Задумавшись, Климов не сразу понял, что произошло: его качнуло, он ударился о стену и какая-то неведомая сила вздернула его за шиворот, встряхнула и перевернула. Его ноги стали разъезжаться, а фонарный свет разом исчез. Зловещий гул и непонятный грохот, усиленный запредельной тьмой, казалось, раскололи его череп надвое. Сознание померкло. Он оглох. Ослеп. И полетел в неведомую бездну.

Глава тридцать первая

«Ты был слишком строг с ними», — раздался чей-то голос, и Климов мучительно попытался вспомнить, кто бы это мог быть. — «Зато справедлив», — заметил кто-то голосом Петра, и в его тоне прозвучала похвала, если не гордость. Этот кто-то оказался недоверчивее и подозрительнее, нежели думал Климов. Этот кто-то постоянно щурил глаз, словно прицеливался. Его искаженное ненавистью лицо и мрачные звериные глаза выдавали одержимость и безумие маньяка. Он следил за каждой мыслью Климова и это угнетало. Заткнутый за пояс пистолет таил в себе опасность. Климова трепал нервный озноб, дыхание срывалось. Он не боялся, что его ударит током, но то, что взрыв будет серьезным, допускал. Тени от прожекторов, как на футбольном поле, крестом ложились на землю. Главное, чего хотелось избежать, это ненужной встречи с «Медиком». От постоянного вранья все превратились в идиотов. Человечество, как часовая стрелка, кружится по циферблату глупости. А дело в том, что все — наоборот. Чем меньше доза яда, тем скорее он подействует. Только любители старых вещей умеют жить прошлым. А кто живет прошлым, тот знает будущее. Это нельзя не чувствовать. Кулак Петра в ударе напоминал железный лом. Петр крушил охранников маньяка яростно, умело, беспощадно. Безудержно и жутко деловито. Выхваченные автоматы он просто разбивал о стены. Или наступал ногой на ствол и гнул его, как ветку. Климов уже выходил из комнаты, когда труп охранника медленно сполз по стене и улегся вдоль плинтуса. Улегся и подмигнул Климову. «Кто не видит снов, тот бредит наяву», — глухим голосом проговорил он в потолок и вновь прищурил водянистый глаз. Напольные часы в старинном деревянном корпусе размеренно отстукивали время, и перед глазами Климова снова возник «Медик». Он задумчиво теребил левую бровь и, ссутулившись, разглядывал носки своих туфель, не отрывая локоть правой руки от колена. Сидевший рядом с ним Зиновий поглаживал ствол пистолета с глушителем. «Мафию при свете не увидишь, — ласково сказал он Климову и тихо засмеялся. — Только в тени. — Его пальцы побродили по лицу Климова, ущипнули за нос и вцепились в дистанционный пульт взрывателя. — И то, когда ослепнешь». Уловив сбой в его хромой скороговорке, Климов отодвинулся подальше. Попытался сесть на корточки, но «Медик» грызнул спичку, сплюнул отщеп на пол, поковырял в зубах. Мясную вехотъ, приставшую к спичке, снял двумя пальцами и вытер их о подбородок Климова. Языком проверил — не осталось ли еще чего во рту — смачно сплюнул. Климов уклонился. «Ничего, — сказал он сам себе и успокоился. — Собор колокольней высок, а не ее забором». Климов не уверен был, что это сказал он, возможно, это сказал тот, кто был с ним рядом. Тот, у которого был жесткий взгляд и мягкие черты лица. Голова Зиновия дернулась, и он прогавкал: «Ты

хто,

сука?» — Около него тотчас закружились рожи бандитов, хари уголовников. Это были нелюди, способные на все. Отпетый сброд. В уши плеснулся дикий хохот, вой и лай собачьей своры. «Каюк менту! Спалился, зухер! Амба!» Климов отвернулся и увидел лицо Юли с чуть подрагивающими губами и беспомощно кричащим взором. Она смотрела на Климова глазами его жены, его Оксаны, тем нежным взором, который так легко принять за жалость. Смотрела и прижимала к себе сыновей. Прижимала и не могла переступить через труп Слакогуза. «Что мне теперь будет?» — молитвенно поднимая глаза на Климова, спрашивала она в страхе за детей. Он никогда не видел столько ужаса в одних глазах. Как будто ее душу вывернули наизнанку. «Ничего», — ответил чей-то голос, и Климову показалось, что он принадлежит ему. «Ты следишь за моими словами?» — спросила она пустоту, в которую проваливался Климов, и ему пришлось громко ответить «да». «А за временем?» — вопросительная интонация окрасилась сарказмом. «Да», — снова ответил Климов. «Так чего же ты медлишь?» — Ее покрасневшие от бессонницы глаза наполнились слезами, и Климов направил луч в лицо Зиновия. Направил. Ослепил и, выключив фонарь, ударил рукоятью пистолета ниже уха. Сразу же перед глазами появилась дверь, ведущая к газгольдерам. Наборные кнопки замка с расплывчатыми цифрами. Поди пойми, какую комбинацию надо набрать, чтобы проникнуть внутрь. «Или же выбраться наружу», — скованно пошевелил пальцами Климов и попытался пройти в дверь. Ему не удалось. Кто-то придавил его тяжелым камнем. Придавил и начал сыпать на лицо песок. «Что-то мертвяком воняет, — брезгливо произнес Зиновий и стукнул Климова по голове. — Псиной воняет». «Он же лягавый. У него натаска «по крови», — подъелдыкнул «Медик» и добавил. — Другим ему не стать». Климов постарался сдвинуть с груди камень и услышал стон Петра. «В одной яме два раза не прячутся, — сказал он Климову и повалился, на пол. — Когда не с чем бороться, мы летим в пропасть». Этого он мог и не говорить. Климов цеплялся, хватался за светлый край сознания и вновь срывался в пустоту, в провал небытия. Крутящаяся мгла в мозгу все время выбивала из-под ног точку опоры. А тут еще запавшие глаза, прямой с горбинкой нос, костистое надбровье… звериный взгляд маньяка.

Климов чувствовал, что ему пора очнуться, выплыть, выбраться из обморочно-бессознательного омута к свету, но темнота провальной памяти была сильнее. Смертная телеграмма, шепот жены, зубная боль и швейцар на пороге, бабка, торговавшая цветами — все зримо облеклось в цвет и увлекало за собой. Он снова отдавал холодные и пахнущие мокрым дубом хризантемы в чьи-то руки, сидел у гроба, смотрел на Ключеводск в бинокль… Видения провальной памяти были такими властно-цепкими, что Климов застонал. Затем пошевелил плечом и вновь увидел грустные глаза жены: «О детях ты подумал?» Мысль о сыновьях заставила встряхнуться, приподняться и — ухватившись за поручни, Климов рывком перебросил тело на лестницу, мигом взбежал по ней, подпрыгнул, схватился за металлическое ребро перекрытия, подтянулся, и, оказавшись наверху, побежал по двутавровой балке к железобетонной опоре, державшей угол здания. Поближе к выходу, где должен быть Зиновий… Заметив внизу длинную доску, лежавшую на бочке с солидолом, он высоко подпрыгнул, перевернулся в воздухе и сразу же двумя ногами приземлился на торчавший край доски. Длинный конец ее резко ушел вверх и сбил с ног террориста, угодив тому под челюсть. Раздался хруст ломаемых костей, и вязкое чувство безволия исчезло.

Климов лежал, придавленный камнями, в полной темноте. Болезненно ныло плечо, гудела голова, лицо было присыпано каменной пылью. Он выплыл из небытия, стряхнул с себя налет оцепенения. Проверил руки, ноги. Пошевелил пальцами. Выбрался из-под завала.

«Если это не взрыв, то явное землетрясение, — сказал он сам себе и специально громко повторил: — Землетрясение».

«Медик» не ответил.

Климов осторожно двинулся вперед и неожиданно отдернул руку — в боковой стене лаза зияла дыра. Он ее не видел — чувствовал. В нее затягивало руку. Климов отодвинулся назад. Все его тело сковал страх. Немыслимый. Потусторонний. «Медика» не было, зато была дыра — неотвратимый, как бедствие, путь в преисподнюю.

Климов понял, что дыра всосала в себя «Медика» — гора очнулась. Это был ее провальный вдох. Климов столкнулся с тем, о чем рассказывал Иван Максимович, с загадочным и, в общем, всеми объясняемым явлением природы, а точнее: подземелья. В одной из горных пустот образовался вакуум и туда теперь затягивало воздух. Сколько этот «вдох» продлится, сказать было нельзя. Иван Максимович считал, что «протяженность вдоха» может достигать нескольких суток. Словом, никогда не знаешь, что случится на земле, а под землей — тем более.