Он ни на минуту не сомневался, что его благотворное влияние незаметно распространяется на окружающих, и, если при нем кто-нибудь начинал особенно хвалить Шучориту, он просто сиял от самодовольства. Он полагал, что своим примером и дружескими советами сформирует характер Шучориты, и начинал уже надеяться, что вся ее жизнь станет одним из величайших его достижений, делающих ему большую честь.

Его горделивая вера в себя не пошатнулась даже теперь, после того как Шучорита так некстати ударилась в правоверие, поскольку всю ответственность за это плачевное событие он возложил на Пореша-бабу.

Харан и раньше не мог чистосердечно примкнуть к общему хору, славящему достоинства Пореша-бабу; сейчас он начинал подумывать, что недалек тот день, когда и остальные оценят его проницательность, и в душе поздравлял себя с этим.

Харан-бабу мог простить людям все или почти все, но если кто-то из тех, кого он наставлял на путь истинный, выказывал желание идти своим путем, руководствуясь своими взглядами, он считал такое поведение непростительным. Выпустить свою жертву без боя он просто не мог, и чем очевиднее становилось, что его советы не действуют, тем упорнее наседал он на отступника. Как механизм, у которого еще не кончился завод, он не мог остановиться и продолжал назойливо жужжать одно и то же, не замечая, что его не хотят слушать, не видя, что игра уже проиграна.

Эта его особенность доставляла Шучорите немало неприятных минут, — не из-за себя, а из-за Пореша-бабу. Пореш-бабу сделался предметом обсуждения в «Брахмо Самадже» — нужно было найти способ пресечь это.

Не менее трудным был вопрос с Хоримохини. С каждым днем делалось очевиднее, что, несмотря на все ее старания держаться как можно незаметнее, она все чаще становится причиной раздоров в семье. Обиды, выпадавшие на долю Хоримохини, очень тревожили Шучориту. Она просто не видела выхода из создавшегося положения.

Ко всему этому Бародашундори не переставала надоедать Порешу-бабу, чтобы он поторапливался с замужеством Шучориты.

— Раз уж она решила своевольничать, мы не можем больше брать на себя ответственность за нее, — настаивала Барода. — И если ее свадьба будет опять отложена, я заберу с собой девочек и уеду куда-нибудь, — совершенно ни к чему им иметь все время перед глазами дурной пример. Ты еще пожалеешь, что так ее распустил, помяни мое слово! Посмотри на Лолиту — разве она была такой раньше? А теперь она делает все, что ей вздумается. И не слушает никого. Как по-твоему — чья это работа? Возьми хотя бы эту последнюю историю, когда я чуть не умерла со стыда. Может, по-твоему, Шучорита и здесь ни при чем? Я прежде никогда не жаловалась, хоть и знала, что ты любил ее больше своих дочерей, но имей в виду — дальше так продолжаться не может!

Не поведение Шучориты, а разлад в семье заставил призадуматься Пореша-бабу. Он нисколько не сомневался в том, что если Бародашундори вбила себе что-то в голову, то она гору свернет, а своего добьется. Увидев же, что ее старания не дают желаемых результатов, она просто-напросто удвоит их. Он считал, что при сложившихся обстоятельствах для самой Шучориты, пожалуй, лучше будет насколько возможно ускорить свадьбу. Поэтому он сказал Бародашундори:

— Если Папу-бабу сумеет уговорить Шучориту назначить определенный день, то я, со своей стороны, никаких препятствий чинить не стану.

— В конце концов, сколько раз можно спрашивать ее согласия! — воскликнула Бародашундори. — Ты просто удивляешь меня! Что еще за церемонии! Интересно, где она найдет другого такого жениха? Ты можешь на меня сердиться сколько угодно, но я все равно скажу, что твоя Шучорита недостойна Пану-бабу!

— Для меня не совсем ясно, как Шучорита относится к Пану-бабу, — заметил Пореш, — поэтому, пока они сами этот вопрос между собой не уладят, вмешиваться я не буду.

— Ах, тебе не совсем ясно! — снова налетела на него Бародашундори. — Наконец-то ты сознался в этом! Не так-то легко раскусить эту девчонку! Она совсем не такая, какой кажется. За это я ручаюсь.

Сразу после этого разговора Бародашундори послала за Хараном-бабу.

И вот в газете появилась статья об оскудении веры в «Брахмо Самадже». Намек на семью Пореша-бабу был так прозрачен, что, хотя имен в статье не упоминалось, всем было очевидно, о ком идет речь. По стилю нетрудно было догадаться и о том, кто ее автор.

Шучорита с трудом заставила себя дочитать статью до конца и была теперь занята тем, что рвала газету на мелкие кусочки.

Судя по тому, как тщательно она это делала, можно было подумать, что она не успокоится, пока не расчленит ее на атомы. Как раз в это время в комнату вошел Харан и, придвинув кресло, сел рядом с ней. Но Шучорита даже не взглянула на него, так поглощена была она своим занятием.

— Шучорита, — начал Харан, — мне надо серьезно с тобой поговорить. Так что выслушай меня внимательно.

Но Шучорита по-прежнему изничтожала газету. Когда рвать руками стало невозможно, она взяла ножницы и начала стричь ими остающиеся кусочки. Она еще не кончила свое занятие, как вошла Лолита. Харан повернулся к ней.

— Лолита, — сказал он, — мне нужно кое о чем поговорить с Шучоритой.

Девушка направилась было к двери, но Шучорита поймала ее за край сари.

— Но ведь Пану-бабу хочет сказать тебе что-то важное, — запротестовала Лолита.

Шучорита, не обращая внимания на ее протесты, усадила Лолиту рядом с собой.

Что касается Харана, то он органически был не способен понимать намеки и потому, не тратя времени по-пустому, сразу же перешел к делу.

— Я считаю, что нашу свадьбу откладывать больше нельзя. Я уже переговорил с Порешем-бабу, и он сказал, что, как только ты дашь свое согласие, можно будет назначить день. Поэтому я решил, что через воскресенье…

Но Шучорита, даже не дав Харану договорить начатую фразу, сказала: «Нет!»

Это «нет» прозвучало так выразительно и категорично, что Харан растерялся. Он всегда считал Шучориту образцом послушания и потому даже представить себе не мог, что она способна одним словом оборвать его еще не высказанное предложение.

— Нет?! — сердито переспросил он. — То есть что значит «нет»? Ты хочешь опять отложить свадьбу?

— Нет! — только и ответила Шучорита.

— Так о чем же ты? — Харан даже задохнулся.

— Я не согласна выходить за вас замуж, — сказала Шучорита, низко опустив голову.

— Ты не согласна? То есть как это не согласна? — повторил он в совершенном недоумении.

— Пану-бабу, вероятно, разучился понимать бенгальский язык, — колко заметила Лолита.

Харан бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Мне легче согласиться с тем, что я перестал понимать родной язык, — сказал он, — чем признаться, что я, оказывается, все время неправильно понимал слова той, которая никогда не видела от меня ничего, кроме уважения.

— Чтобы понять человека, нужно время, — заметила Лолита, — возможно, это относится и к вам.

— От начала и до конца, — сказал Харан, — слова у меня не расходились с делом, и я считаю себя вправе заявить, что неправильно истолковывать свои слова я не давал повода никому. Пусть Шучорита сама скажет, так это или не так?

Лолита хотела было что-то ответить, но Шучорита остановила ее:

— Вы совершенно правы, Харан-бабу, я не виню вас ни в чем.

— Если ты не винишь меня, — воскликнул Харан, — тогда почему же ты так низко поступаешь со мной?

— Вы имеете полное право называть мое поведение низким, — твердо сказала Шучорита, — но поступить иначе я не могла, потому что…

За дверью послышался голос:

— Диди, можно войти?

На лице Шучориты отразилось невероятное облегчение, и она сразу же отозвалась:

— Ах, это вы, Биной-бабу? Входите, входите, пожалуйста!

— Вы ошиблись, диди, это не Биной-бабу, а всего лишь Биной. Не смущайте меня таким официальным обращением. — С этими словами Биной вошел в комнату. Увидев Харана и заметив неудовольствие на его лице, он шутливым тоном добавил: — Ага, я вижу, вы недовольны мной, потому что я так давно не заходил.