Нет, довольно лжи, довольно зависимости и тревог! Но где же выход?

К десяти часам выплыла луна, выткала серебряные узоры на плитах двора. У реки звонко кричали лягушки, где-то в лесу гукал филин. Зельда слышала, как мужчины вышли из дома и, скрипя сапогами по гравию, пошли по дорожке. Послышался мягкий голос миссис Харни, желавший им доброй ночи, стук захлопнутой двери и потом тишина. Только по-прежнему кричали лягушки.

Долгие бессонные часы… Полоса серебряного света на полу комнаты становилась понемногу уже, уже, вот она превратилась в совсем узенькую полоску и исчезла наконец при первом бледно-розовом мерцании утренней зари.

Бессонная ночь послужила ей предлогом не выходить из комнаты до самого полудня, когда Миранда сообщила, что судья Чизбро уехал обратно в Нью-Йорк, так и не дождавшись ее появления.

День прошел, наступил вечер, еще лучше вчерашнего. Обедали поздно, при свечах, на террасе, где было прохладнее и где тяжело и сладко благоухали каприфоли. Ночные бабочки бились об абажур. Стол сверкал серебром и хрусталем, нежные краски фарфора соперничали с нежнейшими тонами роз в вазах. Когда допивали кофе, на небе стоял уже круглый диск луны, мерцавший сквозь черную листву дубов.

Том был в прекрасном настроении: он получил телеграмму от Генри Мизерва, что поправки в третьем акте его вполне удовлетворили, «Горемыка» принята и присутствие автора необходимо, так как репетиции начнутся через неделю.

— Это значит, — весело и громко сказал Том, прочитав телеграмму, — что я отправляюсь в Нью-Йорк завтра, и «Харни-Кул» не скоро увидит меня снова.

— Мне, очевидно, тоже надо будет ехать, — заметила Зельда. — С трудом верится, что лето уже кончилось.

— Ну нет, далеко еще не кончилось, — возразил Джон. — Еще месяц-другой простоит чудная погода.

— Так ты оставайся здесь и наслаждайся ею, дядюшка.

— Нет, нет, скоро придется подумать о переезде. Пятого октября — премьера. Но как грустно покидать эти места, не правда ли? — сказала миссис Харни.

— Да, — подхватила Зельда, — это было самое лучшее лето в моей жизни.

— И в моей, — как эхо откликнулся Том, глядя ей в глаза.

— И в моей, — тем же тоном повторил Джон, и все засмеялись. Однако в этом смехе пряталась какая-то печаль.

Когда встали из-за стола, Том сошел по ступенькам в сад.

— Как здесь чудесно!

Но его услышала одна только Зельда, так как остальные перешли в гостиную. Она сошла к Тому, и оба, стоя рядом, смотрели на луну, показавшуюся из-за деревьев.

— Сентябрьская луна… Ведь в этом месяце — сбор урожая?

— Откуда мне знать? — засмеялась Зельда. — Не спрашивайте жителя Калифорнии, когда сбор урожая. Он собирает его круглый год. — А помолчав, добавила: — Сентябрь оказался счастливым месяцем для вас. Вы должны теперь чувствовать себя счастливейшим человеком в мире.

Том не ответил, но его молчание говорило, что он другого мнения. Зельде вспомнились долгие томительные часы прошлой ночи — и она тоже стала молчалива. Они вошли в тень дубов и медленно побрели по запущенному саду мимо розовых кустов и дальше вдоль полуразрушенного забора. Царственное сияние лилось с неба, теплая ночь была полна ароматов. Молодые люди присели на скамейку у пруда. Ни один из них не нарушил зачарованного молчания. Грустные мысли занимали обоих, и каждый понимал настроение другого.

После долгой паузы Том спросил:

— Почему вы ушли к себе?

Она затаила дыхание и ничего не ответила.

— Почему? — настаивал Том.

И так как ответа по-прежнему не было, добавил угрюмо:

— Это значит, что всем моим надеждам — конец?

Пущенный им камешек упал на середину мелкого пруда, и холодный луч луны заиграл на расходившихся по воде кругах. Ветерок шевельнул розовые кусты.

— Том, — со вздохом шепнула Зельда, — неужели вы не можете раз и навсегда отказаться от меня.

Теперь была очередь Тома не отвечать.

— Я — неподходящая для вас жена… даже если бы я была свободна.

— Глупости! — резко сказал он. Минута напряженного молчания, потом — взрыв! — Зельда, Зельда! Я не могу жить без вас! Вы для меня — начало и конец всего. Почему, почему, почему вы не можете забыть прошлое и вместе со мной пойти навстречу будущему? — Он порывисто наклонился к самому лицу молчавшей Зельды. — Я был послушен, я не надоедал вам. А теперь мы оба вернемся в город, и тысяча людей и забот встанут между нами. Я подолгу не буду видеть вас. Вас засосет одно, меня другое. Нет, не могу я отказаться от вас!.. Не могу!.. Эти несколько недель, что мы были вместе, я жил как в раю. Разве и вы не испытывали то же, Зельда, скажите?

— Скажите же, — настаивал он, придвигаясь еще ближе. Его рука нашла плечо Зельды, и он притянул ее к себе, обжигая щеку своим дыханием. — Дорогая, скажите, что и вы были счастливы!.. Ведь я вам немножко дорог… Отчего нам не пойти дальше вместе? В вас есть все, о чем я мечтал — я чувствую, что мы созданы друг для друга… а вы так упорно не хотите этого видеть… не хотите сделать счастливым меня, обрадовать маму, Джона… Что еще стоит между нами, кроме тени этого человека, который, может быть, уже и умер или так же хочет освободиться от вас, как вы от него!

Она медленно покачала головой.

— Это невозможно, Том.

— Я говорил с Чизбро, сказал ему то немногое, что мне известно. Я знаю, развод — неприятная процедура, но надо же пройти через это… Мы находимся в Пенсильвании, а законы этого штата снисходительнее к разводу, чем где-либо в другом месте. Пропишитесь здесь и предоставьте остальное Чизбро. Ведь это так просто!..

Он замолчал, видя, что Зельда снова нетерпеливо качает головой. Вгляделся в нее внимательнее и спросил вдруг:

— Скажите, вы еще любите этого человека?

Ему пришлось наклониться почти к самым ее губам, чтобы расслышать ответ:

— Он для меня — меньше, чем ничто.

— У вас есть какая-нибудь причина не желать развода?

— Никакой.

— Так дело не в нем, а в вашем нежелании выйти за меня?

Утвердительный кивок.

— Вы недостаточно ко мне расположены?

Ее шепот был едва слышен.

— Боюсь, что слишком расположена.

— Зельда! — Он заключил ее в объятия. Она попыталась вырваться, но Том держал крепко. Лица их почти соприкасались, глаза не отрывались от глаз. Он коснулся губами уголков ее губ, но Зельда сопротивлялась.

— Нет, пожалуйста, не надо, — умоляла она.

Но он закрыл ей рот поцелуем. Она невольно покорилась этим сильным рукам, этим губам, дрожавшим на ее губах; она слышала, как бешено бьется его сердце.

— Нет, нет, я слишком люблю вас для этого, Том. — Она с силой оттолкнула его. — Я не хочу портить нашей дружбы! Мы пережили вместе так много хорошего — а сколько еще впереди… Побед или поражений? Я думаю — побед! Вы будете писать, я — играть в написанных вами пьесах. Мы…

— Но почему же нам не стать мужем и женой?

— Потому… потому… — Она спрятала лицо в ладонях. — Я неподходящая жена ни для вас… ни для другого мужчины.

— Зельда?!

— Правда. До моего брака с Джорджем были… были и другие.

— Зельда…

— И когда он узнал это, он меня прогнал…

Она открыла лицо — оно было мокрое от слез.

— Мне очень жаль, что дошло до этого разговора, но кажется, я не виновата, я старалась избежать его… Судьба, должно быть, против нас… или, может быть, я обманываю себя, я еще недостаточно старалась отойти от вас…

…Джону известно обо мне все. Не знаю, как это вышло, но я рассказала ему всю свою жизнь однажды вечером — мы сидели вместе с ним на ступеньках дома мадам Буланже, мне было очень одиноко… Ему было легко рассказывать… А вот вам… трудно…

…Когда мне было семнадцать лет, рядом с нами в Сан-Франциско жил один мальчик на год моложе меня… Мы учились вместе в школе.

…Я его полюбила, Том. Так, как никогда в жизни потом ни одного человека не любила… И он меня тоже… Мы были дети, ничего не знавшие о жизни… и мы так жаждали друг друга…