– Ни за что тебе не поверю.
Ты, цербер, цензор,
ты плевал мне в спину.
Но распахиваю золотые двери.
За тебя поклонюсь Отцу и Сыну.
Поклонюсь вам направо и налево –
И учительнице музыки первой,
Что от рака печени умирала,
А Бетховена мне до конца играла…
Поклонюсь вам земным поклоном,
Ибо земное зачатие –тоже чудо:
Матери, меня исторгшей из лона,
И отцу, не продавшемуся иудам.
И святому Василию в синем,
И святому Владимиру в красном,
Ибо были, как небо в звездах – красивы,
Ибо любила их – не напрасно.
В мире дольнем можно все опошлить.
Поклонюсь вам налево и направо –
Торговец, весь в мозолях от госпошлин,
Честный аптекарь, продающий отраву.
Поклонюсь в детской колонии детям,
Знающим палочные удары.
Поклонюсь тем, кто еще жив на свете –
Старикам и старухам очень старым.
Поклонюсь тем, кто хлеб выпекает,
Во тьме пекарни ругаясь матом.
Кто корабли к Юпитеру запускает.
Кто раздает противогазы солдатам.
И, хоть в алтарь нельзя бабам от веку –
Допрежь Суда,
допрежь Воскресенья
Дозволь войти мне туда,
Человеку!
И облече бо мя в ризу спасенья!
Яко жениху, возложи ми венец,
И яко невесту, украси мя красотою…
Это мое начало. Это еще не конец.
Препояшусь синею лентою святою –
Синим лентием неба, где свищет мороз
Хулигански,
в два пальца,
под облаками..
…Поклонюсь Богородице, дурея от слез,
Мертвую медь оклада
щупая живыми руками –
Той девчонке, худой,
будто ковыль,
Взявшей двоих из детдома на воспитанье…
И надену подризник и епитрахиль,
Ратоборствуя против тленья – пыланьем.
БОГОМАТЕРЬ ВЛАДИМИРСКАЯ. ИКОНА
Очи ее – сливовые.
Руки ее – ивовые.
Плащ ее – смородиновый.
Родина.
И так ее глаза печально глядят,
Словно устали глядеть назад,
Словно устали глядеть вперед,
Где никто-никто никогда не умрет…
А мы все уходим. И мы все – уйдем.
…Лишь одна в Успенском соборе своем
Глядит печально, зная про то,
Что никогда не умрет никто.
Иду к жертвеннику ближе и беру кадило.
Милые, спите. Вас не тревожу.
Кто-то отходит – кто-то родился.
Просто – душа меняет кожу.
Каждый из нас на страданье сгодился.
Из кожи и меди, из матерьяла,
Коий наждак и алмаз не брали,
Мы возродимся! Начнем сначала –
Как будто мы и не умирали.
Все вам наврали! Не типографской
Краской – а темперой златовласой
Нас обозначат! Не радиосказкой –
Правдой архиерейского баса.
Мы возвращаемся. Поглядите:
Это я –со шрамами пыток.
Это я – в побоях подпитий.
Это я – помнящий свиток –
Список тех, кто убит при попытке
К бегству
кто позорно стыл дезертиром
В зимней землянке
мокрый до нитки
Перед воюющим наглым миром
***
– Мне в алтарь нельзя было– а я сюда влезла.
А ты кто?
– Чай, не признаешь меня, болезной,
драно пальто?..
– Бабушка, булку тебе, кипятка бы…
А здесь – вино да просфоры…
– Наплюй, дочка. Мы, старые бабы –
юного Времени воры.
Я ведь побирушка. А звать меня Елена Федоровна.
А мать моя была графиня.
Над алтарем под куполом – серебряные звезды.
– Елена Федоровна, не стой у дверей, простынешь.
…Поземка в дверь залетает, как в воду – весла.
– Иди сюда.
– Да нешто мне можно – к Царским Вратам!.. В грязном тряпье-то моем!..
– Иди. До Страшного Суда здесь будем стоять вдвоем.
ВЕЛИКАЯ ЕКТЕНЬЯ. МОЛИТВА ЕЛЕНЫ ФЕДОРОВНЫ
Господи, дай Ты мне силы еще пожить
И у соседки на кухне вприкуску чайку попить.
А так мне больше ничего и не надо. Солнышко горит зимой –
И в сумке моей согревается черствый хлеб ледяной.
Мы ведь привыкли эти льды да метели грызть…
Господи, а лучше и не надо, бо аз в сем мире бысть.
А я слышала другое:
О тех кого давно убили
кого давно пережила
чьи в мерзлых северных могилах
истлели вечные тела
О маме розовой графине
хрусталь очей пшеница кос
чье тело расстреляв в полыни
ногой спустили под откос
Она Флоренского читала
она в бессмертие души
так верила
она считала
на масло постное гроши
О тех кто плакал на трибунах
о тех кто хохотал внизу
о тех, кто нас пугал коммуной
цитатой вышибал слезу
под грузом лжи
под грузом правды
под электрическим бичом
О тех что были Солнцу рады
там за тюремным кирпичом –
оx как молюсь
ox как страдаю
да только проку ли им в том
что я себя здесь осеняю
уже нездешним тем крестом –
железным, хлебным, сыромятным
без яхонтов
без бирюзы
О тех что плакали стократно –
лишь две слезы
лишь две слезы
…Риза расписная мне спину жжет.
Рядом с графской дочкой на колени – бух!
Я еще молюсь о том, чтобы мой народ
не был больше слеп,
не был больше глух.
Но дрожит глухой, щупая струну.
Но бредет слепой, простирая длань.
…Только отведи, коли сможешь, – войну.
Там – любою мукой мученической стань.
И вбежал в церковь подросток худой.
Глаза васильковой плескали водой.