А ведь всё начиналось именно с воспоминаний о Стае — в марте, когда пришёл в гости генерал Итатин. До того прошлое не заявляло своих прав на действительность. В Заболе время словно сделало петлю и пару раз поменяло направление течения. Загадка этого вечно низкого, непривычного забольского неба…

Мысли силились в один шумный поток, пронеслись мимо, и постепенно шум стих, поток обмельчал… Заболотин-Забольский заснул.

…— Проснитесь, вашбродь, — размывая сон, превращая его в прозрачную дымку, прокрался в сознание заспанный голос. — Мы снижаемся.

Заболотин разлепил глаза и долго пытался сообразить, почему Одихмантьев говорит голосом Сифа. Потом офицер додумался повернуться с бока на спину и увидел-таки своего ординарца, стоящего в проходе с сонной физиономией и прической «Летел долго, тормозил стремительно. Головой».

— Не спи, — строго велел трущему глаза Сифу Заболотин.

— И вы, — с зевком вернул мальчик.

— Мне можно.

— Никому нельзя. Всем доброе утро!.. Вечер, в смысле, — отозвался со своего места Великий князь, потягиваясь. Подумал и добавил задумчиво: — Или ночь?..

В иллюминаторы оттуда, снаружи, глядела темнота. Изредка темнота истончалась, и в прорехе переливалось огоньками озеро города или тянулось извилистой ниточкой пунктирного света шоссе. Иногда красным поблёскивали скопившиеся на железнодорожном переезде машины. Жизнь шла, несмотря на время суток.

Потом самолёт непроницаемым коконом окутали тёмные облака. После двадцати секунд созерцания этой — никакой — картины, Сиф зевнул, чуть не вывихнув челюсть, и жалобно спросил вслух:

— Ну почему мы должны не спать, если самолёт снижается так медленно?

— Почему-почему, — Заболотин и сам задавался этим вопросом, но с князем не спорят. — Не спи, и всё. Без почему.

Сказал Иосиф Кириллович не спать — значит, посреди ночи уже настало утро. Конечно, путешествие сблизило всех, но дисциплину не изживёшь из крови потомственного офицера. Князь был старшим, он решал, а решения не обсуждались.

В противном случае весь мир сошёл бы для людей вроде Заболотина с ума. Нужна точка опоры. Нужно что-то сверху. Кто-то.

Великий князь, точнее. А если продолжить мысль дальше — Государь.

Вот такая не осложнённая длинными правилами и кодексами философия.

Всем она хороша… Только выспаться не даёт.

… Сама посадка не запомнилась — смазанное пятно городских огней, и вот уже Алёна старается не заснуть за рулём, а князь обеспокоенно её окликает. И вовремя окликает, иначе поездка в Забол, вопреки всем удачам, закончилась бы плачевно.

Уже на Сетуньской вилле цыганка виновато призналась, что отвыкла от городских дорог и маленькой машины. Никто Алёну не винил. Самим было не по себе от непривычно низкого потолка легковушки и отсутствия Одихмантьева, который ехал во второй машине, и Краюхиных, которые оседлали своих «двухколёсных коней».

Великий князь Заболотина с Сифом так просто не отпустил, заявив, что на вилле всем место найдётся, а сонный Сиф, не садившийся за руль почти месяц, — на дорогах ещё опаснее сонной Алёны. Особенно встречным машинам, даже пусть ночью их не так уж и много. Пришлось обоим офицерам оставаться на Сетуни отсыпаться после перелёта.

Конечно, Сетуньская вилла считалась самой маленькой и скромной, но даже её убранства хватило, чтобы поразить воображение Сифа, который заявил, что чувствует себя царём, рухнул на огромную кровать и мигом выключился, даже не удосужившись устроиться соответственно, «по-царски» — как упал лицом в подушку, так и выпал из этого мира, только потом, во сне, повернувшись на бок и подтянув по привычке коленки к груди.

Заболотин сдался сну несколько позднее, когда убедился, что ординарец устроен и доволен жизнью, а Великий князь занялся своими делами — августейшей особе недосуг отсыпаться.

Впервые оказавшись предоставленным самому себе без беспокойства за безопасность Иосифа Кирилловича, полковник заснул не сразу. Зато когда заснул — даже Сиф, проснувшийся на восходе (спасибо окнам, выходящим на восток!), добудиться не смог и… сам заснул дальше. Сны были яркие, цветастые — московские.

Проснувшись во второй раз, Сиф долго разглядывал потолок, с удивлением фиксируя в сознании непривычную форму лампы, потом вспомнил, что снова в Москве, на императорской вилле, вволю «пофигел» с этого и лениво, с зевком и потягушками, протёр глаза. Тереть пришлось долго, но Сиф и не торопился: раз тихо, может, командир ещё спит.

Протёр, наконец, глаза, взглянул на часы, которые кто-то снял с его запястья, пока он спал, и аккуратно положил на тумбочку рядом… После этого пришлось глаза протереть ещё раз, чтобы убедиться, что ему не почудилось. Сюрприз — часы показывали без четверти полдень.

— А всё равно хочу спать, — объявил Сиф потолку. Мысли сами собой перескочили на Расточку, и мальчик пожалел, что вообще проснулся сегодня, а не прямо завтра. Показываться друзьям на глаза после такого прохладного разговора по телефону, какой случился в Заболе вчера, не хотелось нисколечки. Может, им вдвоём лучше. А Сиф будет новой третьей ногой сороконожки, которой старых сорока вполне достаточно.

Заболотин как нюхом чуял, когда заглянуть в комнату, отведённую князем «дорогому крестнику». И, конечно же, попал прямо на середину тоскливых размышлений. А полковник был в самом радужном расположении духа и счёл, что и остальные киснуть права не имеют.

— Гляжу, выспался? — спросил он Сифа, садясь на стул у стены. Сложил руки на коленях и принялся наблюдать за воспитанником. Тот, грустный, как Пьеро из детской книжки про живую куклу с длинным носом, сделал тяжкий вздох и пожаловался, что не хочет в школу возвращаться.

— Трусишь, — вынес вердикт Заболотин. Он сам был когда-то такой же: неуверенный, ревнивый, боящийся, что с ним людям неинтересно… И всю школьную жизнь Жора Заболотин ужасно боялся когда-нибудь расстаться с друзьями.

— Не трушу, — немедленно обиделся Сиф. — Просто не уверен… что ребятам вдвоём не лучше.

Заболотин вспомнил отношения Сифа с Алёной, понял, что в юной жизни чего-то не догоняет, но решил в этом не признаваться. В современном мире простых отношений не бывает. Все с вывертами и тараканьими бегами по кругу.

— Может, я Расте надоел. Каша веселее и… ничего не скрывает хотя бы.

Не зная толком, как реагировать на подобные заявления, старший офицер мудро промолчал. Сиф ещё какое-то время подулся и нехотя, проверяя каждое слово на предмет необходимости, добавил:

— К тому же, поди, догадайся, как и что, не попробовав встретиться.

— Ну и что же в итоге? Пробовать или так жизнь признавать ужасной? Аксиомой?

— Попробовать, — Сиф отвернулся к стене и принялся разглядывать великолепный гобелен, украшавший её. Да уж, императорская вилла, здесь иначе никак.

Заболотин ещё некоторое время прождал, но никакого продолжения не последовало. Поэтому полковник встал со стула и резюмировал:

— В любом случае, не кисни. Пора вставать.

Когда Заболотин ушёл, Сиф неохотно свесил ноги с кровати и потрогал пол большим пальцем, холодный ли? После этого подросток рывком встал, защёлкнул на запястье часы, застегнул рубашку и прямо босиком вышел из комнаты.

В коридоре было удивительно тихо, как бывает только в очень больших пустых домах. Ковёр покалывал босые ноги и скрадывал шаги. Разглядывая искусную роспись обоев, Сиф дошёл до лестницы, но не спустился, а зачем-то завернул в библиотеку. Что им двигало — сложно сказать. Наверное, переросшая в неосознанную привычку любовь к самой разной литературе, вследствие которой на кухне в квартире скапливалась та прорва всяких книг.

В библиотеке было ещё тише. Среди книжных шкафов царили сумерки. Сиф подошёл к одному и зачем-то вытянул наугад книгу. Открыл — она оказалась на французском. Сиф этот язык знал плохо и поспешил поставить книгу на место, но тут же, непонятно зачем, вытащил соседнюю. На секунду подумал, как отреагирует прислуга, если кто-то увидит его здесь: стоит мальчик, в мятой офицерской форме, босиком и с книгой в руках…