«…Безмерных похвал заслуживает мисс Марш за ее тонкое и умное исполнение маленькой роли Дженни. Впрочем, неправильно называть эту роль маленькой, так как на ней держится вся пьеса, и очаровательные реплики Дженни во все время действия вызывают веселый смех зрителей…»
«…Нельзя не поздравить мистера Мизерва с выбором Зельды Марш для роли «женщины, которая вычистит полы…»»
«…Суммируя впечатления от вчерашнего блестящего спектакля, мы должны сказать, что особенный успех имела мисс Зельда Марш, выступившая в роли Дженни. Не знаем, какого рода стаж у мисс Марш, но, но нашему мнению, это тонкая, талантливая актриса, которая далеко пойдет, если не оставит своей профессии…»
«…Новые лавры в венок мистера Мизерва вплела выбранная им для роли Дженни Зельда Марш. Она создала трогательный и прелестный образ, который в менее талантливом исполнении показался бы сентиментальным и банальным…»
«…B театре «Лицей» дебютирует молодая артистка, о которой до сих пор никто не слышал. Можно спорить о том, удовлетворяют ли тонкости авторской философии широкую публику; понята или не понята этой последней интерпретация Генри Мизерва и находил ли ценителей комедийный талант его супруги Оливии. Но одно не подлежит ни малейшему сомнению: то, что все театралы нашего города с восторгом отзовутся о прекрасном исполнении роли Дженни молодой дебютанткой Зельдой Марш.»
Кипу газет с отзывами Нина принесла часов в девять утра. Она нарочно встала пораньше, чтобы, добежав до киоска на углу, закупить все утренние газеты и отнести их на четвертый этаж к Зельде. Но каково было ее разочарование, когда она увидела, что Джон опередил ее, и постель подруги засыпана газетами, а сама Зельда, прислонив голову к подушке, немного растерянная, с горящими щеками, глядит на нее с легкой улыбкой.
— О, а я не успела прочесть ни слова! — прокричала огорченно Нина. — Ну, что? Хорошие отзывы? Ах, Зельда, скажи же, я не могу больше ждать!
Она схватила с постели развернутую газету, шлепнулась на стул и принялась за чтение.
— Опять цветы, мисс Марш! — сказала Миранда с порога. — И телеграммы — целых три.
— Давайте сюда телеграммы и карточку, что прислана с цветами, а сами цветы отнесите вниз, в комнату мадам. Скажите ей, что я сейчас приду и принесу ей все газеты.
Она распечатала телеграммы.
«Самые сердечные поздравления с ошеломляющим успехом. Норман Кэйрус.»
«Горжусь знакомством с вами, Зельда. Заставьте их удвоить ваше жалованье. Уилльям С. Уиншип.»
«Имею для вас блестящее предложение. Разрешите повидаться с вами. Уверена, что вас заинтересует то, что я предложу. Поздравляю с успехом. Маргарет Шильдс Брайан.»
Зельда сдвинула брови, силясь вспомнить, кто же эта Брайан. И вдруг вспомнила: дверь конторы, на матовом стекле черные буквы «Театральное Агентство миссис Брайан».
На карточке, вложенной в корзину цветов, имя Генри Мизерва. На обороте его красивым почерком:
«Больше всего вчерашним успехом мы обязаны вам. Поздравляю и горячо благодарю, Отзывы в сегодняшних газетах вполне заслужены вами. Я рад, что мое мнение о вас оправдалось. Г. М.».
Какая радость! Какое удовлетворение! Признание.
Зельда широко распахнула все «двери» и «окна» своего изголодавшегося сердца, и золотое сияние славы ворвалось туда, согрело его так, как ничто еще никогда не согревало.
«Что-нибудь непременно случится и все испортит! — суеверно думала она. — И я снова стану тем, чем была до сих пор.»
— Наконец-то я достигла этого! — тут же шептала она, стискивая руки. — Достигла того, что мне было дороже всего в мире. Нет, теперь удержу! Не дам ему ни исчезнуть, ни вскружить мне голову.
Переполох среди друзей и знакомых. Оливия едва скрывала свое раздражение. Главная женская роль в пьесе, если можно было назвать это главной ролью, исполнялась ею, но «Дженни» решительно затмила «леди Мильроз». Оливию сердила и пьеса, и триумф ее недавней «протеже».
Но искренний восторг мужа с избытком вознаграждал Зельду за утрату расположения жены. Генри улыбался ей, льстил, окружал ее поклонением и дружбой. А дружбой Генри Мизерва пренебрегать не стоило. Тем более, что дружба несомненно была искренней: благодаря Зельде, его барыши сильно возросли, но и помимо этого он был очень к ней расположен. Она же, со своей стороны, глубоко уважала этого великого директора и режиссера, сделавшего из нее актрису. Благодарность ее не имела границ. Она немедленно возобновила с ним контракт, по которому он обязался платить ей сто долларов в неделю. Иные из ее друзей подстрекали требовать больше, но Зельде было довольно и этого. Только месяц тому назад и четверть этой суммы удовлетворила бы ее вполне!
Горячее участие Нины, искренне желавшей Зельде добра и честно помогавшей ей, несколько остыло — довольно трудно помогать с прежним бескорыстным энтузиазмом после столь головокружительного успеха. Зеленоглазое чудовище — зависть подымало голову. Нина не могла бороться с ним, и Зельда не очень ее осуждала за это. В их отношениях было заметно некоторое охлаждение, отчего во всех дружеских авансах Зельды ее менее счастливая товарка усматривала только обидное для себя «покровительство».
Зато мадам Буланже от всей души радовалась успеху своей «экономки». Она не переставала петь дифирамбы Зельде, но, когда та пыталась проявить нежность, ворчала и трясла головой.
— Пфф! Это — кончено! — говорила она, шумно дыша, как всегда, когда волновалась. — Вот так всегда: мы помогаем детям переходить опасные места, а когда они почувствуют под ногами твердую почву — поминай, как звали! И мы остаемся одни. Тсс, нечего спорить! Maman Буланже знает… Сколько их приходило сюда и уходило, а, если кто-то из них делал карьеру, — он никогда не возвращался. Я очень горжусь вами, Зельдочка, бог свидетель, я всегда предвидела, что вы далеко пойдете. Но и вы забудете старую Буланже…
— Никогда, никогда! — протестовала Зельда, целуя сморщенную щеку. Она знала, что, какова бы ни была ее дальнейшая жизнь, никто не займет в ее сердце места этой ворчливой старой женщины.
После первого же успеха у Зельды появились новые друзья; все они желали узнать ее поближе, увидеть ее в своем кружке. Среди них — Ральф Мартингэйл, Норман Кэйрус, даже его жена Стелла.
Мужчин было больше, чем женщин. Но мужское внимание больше не трогало Зельду. Какое ей было дело до их богатства, положения в обществе, до их наружности, наконец? Они засыпали ее приглашениями на вечера, ужины, танцы, на ночные пирушки — но она неизменно отказывалась. Ее гораздо больше тянуло к Джону и мамаше Буланже.
Теперь она жила на втором этаже, в комнате с камином и ванной. Зельда настояла на том, чтобы ее жалованье перешло к Миранде. А через три недели после первого выступления выплатила Джону свой долг полностью, несмотря на все его протесты.
Как только ей удалось отложить следующие двести долларов, она принесла их Джону и сказала:
— Я хочу вас попросить переслать это одному человеку в Сан-Франциско. Я взяла их у него взаймы, когда надо было поставить на ноги Джорджа и выкупить собаку — помните, я вам рассказывала? Я хочу, чтобы вы послали ему деньги, как бы от себя, не упоминая моего имени. Пошлите с обратной распиской. Напишите, что лицо, занявшее у него некогда эту сумму, просило вас возвратить ее владельцу.
Зельду непрерывно интервьюировали, фотографировали, она стала объектом постоянного внимания публики и часто тяготилась этим. Особенно старался ее рекламировать агент Генри Мизерва, предприимчивый молодой еврей. Он даже предлагал ей устроить бесплатный отпуск всевозможных, косметических средств и туалетных принадлежностей, если она разрешит магазинам, торгующим подобным товаром, объявить ее своей клиенткой. Но такого рода реклама была противна Зельде. Другое дело — сниматься. Это она любила. Все газеты и журналы помещали ее портреты. Однако в конце концов и от этого она устала. Она еще не утратила любви к нарядам, но одевалась теперь со строгой простотой, без прежней пестроты, отчего ее красота только выигрывала.