Хотя она принимается за работу и, кажется, забывает, что приготовляется для вековых запорук, однако это только кажется: ее мысли тревожные, они переносятся в будущность и развертываются в мрачных картинах.
Что вчера в эту пору,
Поранее малешенько
Мимо батюшкин широкий двор,
Мимо матушкин-то высок терем, Мимо мой темный кутничек[89],
Пролетел млад ясен сокол.
Он махнул правым крылышком,
Он черкнул сизым перышком:
Ты не плачь, не плачь, девица,
Не плачь, дочь отецкая.
На чужой-то на стороне
И повадно, и весело,
Все добры да и ласковы
До тебя, молодешеньки;
На чужой-то на стороне,
Три поля проса насеяны,
Три горы изнакочены,
Зеленым вином поливаны,
Весельем огорожены,
Радостью изподпираны.
И соколу не облетети,
Ты не красно красовалася
Без родимого батюшки,
Да без родимой матушки;
Ты темней ночи темной,
Ты черней грязи черной.
И конному не объехати,
А пешему не подумати.
Что вчера в эту пору,
Поранее малешенько
Мимо батюшкин широкий двор,
Мимо матушкин нов, высок терем,
Мимо мой темный кутничек
Пролетала лебедушка.
Она махнула правым крылышком,
Она черкнула белым перышком:
Ты поплачь, поплачь, девица,
Поплачь, дочь отецкая!
На чужой-то на стороне
Неповадно, невесело;
Все недобры и неласковы
До тебя, молодешеньки.
На чужой-то на стороне
Надо жить-то умеючи,
Говорить разумеючи,
Голову держать поклончиву,
Ретиво сердце покорчиво,
Молодому поклонится,
Старому покоритися.
На чужой-то на стороне
Растут леса-то вилявые,
Да живут люди лукавые,
Продадут да и выкупят,
Проведут да и выведут
Они тебя, молодешеньку.
Мой-то высок терем
На пути, на дороженьке,
На проезжей на улице,
Да близь славной Сухони.
Идут конные тут и пешие,
Чужи люди, не знамые.
И говорят люди добрые,
Что во этом во тереме
Сидит девица просватана;
Что у этыя девицы
Нет ни горя, ни кручины,
Нет печали великия.
Уж как я про ее подумаю,
Про свою буйну голову.
Как у меня горя, кручины
Полна буйная голова;
Много печали великая
В моем ретивом сердце.
Как по славной-то Сухоне
Идут суда купецкие
И корабли-то военные.
На родимой на стороне
Кораблям-то приплавище,
Молодцам-то пристанище,
Да красным девицам гулянье.
Уж я что сижу, задумавшись,
Чужих басен заслушавшись?
Говорят мои подруженьки,
Говорят мои голубушки
Про шитье, да про браньеце,
Про чистое да подельеце.
Уж как я про нее подумаю,
Про свою буйну голову.
Мне ничто-то на ум не идет:
Ни шитьеце и ни браньеце,
Ни чистое рукодельеце.
Дума душу побивает,
Одна дума с ума не идет —
Чужа дальняя сторона,
Да чужой отец с матерью,
Да дородный-то молодец.
Ах, ты вспомни-ка, матушка,
Как меня-то поносила,
Ты хлеба соли лишалася.
Ты еще вспомни-ка, матушка,
Как меня-то породила,
Ты скорой смертью кончалася,
Всем святым обещалася:
«Ты расти, расти, дитятко,
Добрым людям на завидость,
Отцу матери в честь, хвалу.
Когда вырастешь, дитятко,
Так заведу тебе, родимое,
Я по плечу платье цветное;
Да под лицо девью красоту
Я подведу пред окошечко.
Зелен сад с виноградьецом,
Да с кужлявою яблонью
И со сладкими яблоками.
Как теперь моя матушка
Ты все законы переступила
И все заветы переложила.
Хоть завела ты мне, матушка,
И по плечу платье цветное,
И под лицо девью красоту —
Вместо саду зеленого
Подвела под окошечко,
В чужу дальнюю сторону;
Вместо кужлявой яблони
Ты чужого отца с матерью;
Вместо сладких-то яблоков
Ты дородного молодца.
На проходе у нас белый день,
На закате красно солнышко,
На разлете красны соколы,
На разъезде добры молодцы,
Да на расход пошли подруженьки.
Я прошу вас, подруженьки,
Я прошу вас, голубушки,
На роду-то впервые,
Да на веку-то последние.
Посидите, подруженьки,
Посидите, голубушки,
Целый день да до вечера,
С вечера до полуночи.
Уж дам вам провожатого,
Я родимого батюшку;
Буде мало покажется,
Голубочка, мила братца
И сестрицу лебедушку.
Буде мало покажется,
Так и сама пойду молода.
И пошли мои подруженьки
Все по высоким по теремам,
Да по отцам, да по матерям.
Мне куда будет деватися?
Мне куда притулитися
Да от темной ноченьки?
Уж я стану молитися
Я родимому батюшке,
У резвых ног кататися:
Мы пойдем, сударь-батюшка,
Мы на тихие тишины,
Где бы ветры не веяли,
Где бы люди не видели
С чужедальния стороны.
вернуться
89
Часть избы, которая от печи до лицевой стороны дома отделяется воронцом, загородкою, а иногда занавескою.