Плюх улегся тогда на берегу, так, чтоб прибой доставал до брюха, и зажмурился на солнышке. Скоро к нему совсем близко подошла сытая и довольная Нюша, потерлась тихонько и сказала: «Плюх хороший…» Говорила она почти так же, как и Оля, только тоньше. И выговор — очень правильный, Плюху так ни в жизнь не научиться.

Они, конечно же, подружились. Плюх познакомил Нюшу со всеми — и с нелюдимым конем Моргенштерном, жившим на дальнем конце острова, но иногда приносившемся на зов хозяев. И с мудрым вороном Кроу, понимавшим все с полувзгляда и дававшим время от времени такие советы, что даже Оля качала головой, соглашаясь. И с веселыми хулиганистыми дельфинами, с которыми кошка поладила неожиданно быстро…

Дельфины, как увидали ее на берегу, тут же стали высовываться, драть глотки, свистеть, брызгаться. А Нюша — ноль внимания. Прошагала на причал, села и умывается, капли с себя соленые слизывает, чтоб шерстка блестела.

Дельфины, конечно, тут как тут. Из воды высовываются, соловьями заливаются, чирикают, щелкают, в общем — привлекают внимание. Нюша — нет, даже не смотрит. Умывается. Тогда один из них положил голову на край причала, и говорит: «Плюх — собака, я — дельфин, а ты кто?» Нюша у него и спрашивает, как будто не слышала вопроса: «У тебя имя есть?»

Этот в ответ что-то прочирикал и прощелкал — наверное, представился на своем дельфиньем языке. А Нюша и говорит: «Мы будем звать тебя Булькой. Это — твое земное имя. Запомни его!» И потрогала лапкой мокрую дельфинью голову, тихонько так…

Запомнить? С этим у дельфинов проблем никаких. Любой дельфин может хоть три часа подряд рассказывать, каким путем он добирается от океанского берега до этой вот бухточки, и ни разу не собьется.

В общем, вся дельфинья стая вмиг окружила причал, повыставляла морды и зачирикала: «И меня! И меня назови! И мне дай земное имя!»

Нюша каждого трогала лапкой, и каждому давала имя. Так что теперь они — не просто безымянные морские гуляки, а уважаемые члены общества. Даже самой маленькой имя досталось — Колибри.

После этого дельфины исчезли почти на месяц: Кроу рассказал Бульке, кто такие колибри, и стая уплыла посмотреть на этих птичек своими глазами.

В тот же вечер Дима поинтересовался у Плюха, как идут дела на острове, и Плюх ему подробно рассказал обо всем происшедшем. Не без ревности рассказал: ведь не кошки должны имена раздавать, в самом деле…

Но Дима только погладил пса и успокоил: это хорошо, что он, Плюх, следит за порядком. И что кошка инициативу проявляет — тоже хорошо и вполне разумно. Давно нужно было ввести дельфинов в общество, да все как-то руки не доходили… И к мудрому ворону Дима велел прислушиваться, потому что они с Олей очень часто отсутствуют, а без умного руководителя даже на таком крохотном островке сложно.

Плюх, конечно, согласился с каждым Диминым словом. Во-первых, он хозяин: как сказал, так и будет. А во-вторых, и в самом деле Кроу очень умный. Такой же умный, как сам Плюх сильный, а то даже еще умнее.

А Нюша — она просто всегда знает, что нужно делать. И ворону, между прочим, тоже никогда не перечит. Раз такое дело, надо будет завтра Кроу позвать на рыбалку, угостить свежей скумбрией.

Кто живет в Москве?

Оля обшарила развалины Москвы, возвышавшиеся над водой, и отыскала в них самую обычную кошечку. Она рассказывала Диме, как, одевшись в свое человеческое тело, и даже украсив его удобной для прогулок одеждой, ходила по уцелевшим кварталам бывшей столицы, пытаясь узнавать и вспоминать улицы без применения ангельской проницательности.

На душе было горько, и сердце билось часто. Дома на не затопленных морем участках давно превратились в груды осыпей, заросших дикой зеленью. Асфальт широких улиц исчез, рассыпавшись в простой щебень, на котором росло все, что только могло вырасти на каменистой почве.

На акации, кое-как выросшей на солоноватых водах морского побережья, уже старой, треснувшей надвое и склонившейся к холму из древних стройматериалов, Оля увидела кошку. Совершенно обычную кошку, очень молодую, не слишком крупную, сплошь изукрашенную рыжими, серыми, черными и белыми пятнами. Кошка с удивлением застыла, разглядывая необычное создание, но не убегала, хотя и страшилась пошевельнуться.

Оля оставила под деревом плошечку с молоком, немного сырого мяса и кусочек ароматного свежесваренного кальмара. И удалилась…

К молоку кошка осталась равнодушна. Мясо съела с удовольствием, хотя говядина вряд ли была привычной едой для мелкого хищника, живущего на городских руинах. Зато бело-розовая плоть кальмара кошку пленила…

Оля с улыбкой смотрела, с какой опаской кошка обнюхивала новую для себя пищу, как осторожно попробовала ее, как отошла в сторонку и прилегла, прислушиваясь к собственным ощущениям — и не умаляя внимания к окрестностям. А после решительно и смело съела остаток.

На третий день кормлений кошка встречала Олю, картинно вышагивая навстречу, мурлыкая, помякивая, и изгибая хвост вопросительным знаком. В тот день Оля ее впервые погладила, а через неделю, уже совсем ручную, взяла на руки.

Всем своим существом Оля тогда ощутила, как тревожилась кошка, поднимаемая к плечу, и как быстро оценила выгоды от своего нового положения: во-первых, тепло, высоко и безопасно. Во-вторых, сытно и спокойно. В-третьих, можно не опасаться завистников и конкурентов, которые затаились там и сям, но напасть боятся, так как чувствуют, что на сей раз сила — на стороне кошки, вооруженной теперь не только когтями, но и необычной защитницей, наверняка опасной по-настоящему…

Оля поняла, что выбор, причем обоюдный, сделан. И тогда она сосредоточилась, тщательно перестроила структуру нейронных связей в нервной системе зверька, увеличила электрический потенциал нервных клеток, активизировала дыхание и питание клеток кошачьего мозга, а после в один миг вложила в это существо толику разума и знаний.

Так на свете появилась новая живая душа, разумная, думающая и чувствующая.

Пережив перемены, кошка вдруг спрыгнула с рук, мигом вскарабкалась на дерево и вгляделась вдаль, принюхиваясь.

— Что с тобой? — спросила ее Оля.

— Волкособаки. Крупные — не достанут, и не станут ждать, когда я слезу, уйдут, — ответила кошка. — Но месяц назад приходила другая стая. Там были мелкие волкособаки. Их много. Они лазят по деревьям почти хорошо. Ловят мышей и крыс, душат, и отдают их крупным. Крупные защищают мелких. И возят их на спине, когда плавают. Нам надо бежать!

Кошка округлила глаза и спустилась под ноги к Оле.

— Бежим отсюда! — просительно заворковала она, увиваясь вокруг ног девушки.

— Нет, — сказала ей Оля. Никуда мы не побежим. Мне волкособаки, даже самые страшные, не опасны. А тебя я им не отдам. Так что не бойся…

До вечера Оля просидела с кошкой, рассказывая и объясняя ей, что не все так ужасно в этом мире. А к ночи поняла, что привязалась к животному, и оставить ее среди гор щебня и зарослей амброзии уже не сможет.

Основоположницей, праматерью разумного кошачьего племени придется, наверное, стать какой-нибудь другой кошке. А эту она заберет с собой, на остров.

Степи, небо, океан…

Дима, когда выслушал всю эту историю, только улыбнулся. То же самое он пережил в степных краях к северо-востоку от города, где отыскал табун диких лошадей. Гордые, сильные, быстрые, они спасались от волкособак бегством — а иногда и хищники спасались от них бегством… Дима присмотрел самого резвого и симпатичного жеребенка, подружился с ним, и однажды наделил того разумом…

Молодой конь сразу затосковал. Ему стало скучно в стаде себе подобных. Поначалу он с радостью носился с другими лошадьми, но скоро бездумные игры стали ему надоедать. А безмозглые подруги, только и падкие, что на мощь да на стать, начали раздражать.

Моргенштерн (Дима и сам не знал, почему назвал молодого жеребца темной масти Утренней Звездой), не находил себе места. Ему удалось отличиться: однажды на пути табуна встала стая волкособак. Силы были равными, и вожаки двух сообществ выжидали, решая, что делать…