Позднее Твардовский писал об отце как о по-своему замечательном человеке и истинном труженике, который «многолетним тяжким трудом» заработал деньги, чтобы купить участок земли, но «скупая и недобрая» земля эта не могла прокормить семью, и отец, «замечательный мастер кузнечного дела», снова и снова брался за молоток, арендуя чужой горн и наковальню и работая «исполу». Семье «вообще жилось скудно и трудно». Но таким Твардовский увидит отца через много лет.
А вот донесенный до нас братом поэта, И. Т. Твардовским, рассказ отца о встрече с сыном в августе 1931-го:
«Стоим мы с Павлушей, ждем. А на душе неспокойно… Однако ж и по-другому думаю: родной сын! Может, Павлушу приютит. Мальчишка же чем провинился перед ним, родной ему братик? А он, Александр, выходит… Стоит и смотрит на нас молча. А потом не «Здравствуй, отец», а — «Как вы здесь оказались?!»
— Шура! Сын мой! — говорю. — Гибель же нам там! Голод, болезни, произвол полный!
— Значит, бежали?.. Помочь могу только в том, чтобы бесплатно доставили вас туда, где были! — так точно и сказал.
Понял я тут, что ни просьбы, ни мольбы ничего уже не изменят…»
Трифон Гордеевич не покорился ни власти, ни сыну, сумел снова уйти от преследователей, вывести из погибельного таежного поселения жену и детей и устроиться на работу кузнецом в Нижнем Тагиле, а затем, в 1933 году, перебраться на запад через Урал, в вятское село Русский Турек. В апреле 1936 года он с семьей переехал в Смоленск.
Сейчас много пишут о Павлике Морозове, но встреча Твардовского с отцом, пожалуй, драматичнее, так как поэту было не четырнадцать лет (как Павлику), а уже двадцать два…
Некоторые из тех, кто в последнее время касался этой темы, пытаются как-нибудь «обелить» Твардовского. Но в этом выражается и непонимание, и, в конечном счете принижение личности поэта, который вовсе не нуждается в «снисхождении» сегодняшних доброхотов, не имеющих никакого нравственного права его судить (в том числе и «прощать» его, дарить ему моральное «помилование»). Это все та же запоздалая «критика прошлого», которое уже не изменишь.
Прежде всего необходимо сказать, что ради «смягчения вины» Твардовского перетолковывают его стихи и поступки. Так, Юрий Буртин, стремясь доказать, что Твардовский начала тридцатых годов — это «человек, терзаемый жестоким внутренним конфликтом»[186], утверждает: «Нет, он не забыл ни родителей своих, ни братьев — иначе не написал бы в 33-м году:
Поэт, понятно, никак не мог вообще «забыть» свою «раскулаченную» семью, но здесь в слово «не забыл» вкладывается, конечно же, иной смысл: речь идет о глубоком сочувствии. Между тем в первой публикации этого самого стихотворения (1937 г.) были и такие строки, рассказывающие о встрече с тем самым братом Константином в 1930 году:
Здесь же рассказано и о следующей встрече с братом, через шесть лет — в 1936 году, когда тот уже «перевоспитался» и был, так сказать, реабилитирован (позднее он даже стал членом партии):
Говорит Ю. Буртин и о том, что Твардовский, будто бы многим рискуя, с большим трудом добился весной 1936 года переезда отца, матери и младших детей из Русского Турека в Смоленск. Однако еще в 1934 году было принято постановление ЦИК «О порядке восстановления в гражданских правах бывших кулаков», которое к 1936 году в значительной мере было реализовано — разумеется, в отношении тех, кто выжил (а погибших в 1930–1933 годах, по всей вероятности, было гораздо больше…) И переезд семьи в Смоленск (а не в родной хутор — это было бы гораздо сложнее) не представлял особых трудностей.
Словом, к 1936 году изменилась политика в отношении «кулаков», а не сам Твардовский. Он в 1935 году написал, а в 1937 году опубликовал стихотворение «Радость», которое сегодня, я бы сказал, страшно читать. Речь идет о судьбе женщины, целиком отдавшей жизнь работе ради хозяйства и детей:
Мужа «раскулачили», и вот с ним,
Так трудилась старуха, и, наконец, — впервые в жизни — обрела истинную радость:
Не правда ли — поистине страшные стихи… Но, по слову самого поэта, «тут ни убавить, ни прибавить, — так это было на земле».
Должно было пройти тридцать лет, прежде чем Твардовский создал — не побоюсь этого слова — гениальное стихотворение о том же: