— Глупости! Если бы мне показалось, что появилась опасность такого рода, я бы незамедлительно отослала назад все ее пожитки. Нельзя сказать, что мне не нравится Лайонел Фолей, но у него же в кармане никогда не водилось более двух пенни. Это не находка для нашей Кэтлин… Кто сегодня дежурит?
— Эта неделя Картрайта… и, если не ошибаюсь, твоя! — подкусил жену Гейл.
На следующее утро, в начале седьмого, Джон Гейл был уже в конюшне и разговаривал с Дженкинсом, старшим конюхом, и со стариком Картрайтом, который только что сменился с дежурства. Другие парни водили своих подопечных по двору, лошади то и дело вскидывали головы и выглядели замечательно в прохладном утреннем рассвете.
Картрайт, очень пожилой опытный конюх, доложил, что ночь прошла спокойно, и ушел.
— Когда вы думаете их сегодня погонять по корду? — спросил Дженкинс. Он был слишком высоким для бывшего жокея, достигая Гейлу до плеча, невероятно худой, с таким изможденным лицом, как будто оно было вырезано из дерева и столетиями темнело на открытом воздухе под воздействием солнца, ветра и дождя.
— В половине восьмого, как всегда. Вы, часом, не посмотрели на нового рекрута?
— Смотрел, — безразличным тоном протянул Дженкинс.
Гейл усмехнулся:
— Разве он вам не понравился?
— Вот уж не думал, что мне придется когда-нибудь еще помогать тренировать лошадь Фолеев. Лорд Фолей совершенно не умел разбираться в беговых лошадях, самым же скверным было то, что он этого не хотел понять. Но мне думается, вам надо положить кольт себе в карман, имея в виду то, что вчера было сказано.
Гейл нахмурился:
— В отношении чего?
— Я говорю об угрозах ее милости. Эта дамочка вполне способна привести их в исполнение…
— Неужели это уже стало широко известно? — поразился Гейл.
— Вчера вечером в Фолей-Армз только об этом и судачили. Я там был после девяти часов. Ведь Фолеи в наших краях все еще привлекают к себе всеобщее внимание, мистер Гейл… Что касается лошади…
Он заколебался.
— Давайте, выкладывайте. По своим статьям она, как мне кажется, из категории победителей.
— Мне еще не доводилось видеть лошадь с такими смелыми глазами, как у этой. Она явно из фаворитов, — согласился с ним Дженкинс. — Если только с ней правильно обращаться, она может достичь многого…
— Приятно сознавать, что я кое-что еще смыслю в этом деле! — засмеялся Гейл. — Как себя сегодня чувствует Сильвер?
У Дженкинса была физиономия, которая, казалось, в любом случае оставалась суровой, но при упоминании имени этого скакуна, она сразу смягчилась, карие глаза подобрели.
— Если Сильвер не выиграет дерби на будущий год, я больше не подойду ни к одной лошади! Он составит вам имя, мистер Гейл, я в этом никогда не сомневался. Да, Сильвер — замечательная лошадь, а мистер Корризон — замечательный хозяин. Со временем он выведет у себя первоклассную породу рысистых лошадей.
— Сэм, ты мне подарил хорошее настроение на все утро.
— Очень рад, сэр… Будете наблюдать за галопом?
— Да. И наверное, с нами будет мисс Рассел. Если вы хотите знать, действительно ли она знает толк в лошадях, по-покажите ей Сильвера и Шустринга, когда будете находиться на вересковой пустоши.
Дженкинс весело осклабился.
— Я не смогла бы найти разницы, даже если бы они не были одной масти, — сказала Кэтлин, — но мне больше нравится тот, что поменьше.
— Это Сильвер, — сказал ей Дженкинс. — Это лучший двухлеток, которого я когда-либо видел, мисс Кэтлин. Можете смело ставить на него свои деньги в «Тройной Короне». Он вас не подведет. Мы его охраняем, как если бы он был сделан из урана, мне думается, он стоит не меньше!
Двое «ребят» из ночной смены привыкли, что их могут вызвать в любое время. На этот раз дежурил пожилой Тед Картрайт и второй, действительно «парень», шестнадцатилетний сын Теда Картрайта — Сид. Сид перерос отца на полдюйма. И родители всерьез волновались, — если их отпрыск не перестанет так быстро вытягиваться в длину, он не сможет стать в будущем жокеем. У отца с сыном вкусы были совершенно одинаковыми.
Ни один из них не думал, что Сильверу может грозить хоть малейшая опасность. Да и вообще никто об этом серьезно не помышлял. Ночные дежурства многим казались ненужной предосторожностью, но в Арнткоттских конюшнях так страстно верили в блестящее будущее Сильвера, что никто и не подумал заикнуться: нечего, дескать, понапрасну мучить людей. Непосредственно за лошадь отвечал Картрайт, потому что у его сына были еще и обычные обязанности конюха в дневное время.
Во вторую ночь пребывания Шустринга в соседнем с Сильвером стойле отец и сын Картрайты находились в небольшом сарайчике, откуда был прекрасно виден весь двор. В каждом углу стояло по раскладушке, так что любой из стражей имел возможность на некоторое время прилечь отдохнуть, не говоря уже об удобных креслах. Часы показывали начало одиннадцатого. Никто из них еще не ложился. Из висевшего на стене репродуктора неслась тихая музыка. Сид Картрайт читал книжку, а его отец, вооружившись лупой, просматривал газету. Ничто не могло заставить его обзавестись очками.
Сарай находился на порядочном расстоянии от главной дороги, так что сюда очень редко доносился какой-либо посторонний шум. Чаще всего проезжала мимо машина. В самом доме царила тишина, потому что Гейлы занимали переднюю половину, а двор находился позади. Перед ними протянулась вересковая пустошь, где вот уже более сотни лет тренировались скакуны из Арнткоттских конюшен.
Танцевальная музыка, передаваемая по радио, была веселой и даже мелодичной, но настолько однообразной, что постепенно она перестала восприниматься. Газета подозрительно шелестела, потому что Тед Картрайт все ниже над нею склонялся. Он встряхнулся и глянул на свои часы: 10.15. Не сказав ни слова, он отложил в сторону газету, посмотрел на сына и пошел к дверям.
Сид оглянулся.
— Не беспокойся, пап, я обойду лошадей. Почему ты не можешь посидеть спокойно ни одной минуты?
— Через каждые полчаса, в пятнадцать минут и без пятнадцати минут, мы обязаны совершать обход. Я не привык отступать от правил, по мне можно время проверять. Сейчас я сделаю круг, в следующий раз пойдешь ты.
— Ладно, пап, делай, как хочешь.
Картрайт вышел из сарайчика. Две электрические лампочки роняли тусклый свет, одна находилась перед конюшней, вторая у ворот, которые сейчас были на запоре. В каком-то стойле задвигалась лошадь, потом опять наступила тишина. Картрайт вынул из кармана фонарик, но его не требовалось включать. Широкая дорога, огибавшая конюшню, была мягкой, она немного пружинила под ногами. Посередине находилась круглая лужайка с красиво рассаженными цветами — предмет особой гордости Дженкинса. Где-то вдали показался отсвет автомобильных фар, послышалось гудение мотора, и снова тишина и темнота. Луна взошла полчаса назад, звезды выглядели бледными и тусклыми.
Картрайт подошел к центральным воротам. В них имелась небольшая дверца, которой пользовались «ребята», чтобы входить на территорию конюшен и выходить из нее, когда заперты ворота. На маленькой дверке имелся замок, кроме того две задвижки, сверху и снизу. Вот тут Картрайт впервые использовал фонарик, не потому что он думал об опасности, а потому, что был человеком дотошным и привык все делать предельно тщательно.
Он заметил, что верхняя задвижка не была закрыта. Посмотрел на нижнюю — та же история! Пораженный, он оглянулся через плечо, но не обнаружил ничего необычного, подозрительного. Тогда он глянул в сторону запертой двери сарайчика и нахмурился. Перед ним совершал обход Сид, он был обязан проверить состояние задвижек, ибо любой человек, входящий на территорию после половины десятого, должен прежде позвонить.
Картрайт мог вернуться назад и сделать соответствующую выволочку сыну, либо продолжить свой обход. Он решил покончить со своими прямыми обязанностями, задвинул задвижки и пошел дальше.