— Неужели ты думаешь, что Николай такой строгий?

Помещик стоял на своем.

— Прикажи-ка для успокоения подать водки, — сказал он.

Водку подали. Помещик приободрился, а тем временем государь облекся в полную парадную форму и повел помещика к императрице, которой представил его, сказав:

— Саша, рекомендую тебе нового китайского императора.

Помещик расшаркался, подбежал к ручке и с восхищением говорил, что отродясь не видал такого шутника, но что все-таки боится, как бы не узнал Николай Павлович. Помещик был в духе и вел самый непринужденный разговор с государем и государыней, рассказывая о соседях, о губернской знати, сплетнях, обнаружив чисто русскую душу нараспашку. Подали завтрак, который шел очень оживленно, но в конце официант на какое-то приказание государя доложил: «Исполнено, ваше императорское величество». Тогда помещик прозрел. Он упал на колени и просил у государя прощения.

— Не только не сержусь, но и очень рад. Садись, кончай завтрак, а поедешь к своим, расскажешь, что не только видел русского царя, но даже с ним и его семейством завтракал, — успокоил его государь.

Теперь язык у помещика прилип к гортани. После завтрака он откланялся и уехал к себе в гостиницу. А когда на другой день за ним послали, чтобы он явился во дворец, то его уже не оказалось. Быстро собрав свои пожитки, он укатил в Саратовскую губернию.

* * *

Николай I посетил Дворянский полк. На фланге стоял кадет на голову выше государя. Государь обратил на него внимание.

— Как твоя фамилия? — спросил он.

— Романов, ваше величество.

— Ты родственник мне? — пошутил государь.

— Точно так, ваше величество, — отвечал без запинки молодец-кадет.

— А в какой степени? — спросил Николай, пристально посматривая на кадета.

— Ваше величество — отец России, а я сын ее, — ответил находчивый кадет.

* * *

Император Николай Павлович переживал тяжелейшие в жизни дни: началась трудная для России севастопольская кампания. Первая встреча русских войск на реке Альме с неприятелем была очень неудачна: сражение проиграли, и получивший об этом донесение император был грустен.

В таком настроении ехал однажды Николай Павлович из Зимнего дворца в коляске вместе с генералом Бенкендорфом по Невскому и свернул на Большую Садовую улицу.

Едва только император проехал церковь и кордегардию, направляясь к Измайловскому полку, как из Обуховского проспекта с позвякиванием поддужного подвязного колокольца вылетела на Большую Садовую фельдъегерская тройка с фельдъегерем, на шляпе которого развевался белый султан.

— Ппа-ди! — неистово кричал ямщик на толпы сновавшего взад и вперед люда, очищая дорогу, и во весь карьер мчался навстречу императору.

— Ко мне, с вестями, — сказал Николай Павлович, обращаясь к Бенкендорфу. — Этот из Крыма, кажется? Что-то он мне везет?

— Остановить его, — приказал он, и Бенкендорф, встав в коляске во весь рост, замахал руками фельдъегерю, чтобы тот остановился.

Ямщик круто, на всем скаку, остановил тройку, посадив ее на задние ноги вровень с коляской императора. Фельдъегерь выскочил из тележки и вытянулся перед императором, приложив руку к шляпе.

— Ты откуда? — спросил император.

— Из Севастополя, от главнокомандующего, к вашему императорскому величеству! — бойко отрапортовал фельдъегерь.

— Давай сюда донесение.

Фельдъегерь расстегнул на груди сумку и подал Николаю Павловичу пакет. Государь дрожащими руками сломал печать, вынул бумагу и передал ее Бенкендорфу для прочтения.

— Победа, ваше императорское величество, — доложил Бенкендорф, пробежав донесение.

— Я сейчас же могу отслужить благодарственный молебен, — сказал император и велел кучеру повернуть к церкви Спаса. В этот момент с другой стороны Обуховского проспекта вытянулась на Садовую, пересекая ее, партия арестантов; впереди шли несколько человек в кандалах, побрякивая ими по мостовой.

Николай Павлович велел остановить партию.

— Всех прощаю! — сказал император. — Привести всех в церковь, пусть помолятся вместе со мною за славу русского оружия!..

* * *

Один помещик желал определить сына в какое-то учебное заведение, для этого ему нужно было подать прошение на высочайшее имя. Не зная, как написать прошение, и, главное, затрудняясь, как титуловать государя, простак вспомнил, что государя называли августейшим, и так как дело было в сентябре, накатал в прошении: «Сентябрейший государь».

Прочитав это прошение, Николай Павлович рассмеялся и сказал:

— Непременно принять сына и учить, чтобы он не был таким дураком, как отец его!

* * *

Осматривая однажды постройки Брест-Литовской крепости, император Николай 1, в присутствии иностранных гостей, хваливших работы, поднял кирпич и, обратясь к одному из окружающих его лиц, спросил:

— Знаете ли, из чего он сделан?

— Полагаю, из глины, ваше величество.

— Нет, из чистого золота, — отвечал государь, — по крайней мере, я столько за него заплатил.

Разумеется, строители крепости почувствовали себя крайне неловко при этих словах.

* * *

Однажды поздно вечером император Николай I вздумал объехать все караульные посты в городе, чтобы лично убедиться, насколько точно и правильно исполняется войсками устав гарнизонной службы. Везде он находил порядок примерный. Подъезжая к самой отдаленной караульне у Триумфальных ворот, государь был убежден, что здесь непременно встретит какое-нибудь упущение. Он запретил часовому звонить и тихо вошел в караульную комнату. Дежурный офицер, в полной форме, застегнутый на все пуговицы, крепко спал у стола, положив голову на руки. На столе лежало только что написанное письмо. Государь заглянул в него. Офицер писал родным о запутанности своих дел вследствие мелких долгов, сделанных для поддержания своего звания, и в конце прибавлял: «Кто заплатит за меня эти долги?» Государь вынул карандаш, подписал свое имя и ушел, запретив будить офицера. Можно представить себе изумление и радость офицера, когда, проснувшись, он узнал о неожиданном посетителе, великодушно вызвавшемся помочь ему в затруднительном положении.

* * *

В 1844 году вышла в Париже пьеса «Император Павел», которую хотели дать на сцене. Содержание этой пьесы было направлено против русского самодержавия. Узнав об этом, Николай I кратко написал королю французов, что если не конфискуют этой пьесы и не запретят ее представление на сцене, то он пришлет миллион зрителей, которые ее освищут.

Ни один театр не отважился поставить пьесу.

* * *

В сороковых годах жил в Петербурге именитый купец Василий Григорьевич Жуков, производивший обширную торговлю табаком и известный своей добротой ко всем, кто поступал к нему в услужение или на работу. Василий Григорьевич любил наших солдат и выходивших в отставку принимал к себе на фабрику, платил им хорошее жалованье, часто разговаривал с ними и награждал. Однажды великий князь Михаил Павлович, любивший в свободное от службы время побалагурить с солдатами, проехал по лагерю под Красным Селом, встретил старого солдата, подлежавшего увольнению в отставку, остановил его и разговорился с ним.

— Ну что, брат, пора нам с тобой и на шабаш! — сказал ему великий князь весьма серьезно.

— Да, ваше высочество, приходит время к отставке, — отвечал солдат.

— Куда же поедешь?

— Еще не знаю, ваше высочество.

— Ну, брат, и мне хочется на покой, а я также не знаю, где бы местечко потеплее найти. А? Как ты мне посоветуешь? — продолжал Михаил Павлович.

— Ах, ваше высочество, — отвечал солдат, не запинаясь, с желанием от души всего хорошего любимому им великому князю, — у купца Жукова жить хорошо; вот бы куда!

— Пожалуй, не примет! — засмеялся великий князь.

— Как не принять ваше-то высочество? — отвечал убежденно старый воин. — Первеющее место вам предоставит.

— Спасибо за совет, любезный товарищ, — смеялся великий князь, хлопая по плечу солдата, — придется, значит, поклониться Василию Григорьевичу… Завтра же увижу его и попрошу.