— Милочка, вы никогда не пожалеете, что согласились! Вы станете в тысячу раз лучше! Боитесь, что вас будут называть «крашеной»? Но мужчины не обращают внимания, крашеные у вас волосы или нет, лишь бы вы были хорошенькой.
— Я бы на вашем месте сделала это, Зельда. Мильдред совершенно права: в нашей работе главное — наружность, и надо стараться выглядеть как можно красивее.
— Голубушка, вы будете — прелесть! Золотые волосы и черные брови! А для Джорджа какой сюрприз!
Мод де Решке лежала на постели в рваном, в пятнах, голубом шелковом капоте, а Мильдред, тоже в неглиже, сидела, поджав босые ноги, в старом плюшевом кресле и курила, стряхивая пепел на вытертый ковер. А за окном тонула в утреннем тумане Мишн-стрит.
Зельда стояла перед зеркалом, разглядывая свои длинные каштановые волосы, распущенные по плечам. Красивые волосы, жаль их красить. Но так они не привлекают ничьего внимания.
— В нашем деле только и важна наружность, — повторяла Милли. — И первые ряды, и вторые, и задние — все только на это и смотрят. А когда вы приходите искать работу, эти типы, что сидят в бюро, сначала рассмотрят вас своими свиными глазками, а потом уже спросят, какое у вас амплуа.
Это была правда. И скоро им с Джорджем придется искать место. Наступала последняя неделя их работы у Салливана и К°.
Она подумала о грязном, жалком, второразрядном театре, о котором никогда не слыхала, когда жила в Сан-Франциско, о дешевых меблированных комнатах, где остановилась вся их компания, о предстоящей, быть может, встрече с Бойльстоном или с кем-нибудь из ее прежних знакомых…
Когда она покидала Сан-Франциско, она рисовала себе не такое возвращение. Глядя в зеркало, она думала о перемене, происшедшей в ней за эти полтора года. Она выглядела более зрелой, тень жесткости появилась в глазах и у губ, но теперь она стала самоувереннее и соблазнительнее.
— И огрубела, — пронеслось в ее голове, — Что же, этого следовало ожидать! Сомнительные театры, сомнительные гостиницы, сомнительные приключения.
Нет, никто из старых знакомых не увидит ее усталой и разочарованной! Она скажет Джорджу о тех деньгах, что отложила, и истратит половину на новые платья, новую шляпу. И при встрече со знакомыми будет говорить:
— Да, я теперь в водевиле. Это гораздо выгоднее, чем серьезный театр. Мы с мужем здесь проездом, только на неделю. О, мне отлично живется. Превесело быть на сцене, особенно в водевиле, где работаешь только несколько минут вечером, да порою на дневных сеансах…
И вдруг она промолвила вслух:
— Ладно, девочки, тащите все, что надо, и давайте проделаем это!
Перемена была разительна. Милли оказалась права: блондинкой Зельда выглядела в тысячу раз красивее.
Все восторгались, пели ей дифирамбы, а пуще всех — Джордж.
— О девочка, ты просто сногсшибательна! Приятно будет показать тебя парням и сказать: «Вот, глядите, это — моя жена!» И слава богу, что кончилась эта канитель с Сэлливаном. С этакой женушкой можно метить выше. Завтра же повидаюсь с Моррисоном! Нет, ты слушай: я знаю, что говорю. Все эти Ваны, и Мэйбел, и Гейдены — нам не компания. Моррисон с радостью даст нам две сотни. Довольно мы наработались, как негры, давая по пяти представлений в день! Я желаю жить, как белый! Я думал, что ты-то больше всех поддержишь меня в стремлении к лучшей жизни. А, если ты этого не хочешь, то лучше бы тебе вернуться к своей Буланже и предоставить мне снова играть «юнцов» в театре…
Его слова больно жалили, но Зельда не отвечала на них. Что толку говорить? Если Джордж находит, что она его связывает, пусть идет своей дорогой… Но нет, это глупости! Она нужна ему. Без нее он ничего не добьется. Если он не знает этого, то знает она. Она никогда не покинет его, хотя бы он и был с нею груб и безрассуден.
— Я только сомневаюсь, — сказала она примирительно, — имеет ли Моррисон право…
— Это уж ты предоставь мне! Что ж, раз он один из главных акционеров «Орфея», неужели он не может делать, что хочет?
— Но ведь ангажементы в Чикаго… Ведь может быть, что…
— Ах, Зельда, ты иной раз можешь вывести человека из терпения! «Может быть!» А может быть мы умрем сегодня, а может быть Вандербильд телеграфно предложит нам приехать развлекать его отпрысков, а может быть мы очутимся на луне!.. Нет, ты способна довести человека до полного уныния, право!
Для Зельды расставаться с товарищами было тяжело, тяжелее, чем она ожидала. Они собрались ехать в следующее воскресенье. Решено было перед расставанием устроить прощальный обед, и Зельда повела всех в итальянский ресторан в Латинском квартале, куда ее когда-то возил Бойльстон. Там Джордж, выпив много коктейлей перед обедом и слишком много красного вина за обедом, уснул так крепко, что его не могли растолкать. Он сидел за столом, уткнув подбородок в грудь, бледный, как смерть, и странно-неподвижный.
— Вы уверены, что с ним ничего худого? — спросила Ван Зандта встревоженная Зельда. Она много раз видела мужа пьяным, но никогда еще таким странным, как сегодня.
— Уверен, конечно, — сказал Ван легким тоном, — Джорджи нализался слишком быстро, вот и все. Это красное Даго — коварная штука. Ну что, Зельда, когда же нас с вами снова столкнет судьба? Неужели никогда? Поверите, я не встречал другой такой женщины, как вы, право. Вы честно ведете игру. Джордж немного недооценил вас. Он вас не стоит, Зель. Надо знать свет и женщин, как я, чтобы оценить вас. И я бы знал, как с вами обращаться, будь вы моей женой… Я ведь без ума от вас, Зель, с той самой ночи в Виннипеге, когда впервые увидел вас. Скажите, Зельда, если вы когда-нибудь вздумаете бросить Джорджа…
— Ведите себя, как следует, Ван, или я пересяду к Мод!
«Все они сегодня пили слишком много», — сказала себе Зельда. Но, как ни неотесанны, как ни вульгарны были эти люди, она успела всей душой привязаться к ним. Она видела их простодушие, доброту, щедрость. Память о пережитых вместе хороших и худых временах связала их с нею навсегда.
— Как жаль, что я не могу ехать с вами, — промолвила она, когда пришло время прощаться. — Пиши мне иногда, Милли, я не хочу терять вас с Русом из виду… О, ради бога, Мод, не плачьте! Вы расстраиваете всех. Не навеки же мы расстаемся!
— Будьте паинькой, Рус, берегите Милли и не втягивайтесь в эту проклятую игру в карты… До свиданья, Тутс. До свиданья, Ван, я не забуду вас. Пишите, если надумаете, но на ответ не рассчитывайте. Женитесь, вот вам мой совет… А теперь помогите мне усадить Джорджа на извозчика, и я увезу его домой… Кланяйтесь Мэйбл. Ну, счастливого пути… Прощайте, друзья!
Переполненный кэб отъехал, из окон его махали платками, а Рус и Гейден — своими шляпами. Но вот кэб завернул за угол и исчез из виду. Зельда стояла подле ожидавшего ее экипажа, прижав руки к груди крепко сжав губы. Потом, овладев собой, сказала адрес извозчику и села рядом с неподвижным телом пьяного Джорджа.
Глава шестая
Зельда перестала рассеянно теребить шнурок от шторы, испустила глубокий вздох и сказала вслух:
— О боже, что за жизнь, что за жизнь!
Бастер, думая, что она обращается к нему, поднял голову и насторожил уши. Но хозяйка, не обращая на него внимание, продолжала хмуро смотреть на толпы людей, сновавших по Пауэл-стрит, — Зельда и Джордж вот уже месяц жили в «Голден Вест Отеле». Ужасное место — думала Зельда. Неплотно прикрывавшиеся двери, тонкие перегородки, самая подозрительная публика, шум и грохот такие, что Зельде казалось, будто дом рушится. Но Джордж не желал переезжать. Здесь, по его словам, был центр, где можно узнавать все новости театрального мира, а им это и нужно. Но Зельда знала истинную причину: здесь у него была подходящая компания для игры.
Как только уехали их товарищи, они перебрались из своей дешевой комнаты в этот караван-сарай, где царил шумный разгул. Джордж заявил, что им важно «произвести впечатление» на Моррисона и поэтому надо жить во всем известной гостинице, в центре города, а «Голден-Вест» был излюбленным местом всех главных актеров водевилей.