«БУДУ!!!» – всё закричало во мне. Но внешне я ответил очень спокойно, что, конечно, дел у меня, именно послезавтра, совсем нет никаких, что я – всегда пожалуйста! – милости просим! – буду очень рад!

Не удержался – перед тем, как Оля окончательно собралась уйти в дверь, уже приоткрытую, я припал губами к её шее, вдохнул аромат волос, тела…

Нельзя так, знаю. Нельзя перед другим человеком себя обнаруживать, раскрывать. «Всё сказанное, сделанное вами, может впоследствии использоваться против вас…». Но… вот снесло же башню…

Я Олю отпускал, но знал, что она придёт. И она, правда, пришла. Расписано всё было так по звёздам.

Вместо джинсов – мини-юбка. Яркая косметика на лице. А ноги у неё какие длинные!..

Мы долго никуда не торопились. Попили моего ароматного кофею, поразговаривали о мелочах. Опять долго, как будто впереди у нас вообще вечность.

Потом через столик я протянул к Оле руку. Она мне подала свою. Так несколько минут просто – рука в руке. У меня бешено колотилось сердце…

На ней было красивое бельё. Я это заметил уже, когда девушка моя одевалась.

Да, мы стали встречаться.

Но и у красивых сказок бывает конец. Он просто должен быть.

Олины курсы закончились. И ей нужно было возвращаться домой. Там дочка, муж. Она зашла ко мне вечером, перед отъездом. Когда уезжает любимая женщина, когда она уезжает от тебя, быть может, уже навсегда, хочется в эту последнюю встречу вылюбить её всю до дна, до предела. Чтобы уже не осталось её ни для кого. Я не стал предлагать кофе. Я повлёк её к раздолбанному нашему дивану: нужно проститься, для влюблённых нет иного, нет лучшего способа, чтобы прощаться. – Не надо!.. – Оля слабо засопротивлялась. – Почему не надо? Надо! – Возразил я, расстёгивая знакомые пуговички, распечатывая плотно сидящие на бёдрах Оли джинсы. Девушка пыталась руками мне препятствовать. – Не надо… Я приеду домой… Нельзя, чтобы он почувствовал…

Тоже мне, причина. Туда ехать двое суток на поезде. Забудется всё. Сегодня же в последний раз. Может быть, навсегда в последний!.. Джинсов на Оле уже не было. Осталось трусики, лифчик. Нет, ну, чего уж тут сопротивляться. Совсем уже не чужие! Вот так… Видишь – и ничего страшного!..

Целую, пытаюсь заглянуть в глаза, но Оля их прячет.

Она не хочет встречаться со мной глазами.

И вообще – не хочет…

Останавливаюсь. Целую голые плечи, закрытые веки. Нехотя и медленно выскользнул. Ещё поцеловал. – Ну, что ты, милая, ладно… Ну, прости…

Какое-то время лежим молча.

– Оленька, а, давай, я тебя пофотографирую? -???

Я соскакиваю с дивана и бегу к шкафу, где лежит моё недавнее приобретение – фотоаппарат «Зенит-19». Чудо советской техники. Можно снимать при любой освещённости. Десять тысяч срабатываний до первого отказа.

Всё-таки в глазах Оли некоторое недоумение. Я нажимаю на спусковую кнопку – прекрасный, с недоумением, будет портрет.

Я три кассеты нафотографировал тогда с моей Оленькой.

Она, когда уверилась в том, что я не буду её дальше насиловать, вдруг повеселела. Игра в фотомодель ей понравилась. Потом – она же знала, что красивая. Все красивые женщины это о себе знают. А фотокарточек себя, красивой, никогда не видела. Тем более, в запретном, антисоветском стиле «ню». Оля подпрыгивала на диване, окончательно его добивая. Взлетали и замирали веером в блеске фотовспышки её длинные волосы. Оля в моих рубашках. Оля в своих чулках. Оля улыбается. Оля грустит. Оля. Оля. Оля…

Я никогда не был таким уж крутым фотомастером. И голую женщину фотографировал впервые. Но вспоминаю те фотографии и думаю, что и сейчас, когда Интернет и когда всё дозволено, наша с Олей фотосессия как-то выделялась бы из общей массы. Там, в тех фотоснимках, была жизнь. И было чувство. Мало выставить свет. Мало сделать нужный макияж, подобрать фон. Нужно ещё, чтобы у фотографа с моделью был контакт. Чтобы модель глазами, телом разговаривала с фотографом.

Весь вечер моя молодая, моя стройная и прекрасная девушка Оля весело разговаривала со мной…

Помню, в Питере когда-то попал на выставку фотографий, где впервые открыто были представлены снимки обнажённой женской натуры. Кажется, это было где-то в Гостином дворе. Думал – будет красиво. Хотел посмотреть на искусство. А оказалось – просто фото голых баб. Баба в лодке, баба в кустах. Баба на камне. Кто-то из фотографов успел первым проскочить, когда разрезали красную ленточку, обозначавшую запрет, и выставил свои поделки на главной улице Ленинграда-Петербурга. И народ шёл. Потому что было это по тем временам чудо невиданное…

Оля одевалась.

Поезд уходил рано утром, она попросила меня помочь донести до вагона вещи. Как и все «гости столицы», она накупила всякого дефицита, чтобы свою семью угостить, приодеть.

А утро было тихим, с чистым прохладным воздухом. Солнце только-только начало просачиваться через заросли тополей в нашем квартале бетонных пятиэтажек. Мы с Олей загрузили в багажник такси узлы и чемоданы. Потом ехали, молчали. – Как спала? – Ничего, нормально. – Ничего не забыла? – Кажется, нет.

Белорусский вокзал. Таксист постарался подъехать, как можно ближе. Хороший мужик. Вежливый. Денег взял по-божески.

Мы выгрузили вещи из багажника прямо на асфальт. Машина отъехала. Мы взяли вещи, для одной сумки почему-то не хватало руки. Можно как-то изловчиться, захватить. Тяжёлая. – А что у тебя там? – Где? Не знаю. Это не моя сумка. – А чья?..

Развязываю тесёмки – там гаечные ключи, автомобильные свечи, маленький домкрат. Это мы сумку таксиста, вместе со своими вещами, вытащили!.. Что тут делать? Оставили на месте, пошли к поезду…

Оля показала проводнику билет, я занёс вещи в вагон.

Мы постояли на перроне.

Слов никаких не было. Мыслями Оля была уже не со мной и не в Москве.

Когда прощаются, всё-таки, будто положено поцеловаться.

Мы обменялись вегетарианским поцелуем.

Мы не договаривались когда-нибудь встретиться ещё раз.

Мы и не встретились.

ВСЁ ЕЩЁ ВПЕРЕДИ…

Им сейчас под шестьдесят.

Вместе уже более пятнадцати лет. Познакомились, когда у обоих были семьи. Возникла взаимная симпатия. Которая потом переросла в близкие отношения. Каждый оставался жить в своей семье, исполнять обычные супружеские обязанности, растить детей. Параллельно стали находиться какие-то резервы свободного времени, которые можно было использовать для совместных встреч.

Не такая уж, из ряда вон, выходящая, история.

Потом от него, ну, пусть он будет Филипп, потом от Филиппа жена ушла. Оказывается, у неё параллельно с семьёй, была ещё одна жизнь. И чаша весов склонилась в сторону этой другой жизни.

С кем не бывает? Да, на каждом шагу!

Сейчас Филипп рассказывает об этом, как о счастливом случае, подаренном ему Судьбой. Не пришлось бросать семью самому, оправдываться, участвовать во всех семейных разборках.

Да и не бросил бы он свою семью никогда. Встречаться на стороне – да, продолжал бы, пока встречалось. А семью бы не бросил. Потому что нужно поднимать, воспитывать детей. И для этого очень нужно, чтобы семья была полной.

А его любимая внебрачная женщина тоже бросила свою семью. У неё тоже чаша весов перевесила в пользу другой, совсем новой, жизни.

Сошлись. Поженились.

Ну, так, о чём это я? О любви. Которая перекраивает человеческие судьбы по своему усмотрению, не считаясь с возрастом, наличием детей, даже – внуков. И не всегда семейные рокировки происходят так, сравнительно, бескровно. Не случайно родилась и не умрёт никогда пословица «на чужом несчастье своего счастья не построишь». Пословицу, конечно, придумали и твердят те, кто остались несчастными. Счастливые-то соединили свои жизни и – живут…

Так вот я – про эту новую семью, Филиппа и Валентины.

Они заново открыли для себя мир.

Они продолжают его открывать.

Пятнадцать лет прошло, а они и в гостях и на прогулках за руку, под руку. И под столом на вечеринках, при удобном случае, касаются друг друга ногами. И Валентина смотрит на своего Филиппа всё время непрерывно, сексуально, зовущее. И ей он отвечает…