Судьба земледелия является лишь одним из примеров близорукости, характерной для английской государственной политики. Англичане не составляли планов на далекое будущее. Они довольствовались тем, чтобы удовлетворять те запросы и разрешать те проблемы, давление которых уже чувствовалось. Но в этих пределах они были более активными реформаторами, чем их самодовольные отцы: они приблизили к современным требованиям гражданскую службу, местное управление, образование, университеты и даже до известной степени армию.
Англичане уже утратили часть самодовольства и уверенности пятидесятых и шестидесятых годов. В эти уже миновавшие счастливые дни Англия выделывала фабричные товары для всего мира, который отстал от нее в области промышленной механизации на целое поколение; тогда самой грозной и самой враждебной военной силой была Франция Наполеона III; в 1848 году, в год континентальной революции и реакции, соотечественники Маколея с чувством удовлетворения думали, что по богатству, свободе и порядку наша страна стоит впереди всех других и вызывает «зависть менее счастливых стран». Франко-прусская война 1870 года была первым ударом. А в течение трех следующих десятилетий Америка и Германия возвысились как промышленные державы, соперничающие с нашей. С каждым годом все больше сказывалось влияние огромного количества природных ресурсов Америки и развитие естественнонаучного и технического образования в Германии, предусмотренного ее дальновидным правительством. Для того чтобы приспособиться к этой новой ситуации, недостаточно было только нашей островной свободы, фритредерства и индивидуалистической самопомощи. Известное осознание этого привело к улучшению технического образования и у нас. Оно же привело и к увеличению интереса к нашим собственным «заморским землям», к империалистическому движению девяностых годов и вызвало более дружелюбное и уважительное отношение к Америке, чем то, которое обнаружили наши политики во время гражданской войны в Америке. Демократическая Англия новой эры лучше понимала и Соединенные Штаты, и «колонии», как еще называли Канаду и Австралию.
Новая ситуация вызвала также повышенный интерес к современной Германии, которой до 1870 года наши соотечественники пренебрегали. В этот роковой год две книги – Мэтью Арнольда «Венок дружбы» и Джорджа Мередита «Гарри Ричмонд» – предостерегали Англию, что в тевтонском сердце Европы национальное образование и национальная дисциплина создавали новую силу, которая завистливо смотрела на наше легко завоеванное, беспечно охраняемое и плохо распределяемое богатство.
Социалистического движения среди трудящегося класса не существовало до последних лет столетия, но недовольство доктриной laissez-faire появилось задолго до этого. Джон Стюарт Милль умер в 1873 году, оставив в наследство неолиберальную философию, оказавшую сильное влияние на сознание и практическую деятельность следующего века. Доктрина Милля была полусоциалистической. Он настаивал на лучшем распределении богатства путем прямого обложения, особенно путем налогов на наследство; на улучшении условий жизни путем социального законодательства, проводимого в жизнь деятельной бюрократией, местной и национальной; на предоставлении всем взрослым мужчинам и женщинам избирательного права не только на выборах в парламент, но и на выборах в те корпорации, которым было поручено местное управление. По мысли Милля, демократия и бюрократия должны были действовать сообща, и именно на этом принципе в действительности строилось социальное здание современной Англии, даже после того, как сам Милль и его философия вышли из моды.
Но, несмотря на упадок английского земледелия, несмотря на ослабление промышленного господства Англии над другими нациями, последние тридцать лет царствования Виктории все же были в целом годами значительного процветания и увеличения богатства, долю которого получала большая часть общества. Юбилеи королевы в 1887 и 1897 годах праздновались всеми классами с подлинной гордостью и признательностью, которые отчасти были вызваны осознанием массами своего освобождения от тех условий жизни, которые приходилось терпеть в начале ее царствования, так как «голодные сороковые годы» были еще памятны. Нравы стали мягче, улицы – более безопасны, жизнь – более гуманной, санитарные условия быстро улучшались, жилища трудящихся, хотя и оставались еще скверными, стали уже менее скверными, чем когда-либо раньше. Условия труда также улучшились, реальный заработок увеличился, продолжительность рабочего дня сократилась. Но безработица, болезнь и старость, для обеспечения которых государство не предприняло регулярных мер, все еще оставались грозящим кошмаром для рабочего.
Фритредерская финансовая политика Пиля и Гладстона сняла тяжесть налогового обложения с бедноты, сократив до минимума косвенные налоги. Однако подоходный налог в восьмидесятых годах все еще варьировался от двух пенсов с фунта до шести с половиной пенсов.
Фритредерство, помимо облегчения бремени бедняков, заслуживает уважения и за вызванный им огромный рост нашего торгового флота и заморской торговли. Даже наша каботажная торговля стала доступна кораблям всех наций, но иностранцы в открытой конкуренции обеспечивали только полпроцента ее. А в восьмидесятых годах эта каботажная торговля, которая включала также перевозки значительной доли угля, потребляемого в самой стране, по количеству перевозимого груза превосходила всю нашу обширную заморскую торговлю. Океаны мира еще оставались проезжими дорогами Англии. В 1885 году треть морских кораблей мира принадлежала Британии, включая четыре пятых всех паровых судов мира. Мачты и паруса уже уходили в прошлое, но быстроходные океанские «клипперы» были британскими, и в 1885 году тоннаж нашего парусного флота был еще столь же велик, как и в 1850 году, тогда как тоннаж нашего парового флота увеличился на четыре миллиона.
Тоннаж судов в лондонском порту был еще на шестьдесят процентов больше, чем в ливерпульском, хотя Ливерпуль, торговавший ланкаширскими бумажными тканями, экспортировал больше британских товаров, чем столица. Знаменитые доки Темзы и Мерсея были закончены в восьмидесятых годах. Развитие железный дорог значительно увеличило объем заморской торговли, но в дальнейшем уменьшило число портов – процесс, начавшийся в XVIII столетии. Но в последней половине XIX столетия благодаря железным дорогам Барроу внезапно возвысился «из ничего», а Гримсби – «почти из ничего». Возродился после долгого пребывания в состоянии упадка Саутгемптон: он теперь был штаб-квартирой пароходной компании «Пенинсьюлер энд ориентал стим навигейшен». Кардифф увеличил свое население в тринадцать раз и обогнал Ньюкасл как величайший экспортер угля в мире, хотя Тайнсайд в дни Армстронга Элсвик также значительно вырос.
Такова была реконструкция промышленности и торговли, произведенная железными дорогами. Но «не железные дороги создали Тайнсайд, а Тайнсайд создал их».
В условиях такого процветания «свободной торговли» многие предметы, являвшиеся роскошью в 1837 году, в 1897 году стали обычными удобствами. Пища, одежда, постельные принадлежности, мебель были теперь в гораздо большем изобилии, чем в какой-либо из предшествующих веков. Газовое и керосиновое освещение уступало место электричеству. Проведение праздничных дней на морском побережье стало обычным для мелкой буржуазии и даже для значительной части трудящегося класса, особенно на севере. Уже в 1876 году вырос и превратился в город Блэкнул – место ежегодного отдыха ланкаширских мастеровых, явившись дополнением к игравшим такую же роль Лендюдно и острову Мэн. Отдаленный Корнуолл уже стал местом отдыха для состоятельных людей в пасхальные дни, а для народных масс – в августе. Летом меблированные комнаты Кезика и Уиндермира и фермы Озерной области занимали семейные компании.
Даже до появления железных дорог лондонцы толпились на молу Брайтона и покрывали своими телами пески Маргета. Теперь все побережье Англии и Уэльса стало доступно для «однодневных экскурсантов» и «жильцов» благодаря паровому транспорту, возросшим заработкам и всевозможным сбережениям. В отдаленных бухтах и рыбачьих деревушках, куда приезжали отдыхать семьи городских жителей, дети и их родители купались, разыскивали и выкапывали сокровища, оставляемые приливом на отмелях; это хоть до некоторой степени компенсировало отрыв городского жителя от сельской жизни.