— Вот и я тоже.

— А я тебя заинтересовала?

— Ага, — улыбнулся Виталий. — Здорово.

Так переговариваясь, они шли и шли по парку, сворачивая то на одну аллею, то на другую, всё дальше, туда, где парк переходил в лес. И вот наконец у самой этой границы они подошли к небольшому, уютному ресторанчику с открытой верандой.

— Вот сюда давай, — повелительно распорядилась Майка.

И Виталий понял, что такой тон она усвоила в отношении вообще всех мужчин, обычных своих поклонников, и это означало, что она своего нового знакомого из этого ряда никак не выделяет.

— Давай, — послушно согласился Виталий.

Как ни странно, в небольшом зале нашёлся свободный столик, один-единственный. Они расположились за ним, и Виталий сделал заказ подбежавшему официанту. Его услужливость показалась даже подозрительной.

— У тебя в Москве кто есть? — спросила Майка.

— Мать, отец.

— А жена?

— Жена тоже, — неохотно признался Виталий.

— Во. Хоть смелости хватило сказать, — одобрительно отозвалась Майка. — А то все, как есть, холостые получаются. Смех просто. А деньги к тебе откуда идут?

— С зарплаты.

— Но-но, не свисти. Для академика ты ещё плешью не вышел. А больше никто на зарплату не живёт. Эх, мне бы хоть какого академика, я бы из него конфетку сделала. Из самого даже завалящего. Они же все жизни не знают.

Виталий рассмеялся.

— Ты одну жизнь знаешь, а они другую.

— А ты третью? — прищурилась Майка.

— Я ещё твоей не знаю, может, у нас и одинаковые.

— Эх, мальчишечка! — вздохнула Майка. — Мою жизнь лучше не знать.

— Это почему?

— Тяжёлая у меня жизнь. А уж работа… хуже, чем в Антарктике, ей-богу. Не поверишь.

— А жизнь-то чем тяжёлая? Небось от мужиков отбоя нет. Чем плохо-то?

— Да какое от вас счастье? Горе от вас одно и волнение. — В тоне Майки прозвучала искренняя горечь.

— Ты, может, влюблена по-серьёзному? — спросил Виталий.

— А что, нам не разрешается? Нахальство — второе счастье.

— Разрешается всем, не у всех получается, — серьёзно ответил Виталий. — Для этого самому преданным надо быть.

— Думаешь, я не могу быть преданной?

— А есть такой человек, кому ты предана?

— Есть-то есть, — вздохнула Майка. — Да тоже женатик. Преданность у него не в том месте. Да и вообще… — Она махнула рукой.

«Она влюблена в Горохова, — подумал Виталий. — Конечно, влюблена. А тот…» И неожиданная догадка мелькнула у него.

— Преданность надо на деле проверять, я считаю, — сказал он.

— За вами углядишь, как же!

— Ну, у тебя глаз намётанный. И от любви небось голову уже не теряешь.

— А раньше, по-твоему, теряла, так, что ли?

— Все раньше теряли.

— Это точно, — снова вздохнула Майка. — И я теряла. Забыла уж, правда, когда.

Очень, видно, неспокойно было у неё на душе, и разговор повернулся вдруг так, что она невольно утеряла напускную весёлость. Странный какой-то парень попался ей, с ним почему-то хотелось быть откровенной. И Майке пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться этому искушению.

— Ну вот, — кивнул Виталий. — А теперь уже гляди, не теряй голову-то. Хоть и влюблена. Пусть докажет сперва свою преданность. Мне вот кажется, он тебя не раз уже предавал.

— Откуда тебе знать? — махнула рукой Майка. — Предавал не предавал…

Но внезапно она ощутила какую-то тревогу и испытующе посмотрела на своего странного знакомого.

И на этот раз Виталий отнюдь не стремился выдать себя за такого же отпетого подонка и уголовника, каким был, допустим, тот же Гошка. У него был другой план, потруднее. И, кстати, ещё одна цель, необычайно его занимавшая.

— Откуда тебе знать? — снова повторила между тем Майка уже требовательно.

— Догадываюсь. Вижу ведь, ты не в себе. Эх, Маечка. А, кроме любви, ещё заботы есть, верно я говорю?

— Самое большое счастье даёт женщине любовь, — вздохнув, убеждённо возразила Майка и потянулась за сигаретой.

— Если она взаимная и честная, — сказал Виталий, подставляя ей огонёк зажигалки.

— Это точно, — согласилась Майка, затягиваясь. — Только где её взять, такую? С тобой, что ли? — Она махнула рукой. — С тобой, мальчишечка, не получится, вижу. Ты какой-то отгороженный, какой-то занятый.

Виталий подивился её чуткости. И в который раз уже он вывел для себя непреложный урок: с женщинами эти номера не проходят. Они иной раз не скажут, но почти всегда уловят фальшь. Об этом его предупреждал ещё Кузьмич. Тут можно жестоко обмануться. А уж если женщина решит отомстить… Да, если она решит отомстить…

— …Не знаю, — задумчиво продолжала между тем Майка, скромно сложив руки на коленях и глядя куда-то в сторону, — что ты ко мне прицепился. Может…

Но Виталий не дал ей договорить.

— Май, а вот скажи, — спросил он. — Женщины прощают предательство?

— Они всё прощают, если любят.

— А мне кажется, не всякая простит. Вот ты простишь?

— Я — нет. Я тут не женщина, я тут мужик. Ничего никому не прощу. Отучилась я прощать, вот что.

— А умела?

— Да пожалуй, что и не умела, — задумчиво усмехнулась Майка.

Появился официант, расставил тарелки с закуской и, мимолётно улыбнувшись, исчез.

— Если ты предательства не прощаешь, разговор у нас может получиться. Интересный, — серьёзно сказал Виталий.

— У нас и так интересный разговор, — снова усмехнулась Майка. — Я вот только никак не пойму, чего тебе от меня надо?

— Честно тебе сказать?

— Это бы лучше всего, если умеешь.

— А ты мне тем же ответишь?

— Ох, не обещаю, мальчишечка, — вздохнула Майка. — Не привыкла.

— Ладно. Рискну. — Виталий махнул рукой. — Так вот. Надо мне от тебя, Майя, доверия. Поняла?

— Не, — покрутила головой Майка, лениво жуя ломтик сыра. — Зачем это тебе понадобилось, интересно знать? Я, к твоему сведению, вообще ни одному человеку не доверяю. Тоже отучилась. Эх, мальчишечка! Я там была, где ты, видать, не был. Всего навидалась.

— А хорошее хоть раз видела?

— Случалось. Только тоже не верила. Доверять — наполовину проиграть.

Она рассеянно огляделась по сторонам, но Виталий уловил в её глазах какое-то скрытое напряжение. Она словно чего-то боялась или кого-то искала.

— Ты знаешь, что у вашего Бороды случилось? — неожиданно спросил Виталий.

Майка даже вздрогнула.

— Ну знаю, — насторожённо ответила она. — А ты откуда знаешь?

— Сначала от Гошки.

— А-а. Тут есть и к тебе один вопросик, — как-то странно произнесла Майка.

— Давай.

— Успеется. Ты кончай. Сперва от Гошки, значит. А потом?

— Потом от Арпана.

— Это кто такой?

— Он у Бороды в доме был.

— Ой, надо же! — всплеснула руками Майка. — И ты его знаешь?

— От него ко мне кое-что перешло.

— Купил? — В глазах у Майки зажглись жадные огоньки.

— Не. Отдал. Это только для тебя цену имеет.

— Ну да? — Майка недоверчиво смотрела на Виталия.

— Только для тебя одной, — подтвердил Виталий. — Вещь эта не Бороды. Арпан в передней её подобрал. Вадик ваш выронил.

— Вадик? — ещё больше изумилась Майка.

— Ага. Бумажник…

Виталий помедлил. Его вдруг охватило сомнение, правильно ли он поступает.

— Говори же, чего там, в бумажнике, было-то, — нетерпеливо потребовала Майка и вдруг, прищурившись, спросила: — А какой из себя бумажник?

«Нет, — решил Виталий, — пока всё правильно».

— Какой из себя? — переспросил он. — А ты его узнаешь?

— Уж как-нибудь.

— Тогда и показать можно.

Виталий приоткрыл борт пиджака и из внутреннего кармана наполовину вытащил бумажник, так, чтобы виден он был только Майке.

— Ой!

Майка приложила ладонь ко рту и, как заворожённая, смотрела на бумажник.

— Он?

— Он, он… Ой, господи…

— Ну вот, — кивнул Виталий, пряча бумажник. — Видишь? Мне доверять можно. Не вру. Но дело не в бумажнике. Главное, там записка одна была.

— Чья?

— Твоя.