Новый командир до разведчиков ещё не дошёл. Кондрат, хмурясь, оглядел пока ещё своих людей и скомандовал:

— Чинга, со мной в дозор! Казбек, за старшего, вернётся Крот… отряди кого-нибудь с докладом. А ты, Маська, с нами.

И, не оборачиваясь, двинулся в сторону леса.

Чинга улыбнулся растерявшемуся мальчишке и сделал знак следовать за командиром, а сам замкнул «процессию», гадая на ходу, отчего Кондрат вдруг решил взять Маську с собой. Сам же ругался, что от пацана пользы почти никакой.

А Маська радостно бежал перед ним с автоматом за плечом, в зелёной штормовке похожий на уменьшенного вдвое партизана. Когда-то бывшие неплохими туристическими ботинками, его кроссовки чавкали по непросыхающей грязи с обреченностью уже давно промокших, но настроения такие мелочи испортить ну никак не могли.

Когда вся колонна осталась позади, Кондрат легко остановился и подождал Чингу и запыхавшегося Маську.

— Крот от нас в полукилометре, — сообщил прапор, поправляя автомат. Недовольный взгляд остановился на мальчугане: о нормальном снаряжении говорить не приходилось, да и под весом полной выкладки ребёнок, скорее всего, согнётся пополам, сядет и больше никуда не пойдёт… Поэтому Кондрат ограничился резким:

— И не думай геройствовать. Разведчикам героев только посмертно дают.

Маська кивнул, но не особо смутился. Уже привык к сиплому голосу, только непроизвольно ёжился — от приказов до рукоприкладства у Кондрата всегда было недалеко. Ближе, чем до устных выговоров.

— Пошли тогда. Чинга — замыкающий, — велел Кондрат, убедившись, что возражений в целом, частном, а так же в сумме и разности, нет.

Маленький отряд шагал по лесу быстро, но тихо. Это умение приходит небыстро, но поди выживи без него там, где стреляют на хруст ветки.

Чем дальше от батальона и города, тем природа была спокойнее, а следы пребывания людей, оставшейся за спиной промозоны, встречались всё реже. Только тропы, петляющие между деревьями и разбегающиеся из-под ног во все стороны, напоминали, что города здесь, город дышит в затылок.

Кружили птицы, по прогалине скакали крикливые вороны. Сивка готов был поклясться, что заметил нескольких белок, рыжими стрелами взлетающих на сосны при приближении разведчиков. Лес казался мирным, не знающим войны вовсе. И таким… родным…

Придерживая одной рукой автомат, Индеец одновременно с этим не верил в реальность происходящего. В то, что он на разведке, что Кондрат — его командир, а Чинга… выходит, напарник.

Этот лес… Словно Сивка видел его во снах — десятки раз, так часто, что узнавал места. Не глазами, а чем-то внутри. Сам удивляясь своему знанию, Индеец чувствовал, что через десяток шагов будет глубокий обрыв с ручьем на дне… Стоящие по краям обрыва сосны шумели на ветру и отчаянно цеплялись за глину скрюченными, вылезшими из земли корнями. Всё было так, как Сивка представил минуту назад. А это значит…

Это значит, что ручей, превращающийся дальше на болоте в речку — один из притоков Ведки. Индеец с детства здесь гулял, с самого далёкого детства, ещё в коляске, наверное, он увидел эти места впервые. Вот, откуда он всё помнит…

Захотелось плакать, да так сильно, что сдавило горло, ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Что-то заметил? — Кондрат осторожно приблизился к краю обрыва, передвигаясь пригнувшись так же легко, как в полный рост, замер, аккуратно опустился на колено, неотрывно глядя на тот берег оврага. А оттуда, он знал, так же неотрывно глядели на этот.

Сивка помотал головой, хотя вряд ли Кондрат, находясь к нему спиной, мог это увидеть, и с трудом выдавил из себя, сражаясь со сдавившими горло тисками за каждый звук:

— Здесь… я… то есть, неподалёку, там, дальше, за лесом… — сбивчиво говорил он, путаясь в словах, — там дачный посёлок, но дорога как раз сюда ведёт… Я там всё… всё лето проводил.

Кондрат ничем не показал, что услышал, но помолчав несколько минут, негромко спросил:

— Этот овраг куда ведёт?

— Вправо — на болото… А налево он идёт почти до железной дороги, это самый большой овраг здесь! — в голосе мальчишки промелькнули нотки гордости. Он сам этого, наверное, не заметил, давно забыв, как это — гордиться родными местами. Он и места-то эти помнил, как сквозь туман, обрывками снов.

Чинга глядел прочь от оврага, контролируя противоположный «фронт». Сивка опёрся коленом о сыро чавкнувший недавним дождём мох, потом, выбрав пяточёк, хотя бы выглядящий посуше, распластался на земле, как Чинга. Промокшая ткань немедленно захолодила кожу, но хоть чуть-чуть шевельнуться Сивка боялся…

Долгое время люди не двигались. Шумел ветер в далеких сосновых кронах, где-то слева каркали кружащие над лесом воро?ны — или, может, во?роны. Прямо на Индейца, не рискующего даже вдохнуть поглубже, спланировал листик растущей рядом осины. Скрипели стволы уходящих ввысь деревьев, и эта наполненная звуками тишина казалась янтарной. В ней, словно доисторические мушки, увязли разведчики и их невидимые противники. Невыносимо остро хотелось крикнуть погромче — верилось, что от этого тишина расколется и выпустит их из своих оцепеневших объятий… Но время шло, а никто не шевелился.

— Они ушли, — внезапно проговорил Кондрат, чуть меняя позу. — По крайней мере, частью.

Сивка, разочарованно понявший, что как бы он ни пялился на тот берег, раз ничего не увидел, то больше и не увидит, попытался приподняться, но хватило одного взгляда командира, чтобы мальчишка немедленно передумал и опять распластался.

— До ж/д говоришь… — задумчиво пробормотал Кондрат, отползая назад, прочь от обрыва. За командиром переместился и Чинга.

Сивка задержался, стараясь разглядеть хоть кого-нибудь на том берегу оврага. Вдруг кто-то остался, как они — тихо-тихо?

— Нам всё одно надо на ту сторону. Хотя бы для того, чтобы понять, кто там, — тем временем вполголоса рассказывал Кондрат. — Егеря или обычная пехота. Где егеря — там и спецотряды, и батальону это не сулит ничего доброго.

— А кто такие егеря? — спросил Индеец, подползая.

— Те, с кем лучше никогда таким, как ты, не сталкиваться, — довольно неясно объяснил Кондрат, откидывая ото лба несуществующие волосы. — Почти разведка, только хуже.

Индейца, для которого круче разведки была только артиллерия, объяснение только больше его запутало.

— А чтобы узнать, кто там — нельзя ли их как-то спроциво… цировать?

— Устами младенцев, — фыркнул Кондрат. — Хочешь под пули подставиться? Только скажи — сам пристрелю. А капитану скажу, что так и было.

Чинга про себя отметил, что пацан при этих словах заметно напрягся. И, как обычно, замкнулся в себе, глядя на мир из-под белобрысых бровей, как через амбразуру.

— Но… а какие другие варианты? — спросил он резко и слегка обижено.

— Найти дальше переправу… понезаметнее и поглядеть на вырей поближе. Нам всё равно до ж/д идти надо, так что по пути — совместим полезное… с полезным.

Мальчуган недоверчиво качнул головой, не особенно-то веря в существовании такой переправы. Вместо того, чтобы спорить, он просто вернулся к обрыву. Кондрат зло прошипел вслед, что в безумстве не участвует, хотя и пополз следом — нехотя, словно из одолжения. Чинга с ужасом понял, что Кондрат не собирается останавливать мальчишку, а на прямой вопрос прапорщик лишь недовольно бросил: «Мы не сапёры, можно и на своих ошибках учиться».

А Сивка тем временем подполз к самому краю, поправил свёрнутую жгутом бандану на лбу и, затаив дыхание, сел на корточки, спиной вжавшись в сухой ствол сосны, которая царапала воздух корнями, опасно клонясь над обрывом. Видать, недавно берег вновь осыпался.

Мальчишке стало страшно так, как бывало совсем редко. Только когда ощущалась собственная смерть, глядящая на тебя в прицел.

Кондрат с чувством сказал: «Слепой дурак!», Чинга охнул и выругался. А ствол невозмутимо начал заваливаться вперед, увлекая враз потерявшего равновесие мальчишку за собой.

— По-моему, не только сапёрам нельзя давать учиться на ошибках! — Чинга дернулся было вперед, но тяжёлая рука Кондрата сжала его руку около локтя, не давая доползти до обрыва.