Потому девочки и стараются побыстрее прясть научиться. По первоначалу дело это непростое: то веретено из пальцев норовит выскочить, то куделя толстыми сосульками вытягивается, то нитка вся в узлах — «кишочиках» — получается. Говорят, у кого нитка будет тонкая да ровная — у той и жизнь будет хорошая, а у кого в кишо-чиках, то жизнь не заладится, да и муж будет «шадровитый», весь в оспинах. Хоть девочки и знают, что это шутка, а как сядут прясть, так то и дело на веретено к подружкам поглядывают, у кого какая нитка тянется. И беда, если у прядеюшки дело не ладится, от насмешек хоть под лавку полезай, до слез доведут. Бабушка это как увидит, отведет ее в сторонку, да на ушко скажет: «Не плачь, детонька, я тебя научу, будешь лучше других прясть. Ты завтра-то поутру пораньше встань, смотай свои ниточки в клубочек, стань спиной к печке, этот клубочек через левое плечо в устье брось да скажи: «Матушка печь, научи меня престь, нитки мотать, сновать и ткать». Тогда уж точно дело пойдет на лад».

А если несколько таких девочек окажется, то поставят ступу, в которой зерно толкут, на середину избы, хоровод вокруг нее заведут. Ступа и пест — это у кикиморки главное орудие. Она в ступе по ночам грубый холст толчет: «Туп да туп, скрип да скрип!» А то может и ленивиц и дремуний потолочь. Вот и начнут девочки ступу упрашивать да умаливать: «Ступа да пест, научи меня престь!» Водят-водят, пока кого-нибудь смех не разберет — разбегутся по лавкам и ну хохотать!

Особенно достается на орехи тем, кто от работы отлынивает или за пряжей задремлет. Тут уж дрёмушке кудель всю намочат да узлами извяжут, а потом еще долго будут дремуньей поддразнивать. Или посадят ее на стул, вокруг ходят «городком»-хороводом да поют:

Тут все дрёме поклон отвешивают:

дрёма им в ответ.

Вот дрёма с кого-нибудь платочек сдернет да на себя навесит. Потом опять городком идут, пока она со всех платки не соберет. А под конец станут платки выкупать. Каждая к дрёме подходит да говорит:

Тут кто смелый, чье-нибудь имя скажет, а кто засмущается, тому дрёма наказание назначит: кого-нибудь поцеловать, сплясать с кем-нибудь или громко в печку крикнуть: «У-ух!»

Вечера зимние долгие, девочки пока за прялкой сидят каких только забав не напридумывают. Вот одна скажет: «Давайте бабушку выпрядывать!» Тогда ее кто-нибудь спрашивает: «Что бабушка делает?» А та отвечает: «Умывается!» — все прядут нить сколько руки хватит. Как закончат, другая спрашивает: «Что бабушка делает?» — «Богу молится!» — и опять все нить прядут. «Что бабушка делает?» — «Стряпать начинает!» И так все бабушкины работы вспомнят, она и корову доит, и хлебы печет, и избу метет, и малышей лелькает. Вот, глядишь, половина кудели и спрядена. А то примутся «ягодками прясть». Накрутят нитки кучкой в 3–4 оборота, это «ягодкой» называлось. Потом еще «ягодку» накрутят, и еще, и еще, пока все веретено не станет будто в ребрышках. Вот подходят с таким веретеном за спиной к подружке и спрашивают: «Отгадай, сколько ягодок у меня?» А не отгадает, получит щелчки в лоб, столько, сколько «ягодок» было.

Иногда расшумятся девочки, стрекочут, как сороки, каждая свое, тогда кто постарше да посерьезнее крикнет.

И сразу тишина настает. Только слышно как лучинка потрескивает да веретена жужжат. Девочки изо всех сил стараются не засмеяться, и даже словечка не сказать. Да ведь разве удержишься, когда все друг дружку рассмешить хотят: кто щеки надует, кто глаза вытаращит, кто нос сморщит. А засмеешься — пряди подружке три нитки в наказание.

Когда кудели немного на прялочке остается, один «охлопок», возьмется кто-нибудь «мокрушу» делать. Соберет быстро все охлопочки и намотает на лучинку — будто кисточка получится. А потом нальет в чашку воды и подходит к первому, спрашивает: «Максим по углу лез?» Надо ответить: «Лез!» — «Максим по углу тряс?» — «Тряс!» — «Максим по углу натряхивал?» — «Натряхивал!»

Никто и не знает, кто такой Максим и по какому углу он лез, но отвечать надо да к тому ж не улыбнуться, а то получишь удар по лбу кисточкой-«мокрушей», которую девочка обмакнет в воду да постарается так шлепнуть, чтобы брызги во все стороны летели. Но серьезным остаться, когда все со смеху с лавок падают, никак нельзя.

Успокоются ребятишки, лица вытрут, волосы пригладят, девочки платочки на головах поправят, рассядутся опять по лавкам и в «курилку» станут играть. Кто-нибудь возьмет остаток лучинки, засветит и передаст другому, тот — третьему, — всем по кругу. И все поют в это время:

У кого в руках огарочек потухнет, тот и должен сделать все, о чем в песенке поется: воды поднести, кому скажут, да всем в ноги поклониться.

Иногда, правда, перемигнутся ребята и споют:

Тут все с лавок вскочат и ну тормошить да тузить бедолагу, — не больно, а так, чтобы посмеяться.

Ну да с огнем не долго разрешают играть, боятся как бы искру не заронили, пожара бы не сделали. Тогда другую игру заведут — в «нашёптышка». Одного, кто захочет, посадят на лавку и лицо ему платком завесят — это «слепак». А другой — «нашёптышек» — всем имена поменяет, чтобы «слепак» ни за что не угадал. Кого «сарафаном» назовет, кого «шапкой» или «лаптем». Или мальчиков «Дуней», «Параней» да «Грушей» назовет, а девочек «Ваней», «Петей» да «Карпом». Потом сядет рядом со «слепаком» и скажет: «Выходи, юбка!» или «Выходи, Афоня!» Кого назвали, выходит, «слепака» тихонько шлепнет по плечу и скорей на место! «Нашёптышек» платок сдернет- теперь иди ищи, «слепак»! Вот и ходит он, смотрит. Да разве узнаешь? Все честно на него глаза таращат, никто даже не моргнет. А ошибся — опять под платок садись, дальше угадывай.