Положение было особенно серьезным оттого, что Шарль Патэ делал копии американских фильмов на пленке, изготовленной на Венсеннской фабрике. Французское же производство остановилось, запасы кинопленки иссякли, а Кодак совсем перестал снабжать своего конкурента.

„Мне нужно было найти две вещи: кредиты и плёнку. Я вызвал своих кредиторов. „Приезжайте через два дня, — заявил им я, — вы получите предложение об урегулировании или объявление об арестовании счета”.

Угроза, содержащаяся в этих словах, испугала кредиторов. Рискуя все потерять при банкротстве, они согласились на дополнительное аккредитование, превышающее в некоторых случаях 50 %. Банки открыли Шарлю Патэ кредит в 50 тыс. долл. под залог его американских заводов. За восемь дней было обеспечено функционирование нью-йоркского филиала. Кинопромышленник произвел строгую чистку штата…

Дело с пленкой было легко улажено.

„Г-н Истмен согласился нам ее предоставить, невзирая на разногласие, несколько лет тому назад резко испортившее наши отношения. Таков практический ум крупнейших дельцов-американцев. Без поддержки господина Истмена я бы ничего не достиг. Теперь надо было заняться производством. Я остановился на многосерийном детективе, который мы обычно называем „фильм с погонями”. Хотя себестоимость его выразилась в весьма умеренной цифре, его хорошо приняла широкая публика”.

Шарль Патэ вел беседы с Херстом и его представителями. Знаменитый основатель треста прессы согласился продлить договор, в соответствии с которым уже был создан фильм „Опасные похождения Полины”. Соглашение между двумя промышленниками длилось несколько лет. Оно не ограничивалось областью полицейского романа, а распространялось и на хронику и на документальные фильмы.

„Я договорился с Херстом. Он получал из Германии много военных негативов. Я их вставил в „Патэ-ньюз”, но „Патэ-эксчейндж” пришлось сделать титры и субтитры к этим документальным кинокартинам. Не стоит упоминать, что они были сделаны тенденциозно, благоприятно для союзников”.

Впрочем, это упоминание было не настолько излишне, как писал предприниматель. Его обвиняли в том, что его киножурналы вели немецкую пропаганду, его осуждали за то, что перед войной он изготовлял невоспламеняющуюся пленку на ацетатной основе, поставлявшейся немецким химическим трестом.

Что же касается киножурналов, то какие бы предположения ни строились, бесспорно лишь то, что немецкие и французские кинопредприниматели продолжали сотрудничать, несмотря на войну, в той области, где политический момент выступал самым непосредственным образом. Херст всю жизнь был явным германофилом. Если Патэ говорит правду, любопытно было видеть, как немцы при посредстве Херста дают в руки противника розги с тем, чтобы их ими били.

Шарль Патэ вернулся во Францию в мае 1915 года, организовав в Соединенных Штатах 20 прокатных контор. Он шесть раз пересекал Атлантический океан во время военных действий. Кинопродукция Патэ сделалась прежде всего продукцией американской, которой снабжались Лондон, скандинавские страны, Сингапур, Бомбей, Россия (через Владивосток), Латинская Америка, Италия/Испания и Франция.

Америка, ее методы, точность и аккуратность ее дельцов, относительная легкость, с какой банки соглашались на кредиты, перспективы развития Нового света — все это покорило Шарля Патэ, который решил окончательно покинуть отечество.

„Несмотря на строжайший контроль 22 прокатных контор, разбросанных по всей территории Соединенных Штатов, — пишет Патэ, — было невозможно (из Франции) руководить таким сложным делом, как кино. Постоянно прогрессируя, оно должно применяться без замедления к новым стремлениям зрителя. А это можно было делать лишь на месте. Но здоровье у меня было слишком подорвано…”

Перемена, происшедшая с промышленником, характерна. Без сомнения, в конце 1914 года он действовал против своего административного совета, требовавшего, чтобы он любой ценой отказался от американского „Патэ-эксчейндж”. Но, так как процветание этой основной фирмы было обеспечено, Патэ считал, что Франция — это прошлое, а Соединенные Штаты — будущее, и в них — истинный центр его интересов.

„Коммерческому размаху этой могущественной фирмы, — писал тогда Шарль Фаврель(1916), — мешают банкиры, которые ее окружили при самом ее рождении и сделали своим финансовым предприятием”.

Поведение Патэ характерно не только для него одного. Делец придает больше значения финансовой стороне, чем промышленной. „Защищать интересы моих акционеров… Поддерживать наши дивиденды”. Эта мысль проходит по всем его мемуарам. Крупнейший промышленник, опекаемый своим административным советом, является прежде всего старшим приказчиком финансистов. Он должен любой ценой охранять их сверхприбыли. Он останавливает свое огромное производство фотоаппаратов, превратив мастерские в Контэнсузе в военные заводы, продолжавшие и впоследствии изготовлять оружие.

Политика совета Патэ — недальновидная политика, характерная для всего французского финансового мира. Она хочет охранять „любой ценой” ростовщические проценты со своих прибылей, невзирая на последствия. Отдавая в заем за пожизненную ренту „ссудный капитал” Николаю II, банкиры, в особенности после 1905 года, не могли не знать, что дни царя сочтены. Ожидая его исчезновения, дельцы продолжали наживать весьма крупные проценты, говоря: „После него хоть потоп…”

Эти же банкиры придерживались начиная с 1914 года таких же взглядов на кино. Они не оказывали никакого серьезного сопротивления иностранной конкуренции, не старались поддерживать на достигнутом уровне или совершенствовать производство фильмов, которое еще в 1914 году было первым в мире, они стремились лишь к тому, чтобы при помощи самых оперативных решений обеспечить себя самыми высокими дивидендами. Им было безразлично, что после них поток иностранных картин мог унести французское кино. Ростовщическая политика, конечно, и нацелила Шарля Патэ на Нью-Йорк до того, как восстановилось французское кинопроизводство…

Парижские студии приоткрывают двери в начале 1915 года. Зрители требуют, чтобы им показали их любимых актеров. На фронте французские солдаты называют „Ригаденом”^[14] артиллерийского наблюдателя особого назначения, обязанного следить за тяжелой немецкой пушкой, прозванной „Густавом”. Во Франции и за границей тревожились о судьбе Макса Линдера. В России ходили всякие слухи. Говорили, что Макс Линдер убит на фронте или, менее геройски, на швейцарской границе, которую он пытался перейти не то как дезертир, не то как разоблаченный немецкий шпион… Филиал Патэ в Москве запросил знаменитого актера, и Максу Линдеру пришлось прислать в Россию письменное опровержение. Он жив, невредим и находится на фронте.

"В России наши дела идут отлично, — заявил в октябре 1914 года Шарль Патэ в интервью с английским журналистом. — Они нормально идут в Италии, Испании, Индии, Южной Америке, Скандинавии”.

Чтобы удержать за собой руководство делами, нужны были фильмы. Зрители во всем мире по-прежнему требовали французских актеров и французские фильмы. И парижские студии могли бы удовлетворить эти требования…

Чтобы оправдать возобновление „развлекательной” промышленности, фирмы Патэ поначалу обратились к военной пропаганде. „Что требуют от нас ныне? Патриотические фильмы”, — заявляет Леон Гомон, который первым вновь открыл свои студии и вскоре выпустил картины „Обрученные в 1914 году”, „Священный союз”, „Тот, кто остается”, „Француженки, будьте бдительны!", „Смерть на поле чести”, „Полковник Бонтан”, „Леоне любит бельгийцев”, „Герой Изера”, „Иной долг”, „Трофеи Зуава” и пр.

Студии фирмы „Фильм д’ар”, руководимые Анри Пукталем, выпускают, соперничая с Гомоном, „Дочь бургомистра”, „Предательницу”, „Драму в счастье”, „Долг ненависти”, „Дочь Боша”, „Эльзас” (с участием Габриэль Режан) и вскоре „Сердце француженки” Декурселя, снятый под названием „Шантекок”. Вот, например, содержание фильма „Пусть так!", поставленного с участием Рене Карль, бывшей кинозвезды Гомона, только что основавшей свою кинофирму; она играет роль героической матери, роль сына исполняет молодой актер „Комеди Франсэз” Пьер Френе.