма, находимые с ранних исторических времен в области озера Титикака; собраны постевропейские образцы. Отсутствие письменности у инков побудило многих подозревать, это эта пиктография, обнаруженная и у кечуа и у аймара, возникла под влиянием европейского письма, однако Ибарра Грассо (1948), сведя воедино все наличные данные, показал, что европейцы тут ни при чем. Отметив черты сходства с письменностью куна (там же, с. 117), он приводит пример этого андского письма, выстроенного бустрофедоном. В самом деле, на каменной плитке из Анд с двумя строками идеограмм вторая строка не просто бустрофедон по отношению к первой, она перевернута вверх ногами, как на пасхальских дощечках. В отличие от системы куна эта андская надпись читается, подобно пасхальским, снизу слева. Налицо примечательная параллель между двумя географически сопредельными культурными областями. В 1964 году на конференции круглого стола в Москве в связи с VII Международным конгрессом антропологических и этнографических наук видный русский знаток ронго-ронго Ю. Кнорозов (1964 b, с. 4) отметил, что система перевернутого бустрофедона обнаружена во всем мире только в двух мостах— в Перу и на Пасхе.