История эта становилась все более загадочной.

Разговор наш прервал секретарь суда, объявивший о начале слушания, и я встал, чтобы подождать, когда судья Фридман займет свое место.

— Эни, мэни, мини, мост, тяни киллера за хвост. Если это адвокат Хэллер, пусть приблизится. Эни, мэни, мини, мост. Здорово.

Анхель Ромеро улыбался. Я поджидал его в коридоре у кабинета судьи Шампань. А самодельного стишка этого не слышал с тех пор, как Ромеро его сочинил, — сразу после вынесения Барнетту Вудсону оправдательного приговора.

Мы стукнулись с ним кулаком о кулак.

— Ну так в чем дело? — спросил Ромеро. Состоявший некогда в подростковой банде, он вырос в суровой атмосфере улиц восточного Лос-Анджелеса.

— Сейчас скажу, Анхель. У меня есть вопросы о клиенте, который был у тебя несколько месяцев назад. Об Эли Вимсе.

Дело это Ромеро вспомнил сразу:

— А, да. У меня его Винсент забрал. А теперь, раз он помер, оно, значит, к тебе перешло?

— Как и все дела Винсента. Но о Вимсе я узнал только что.

— Ну, дай тебе бог удачи с ними, брат. Так что ты хочешь узнать?

— В деле я разобрался. Однако меня удивляет, что Винсент, по словам Джоанн Джорджетти, сам его домогался. Это и вправду так?

Ромеро поскреб подбородок, роясь в своем банке памяти. На костяшках его кулака различались маленькие шрамы от удаленных татуировок.

— Да, точно, он съездил в тюрьму, поговорил с Вимсом, и тот подписал бумагу о смене адвоката.

— А он не сказал тебе, зачем ему понадобилось это дело? Он что, был знаком с Вимсом?

— Понятия не имею. Он просто подмигнул мне, этак, со значением, знаешь?

— Нет. — Я пододвинулся поближе к нему. — Что значит — подмигнул?

— Я спросил у него, на что ему сдался мой братан, открывший стрельбу в стране белых людей. Я-то думал, Джерри просто хочет доказать, что он не расист, однако он подмигнул с таким видом, будто в деле было что-то еще.

— А ты не спросил — что именно?

— Спросил, да он не ответил. Сказал только, что одна из пуль Вимса была волшебной. А какого черта это значит, я так и не понял.

«Волшебная пуля». Снова она. Мне показалось, что кровь заструилась по моим венам с удвоенной скоростью.

Войдя в офис, я прошел мимо Лорны и Киско, сидевших, глядя на экран компьютера, за столом секретарши. Направляясь к своему внутреннему святилищу, я на ходу сообщил им:

— Если у вас есть что сказать, говорите сразу. Я сажусь в одиночку.

— И тебе тоже добрый вечер, — сказала мне вслед Лорна.

Впрочем, она-то понимала, о чем идет речь. «Сесть в одиночку» означало, что я запираю все двери и окна, задергиваю шторы, отключаю телефоны и полностью сосредоточиваюсь на работе. И достучаться до меня, пока я не найду решения задачи, будет невозможно. А мне предстояло отыскать «волшебную пулю».

Я обошел стол Винсента, плюхнулся в кресло, открыл сумку и начал вытаскивать из нее папки. На мой взгляд, дело обстояло так: я против них. Где-то в этих папках был ключ к последней тайне Джерри Винсента.

Как только я разложил папки на столе, в кабинет вошли Лорна и Киско.

— Я что-то не видел Рен, — сказал я.

— И больше не увидишь, — ответила Лорна. — Она уволилась. Ушла на ланч и не вернулась.

— Как-то уж больно быстро она уволилась. Звонила?

— Ага. Теперь она будет секретарствовать у Брюса Карлина.

Я кивнул. Определенный смысл в этом присутствовал. Лорна уселась в одно из кресел. Киско остался стоять, вернее, начал прохаживаться у нее за спиной.

— И еще одно, — сказала Лорна. — Надо полагать, твое ходатайство насчет улики по делу Патрика задело некие чувствительные струны. Его обвинитель звонил тебе уже три раза.

Я улыбнулся. Похоже, мне все-таки удастся помочь Патрику.

— Ты не известил меня о том, что подаешь ходатайство, — сказала Лорна.

— Я отправил его вчера из машины. Думаю, жена получила на день рождения поддельные бриллианты. И теперь, чтобы она об этом не узнала, прокуратура хочет заключить с Патриком сделку — если я отзову свое ходатайство.

— Это хорошо. Патрик мне вроде как нравится.

— Надеюсь, ему повезет. Что еще?

Лорна заглянула в свой блокнот. Я знал, что она не любит, когда ее поторапливают, и все равно поторапливал.

— Тебе продолжают звонить журналисты, и помногу. Насчет Джерри Винсента, или Уолтера Эллиота, или обоих. Хочешь услышать, кто звонил и по какому поводу?

— Не хочу. На разговоры с журналистами у меня нет времени.

Я взглянул поверх головы Лорны на Киско, по-прежнему остававшегося на ногах.

— Ладно, Киско, твой черед. Что у тебя?

— Я поговорил с моим источником по поводу Винсента, так вот, о фотографии подозреваемого, которую показывал тебе Бош, он ничего не знает.

— Ничего? Как ты думаешь, что это значит? Может быть, Бош понял, что твой источник сливает нам информацию, и просто отсек его от дела?

— Не знаю. Однако существование снимка для него новость.

— А Бош приходил этим утром, чтобы показать фотографию Рен?

— Нет, — ответила Лорна. — Я все время была рядом с ней. Бош не приходил.

Что это может означать, я не понял.

— Что-нибудь еще?

— Да. Ликвидатор Винсента сохранил одну из принадлежавших Патрику длинных досок.

Я приподнял брови:

— Сколько он хочет за нее получить?

— Нисколько. Скажем так: он хочет сделать тебе одолжение. Думаю, он надеется, что в будущем ты станешь использовать его как своего ликвидатора. Нужно, чтобы сегодня вечером кто-нибудь забрал у него доску.

— Спасибо, Киско. Дай мне его адрес, я пошлю за доской самого Патрика. Тебе удалось побеседовать с Брюсом Карлином?

— Карлин опять напакостил, — сказала Лорна. — Он передумал. Позвонил в два часа — сразу после того, как Рен сообщила по телефону, что уходит, — и сказал, что хочет получить единовременную плату, а если нет, нам придется добывать имеющуюся у него информацию самостоятельно.

Я раздраженно тряхнул головой:

— И сколько же он хочет?

— Десять тысяч долларов.

— Ты, надо полагать, шутишь. — Я взглянул на Киско. — Это же вымогательство. На вас, ребята, что — вообще никакой управы нет?

Киско покачал головой:

— Управа-то на нас есть, этим занимается куча правительственных служб, однако официальной договоренности у Карлина с Винсентом не было. Мы никаких их контрактов не нашли, так что, похоже, закон Карлин не нарушает. Ты у нас юрист, вот ты мне и скажи, так это или нет.

Я ненадолго задумался, потом выбросил все из головы. Меня еще продолжал подпитывать запас адреналина, которым я обзавелся в здании суда.

— Ладно, спрошу у Эллиота, согласен ли он заплатить столько. А пока пороюсь в папках, и, если мне повезет, Карлин нам не понадобится. Спасибо вам обоим за все сделанное. А теперь уходите, и приятного вам вечера.

Лорна удивленно уставилась на меня:

— Ты отправляешь нас домой?

Я посмотрел на часы:

— А что такое? Уже почти половина пятого.

— Собираешься работать здесь ночью один? — спросил Киско.

— Я запру дверь. И никого не впущу, даже если придет хорошо знакомый мне человек.

Я улыбался. Лорна и Киско — нет. Я указал им на открытую дверь кабинета. В верху ее имелся засов, придававший словам «сесть в одиночку» новый смысл.

— Все будет хорошо. Послушайте, Патрик все еще должен быть где-то рядом. Попросите его подождать. Возможно, после того как я позвоню кое-куда, у меня найдется что ему сказать.

Я раскрыл на столе папку с делом Патрика Хенсона, отыскал телефонный номер обвинителя. Нужно было покончить с этой историей, чтобы она не мешала мне двигаться дальше.

Обвинителем был Дуайт Поуси, я уже имел с ним дело раньше, и он мне не нравился. Некоторые обвинители обращаются с защитниками так, точно те совсем недалеко ушли от своих клиентов, и, к сожалению, Поуси был как раз таким.