Она продолжала говорить что-то еще, но Игорь не слушал ее. Он сел на стул, закурил и еще раз подивился странному чувству опасности, возникшему в нем впервые.

Грузин в ресторане был одет в точно такой же костюм. Потом приехала группа, появились понятые.

Из шкафа достали три бутылки марочного коньяка «Тбилиси», в диване между стенкой и подушкой лежала пачка денег, пятьсот рублей и кинжал старинной работы с гравировкой:

«Волга» Тохадзе въехала на улицу Островского. Рядом с Гурамом сидел Кривенцов, сзади еще двое.

Кривенцов первый увидел «рафик» городской опергруппы.

— Стой! — крикнул он. — Стой!

Тохадзе с удивлением посмотрел на него.

— Ты чего, Славик, дорогой.

— Все. Езжай отсюда.

— Куда?

— Куда хочешь, идиот. Опоздали мы.

Когда все уехали, Игорь сел писать рапорт на имя Кафтанова. Он писал об этом странном вечере, о звонке Комарова, о грузине, появившемся за столом, о человеке, подложившем взятку.

Ему хотелось рассказать и о том, как его обидел Громов и о стычке с Кривенцовым, и о том, что вообще последнее время творится в милиции.

Но вместо этого он писал сухие служебные фразы.

Закончив писать, он взглянул на часы. Час тридцать. Последний день сентября пошел.

Корнеев усмехнулся и поставил дату.

Кафтанов вошел в кабинет Громова и увидел Кривенцова, сидящего в самом конце длинного стола для заседаний.

Кривенцов не встал. И поэтому Кафтанов, игнорируя его, поздоровался только с Громовым.

— Андрей Петрович, — сказал Громов, — я мужик прямой, поэтому вокруг да около ходить не буду. Твоего Корнеева во взятке обвиняют.

— Кто?

— Гурам Тохадзе. Якобы Корнеев заставил Тохадзе пригласить его в ресторан и выманил у него 500 рублей и ценные подарки. В заявлении говорится, что Тохадзе может показать, куда Корнеев спрятал деньги и ценности.

— Это ложь. Я знакомился с рапортом Корнеева. Я знаю его много лет как офицера и коммуниста…

— Эка, куда хватил. Ну зачем же патетика, Андрей Петрович. Зачем? С какой стати Тохадзе оговаривать Корнеева? Да и мало ли в наших рядах случайных людей? А потом есть неопровержимые улики.

— Корнеев человек не случайный. Он предан делу. Дважды ранен, имеет награды… — настойчиво говорил Кафтанов.

— Мы с Кривенцовым тоже имеем, но не кричим об этом.

— А о ваших наградах вообще молчать надо.

— Что вы сказали?

— А то, что слышали.

— Опять, товарищ Кафтанов, вы начинаете говорить в недопустимом тоне. Я принял решение: до выяснения обстоятельств отстранить Корнеева от дела Тохадзе. Этим займется подполковник Кривенцов. Он докончит все, передаст следователю.

— И получит новую награду за задержание особо опасного преступника… — прервал его Кафтанов.

— Не так уж и опасен Тохадзе, Андрей Петрович.

— Корнеев вообще отстранен от работы?

— Нет, только по делу Тохадзе. Я назначил служебное расследование. Оно все и решит.

— Я обжалую ваши действия.

Кафтанов встал и, не прощаясь, направился к двери.

В город пришло утро.

…Играл в теннис со Славой полковник Громов. Мяч стремительно менял положение. Громов играл уверенно и резко. В каждом его движении чувствовалась сила, ловкость, полная жизненная гармония.

…Нугзар Тохадзе, небритый, голый по пояс, шагал по камере. Пять шагов туда, пять обратно. Дверь с «волчком» и «кормушкой», нары, окно, забранное решеткой.

Пять шагов туда, пять обратно.

…Гурам Тохадзе в это же время вкусно завтракал в номере гостиницы. Жил он в «люксе». Из окна далеко видно московское утро. Гурам пил шампанское и ел творожники со сметаной

…Игорь Корнеев шел на работу. Он не торопился. Ему не хотелось идти в управление. Игорь постоял у метро «Новокузнецкая», покурил. Прочитал какую-то газету в витрине и направился к трамваю.

Вот подошел красный, еще влажно блестящий вагон.

А Игорь курил. Так он стоял, пропуская один трамвай за другим.

…Женя Звонков собирался на службу. Он принадлежал к той категории холостяков, у которых в квартире идеальный порядок. Все вещи занимают раз и навсегда отведенное им место. Женя осмотрел комнату, задернул на окнах шторы, запер дверь…

Корнеев сидел в приемной, глядел на красящую губы секретаршу.

Увидев его взгляд, она смутилась, положила на стол помаду и зеркальце, посмотрела на Корнеева.

— Игорь, ты был женат? — спросила она серьезно.

— Да, милая Анна Сергеевна. А почему вас это интересует?

— Во-первых, ты так наблюдал за мной, словно видел это впервые, во-вторых, тебя надо женить…

Вспыхнула лампочка, загудел зуммер селектора. Секретарша мгновенно нажала кнопку.

— Да, Андрей Петрович.

— Корнеев здесь?

— Ждет.

— Приглашайте.

Кафтанов сидел не за столом, а на стуле у окна. Это удивило Игоря и он с недоумением посмотрел на начальника.

— Садись, — Кафтанов махнул рукой в сторону дивана. — Садись и рассказывай все по порядку.

— О чем, товарищ полковник.

— А о своих делах с Тохадзе, товарищ майор. Меня вчера Громов лицом по стенке возил из-за твоего гостя.

— Я написал рапорт. Есть рапорты помощника дежурного и милиционеров. Что я могу еще добавить.

— Скажи, Игорь, как они узнали твой адрес?

— Не знаю.

— Ты уверен, что в ресторане с тобой сидел брат Тохадзе?

— Нет.

— Меня вызывал Громов и приказал отстранить тебя от разработки Нугзара Тохадзе.

— Он передал ее Кривенцову?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Догадаться нетрудно. Такие как Кривенцов прикрываясь магическим словом «сроки», смогут оправдать убийцу, чтобы не испортить раскрываемости. Мы разве завод, как можно нам планировать процент раскрытия преступлений?

— Что ты несешь, Игорь…

— А то, товарищ полковник, о чем мы говорим постоянно.

— Ты…

— Я понимаю, — Игорь перебил Кафтанова, — я все понимаю, вам не положено вести такие разговоры с подчиненными, но знайте, Андрей Петрович, придет время, изменится многое. А я верю, что изменится, иначе работать не стоит. И спросят с нас: как же вы, офицеры и коммунисты, могли допустить, чтобы кучка деляг творила беззаконие.

Кафтанов помолчал, потом сказал тихо:

— Иди, Корнеев, иди.

Слава, помахивая сумкой с надписью «Адидас», из которой высовывалась теннисная ракетка в чехле, вышел из ворот стадиона.

Постоял минуту, раздумывая куда идти, и пошел в сторону сокольнического парка.

Синие «Жигули» медленно двинулись за ним.

Теннисист поворачивал за угол, когда «Жигули» резко затормозили рядом. Слава испуганно отскочил в сторону.

— Привет, — высунулся из окна Гена. — Далеко?

— Ты совсем с ума сошел, кто же так делает?

— Есть разговор, садись в машину.

Они сидели в парке, в кафе «Ландыш», в большом зале.

Народу было мало. Всего несколько столиков занято. По пустым прыгали воробьи, выискивая крошки.

Гена пил пиво, внимательно поглядывая на неспокойного Славу.

А тот действительно был неспокоен. То глоток пива отхлебнет, то пальцами начнет стучать по столу, то мякиш хлеба отломит и шарики из него катает…

— Ну что ты дергаешься, — по-доброму улыбнулся Гена, — позвал тебя просто посидеть, пивка попить, поговорить о жизни. А ты ну прямо как на допросе.

— Устал я, Гена. Устал бояться.

— А чего ты боишься? Ты убивал? Нет. Грабил? Нет. Так чего тебе бояться? Ты же у нас писатель. Книгу пишешь. Статьи твои в газетах читаем о том, как хорошо работает милиция. Чего тебе бояться-то?

— Понимаешь, — Слава достал пачку сигарет, закурил, — Я не могу так больше. Жить не могу. Я писать хочу. Книги хочу писать, киносценарии. Как другие. Понимаешь?