— Он был газетчиком. Издавал «Дейли экспресс», таким образом я вырос, окруженный чернилами и сроками. Сейчас моя сестра пишет очерки.

Почему он рассказывал ей все это? Что это была за девица, которая заставила его открыться? У Бретт была неистощимая энергия с целеустремленностью, которая раздражала его любопытство. Она была вперед смотрящая, а в деле притворства и жеманства — совершеннейшим новичком. Она ему нравилась.

Бретт повернулась на бок, подперев голову рукой и наблюдая за Лоренсом. Она была полностью заинтригована им. Он, казалось, очень отличался от того резкого, непоседливого человека, которого она знала. Бретт была так поражена, что не заметила, как бригада, приведя дом в порядок, ушла.

— Почему ты не пошел по стопам отца, в газетный бизнес? — тихо спросила она.

Ее вопрос был настолько разумным, что он повернулся взглянуть на нее. Она наклонила голову в сторону камина и уставилась на огонь. Настолько серьезным было выражение ее лица, что, казалось, она размышляла о смысле жизни. Второй раз неподдельная естественная красота поразила его. Огонь прибавлял золотые блики к ее зеленым глазам, и вдруг его охватило неожиданное желание освободить ее темные кудри от стягивающего их длинного шнура.

Прополоскав горло вином в попытке овладеть собой, он ответил на ее вопрос.

— Я занимался этим немного. Но война изменила мои взгляды на достоверность новостей. Я понял, что разочарован военной журналистикой.

— Ты, должно быть, был совсем молоденьким, — заметила Бретт.

— Я думаю, да, но юность была моей привилегией и продолжалась потом очень долго.

И снова Бретт заметила печаль в его глазах.

— Это ты получил там, — спросила она, нежно проведя пальцами по шраму, почти скрытому под левой бровью, и отдернула руку, смущенная своим порывом. «Что я делаю? — думала она. — Это же мой заказчик, мой первый заказчик. Как я могла зайти так далеко?» — Извини, — нежно пробормотала она.

— Ничего, — ответил он, ловя ее взгляд. Это прикосновение зажгло в нем сильное желание, которое он до сих пор подавлял: она так молода, и это была работа; он знал, что может накликать на себя беду. Лоренс приблизился к ней и после длинной паузы продолжал:

— Это не так благородно, как рана войны: мне попали по голове хоккейной шайбой. — Улыбка промелькнула в уголках его губ.

Он сидел так близко, что Бретт могла сосчитать крошечные морщинки вокруг его глаз, почувствовать тепло его дыхания.

— Это, должно быть, очень больно. Не успела она закончить, как губы Лоренса отыскали ее губы. Все ее тело ощутило тепло его сильных рук. Его язык устремился в нее, задавая вопрос, ответа на который у нее не было.

— Не так сильно. Я посидел период, а потом вышел на поле для своего победного гола. — Он встал, поднял Бретт на ноги и немного дольше, чем следовало, задержал ее руки в своих.

— Уже поздно, мне надо идти.

Как это случилось? Было достаточно непорядочно, что она получила свой первый шанс из-за ошибки швейцара, принявшего ее за модель. Она боялась дать Лоренсу повод думать, что хотела стать его любимой взамен на будущие предложения.

Они молча собрались и вышли из дома. Тишина была свидетелем их неловкости. Они остановились на мостовой; их машины стояли по разным сторонам арки. Сотни звезд мерцали на полуночном голубом небе, и только шум с площади Де Голля нарушал эту тишину.

— Спокойной ночи, — безучастно сказал Лоренс. — Ты действительно хорошо работала сегодня.

— Спокойной ночи, — ответила Бретт и направилась к своей машине.

Двигатель черного «ситроена» Лоренса ожил, и он нажал на сцепление, вспоминая нежность ее щеки и представляя ее тело.

Бретт положила ногу на акселератор своего «пежо», помня тепло прикосновения Лоренса и стремительность его поцелуя. Она никогда еще не была так смущена.

В конце арки они сошлись и, нерешительно мигнув фарами, разъехались в противоположных направлениях.

Глава 9

Фотографии Бретт в «Слишком горячо» были настолько впечатляющими, что с ней подписали контракт на следующие шесть выпусков, если «Вуаля!» еще будет существовать. Она также отослала сюжет о лыжниках в Лузанне для январского выпуска с уже быстро согласившимся Джо, приглашенным на вторую съемку в журнале. Он решил использовать шутку до конца.

За исключением редакторских совещаний, перед каждой съемкой Бретт практически не видела Лоренса Чапина. Он вернулся к своей обычной грубоватой манере, а от деятельности редактора отошел со словами: «Ты знаешь, что мне надо». И Бретт инстинктивно понимала, что он хотел… в фотографии. Она понимала достаточно хорошо, что не должна ждать присутствия главного редактора во время съемок, но смущало, что он явно избегает ее. Может, он ошибся в ней из-за случившегося? Чувствовал себя виноватым? Она старалась гнать от себя воспоминания о том вечере, предпочитая свалить все на рискованное сочетание вина и усталости. Кроме того, при встрече с Лоренсом она вспоминала и каждое слово их разговора, и как тоска в его глазах обернулась в долгий поцелуй. Она избегала горячих споров с ним, но страстно желала отмены смертного приговора! Бретт необходимо было увериться, что Лоренс пригласил ее еще на шесть номеров не из благодарности…

Бретт знала, что работа была хороша, но трудно было поверить, что слухи в Париже распространялись даже быстрее, чем в Нью-Йорке. Уже поговаривали о больших изменениях в «Вуаля!» и о том, что в журнал пришла новый талантливый фотограф. Таким образом, продолжая снимать свои сюжеты, она находила многие двери, уже открытыми перед ней, и назначала встречи в журналах, где незадолго до этого была неизвестна. Не так давно она была совсем другим фотографом. Бретт Ларсен приветствовали как часть так называемой «революции в журнальной индустрии, которую не видели со времен Дианы Вриланд из „Бог“.

Бретт снимала и для новой коллекции Мартины Галлет. Стилисты и гримеры, которых Бретт до этого никогда не встречала, звонили с предложениями показать свои альбомы, чтобы получить возможность работать с ней, предлагали свои услуги при проведении пробных съемок.

И если в прошлом она должна была упрашивать показать ей альбом с моделями, теперь она получала огромный поток фотографий и даже приглашения на обеды от директоров некоторых агентств, которые всегда стремились подружиться с фотографами, имеющими работу для их моделей.

На одном из таких обедов Габриель Жаррэ, умный, приветливый руководитель агентства «Л'Этуаль», спросил о найденном Бретт «толстом ломте», который будет дебютировать в декабрьском «Вуаля!». Он хотел знать, есть ли у Джо в Париже импресарио, и, когда Бретт ответила отрицательно, он заказал еще порцию вермута и произнес целую речь, почему Джо должен прийти в агентство.

Бретт также начала думать, что Джо нужен импресарио. У него было природное очарование, его забавные, любезные манеры захватывали человека моментально.

Бретт осторожно кралась вниз по шатким ступенькам вниз в ателье Джо. Грубые наброски и более определенные наметки покрывали каменные стены, а в центре грязного пола она увидела Джо, с деревянным молотком и стамеской в руках, рассматривающего большой кусок гранита для будущей работы.

— Вот так начинал Микеланджело! — воскликнула Бретт, оглядывая рабочее место Джо. Она здесь была впервые.

— Иногда я не знаю, ночь сейчас или день, но рента небольшая. Не такая уж это темница, — сказал он смеясь. Было нежарко, но Джо работал в жилете, открывающем его мускулистый торс.

— Не удивляюсь, почему у тебя такая хорошая фигура, — Бретт обхватила двумя руками бицепс его правой руки, но ее пальцы не соединились. — Я не представляла, что работа скульптора такая тяжелая. Признаюсь, я никогда не задумывалась над этим. — Она осмотрела законченную часть работы, которая походила на волнистые песочные дюны. — Это действительно замечательно, Джо, — сказала она, обнимая его за талию.

— Ты думаешь? Но я мог бы действительно делать что-нибудь прекрасное, если бы у меня были лучше материал и инструменты. — Джо положил ей руку на плечо и рассматривал незаконченную скульптуру.