Эти новые привязанности по большей части асексуаль­ны: мальчики играют с мальчиками, девочки — с девочками. Мальчик, проявляющий интерес к девочкам, считается не­женкой, а девочка, которая хочет играть с мальчиками, это «мальчишка в юбке». В этот период детей побуждают при­нимать и развивать их сексуальную роль в жизни, развивать типично мужские или типично женские интересы, за ис­ключением интереса друг к другу.

[39]

Наконец наступает подростковый период. Начинают функционировать половые железы, в организме происхо­дят стремительные перемены, и тело снова приобретает ог­ромное значение. И для мальчика, и для девочки оно снова оказывается в центре внимания: теперь мир побуждает мо­лодых людей обращать внимание друг на друга, старые при­вязанности пересматриваются и перерабатываются на ос­нове новых; впервые за все время они обретают открытый сексуальный характер.

По крайней мере, мы ожидаем, что начнется период влюбленности. Да и подростки тоже ожидают этого.

Мы наблюдали, как будущий любящий рос с младенче­ства, теперь же видим, что возникает как будто совершенно новый феномен — феномен гетеросексуальной любви. Од­нако теперь мы также знаем, что, если не считать открыто­го сексуального проявления, этот феномен не так уж нов. Способность любящего давать и принимать любовь не воз­никает за одну ночь. Она росла в нем с самого дня рожде­ния. Даже ее сексуальный аспект не совсем нов, потому что использование собственного тела для получения удоволь­ствия находилось в центре жизненного опыта младенца, это был его первый шаг в науке любви.

Мы также знаем, что любящий, готовый к возникнове­нию привязанности, которая ему кажется самой важной в жизни, привносит в нее те свои привязанности, которые сформировались раньше, которые он сознавал и не созна­вал, привязанности, которые гармонично соответствуют его новой любви и которые ей противоречат, те, что усиливают наслаждение, и те, что ограничивают. Когда он приближа­ется к редкому и тонкому набору чувств, связанных с осо­бой привязанностью к другому человеческому существу, он не в состоянии исследовать и анализировать. Но мы знаем, что качество его любви, так же как и ее будущее зависят от того, какое места она займет в сложном рисунке всех ос­тальных его любовных привязанностей.

И чтобы понять, как он справится со своей наиболее важной любовью, мы должны рассмотреть другие разно­видности любви.

[40]

3. НАШЕ МНОЖЕСТВО «ЛЮБОВЕЙ»

Все мы обладаем большими способностями к любви, которые используем далеко не полностью, и у каждого го­раздо больше «любовей», чем мы сами сознаем. У каждого их нас их много, даже у тех, кто по всем свидетельствам одинок и эмоционально беден.

Не всегда это любовь к людям. Определяя любовь как привязанность, мы начинаем понимать, как много у каж­дого из нас разновидностей любви.

'Некоторые из этих разновидностей мы называем «инте­ресами». Когда речь идет об интересах, особенно ясно, что индивид может иметь множество подобных привязаннос­тей и в то же время не быть влюбленным в обычном смысле этого слова. Человек может интересоваться альпинизмом, сбором грибов, изучением тибетских диалектов, высшей ма­тематикой, и некоторые из этих интересов могут быть очень сильными и страстными, но этот же человек может совсем не интересоваться людьми, тем более эмоционально инте­ресоваться одним из людей.

Любовь под любым другим названием

Интересы — это сознательные привязанности; мы зна­ем, когда они у нас есть. Но существует другой тип привя­

[41]

зан ноете й, которые мы можем не осознавать, но которые могут захватить нас сильней любого сознательного инте­реса. Это те привязанности, которые возникают еще до того, как мы начинаем что-то осознавать, они возникают в мире младенческих ощущений, о котором мы уже гово­рили. Привязанность младенца к собственному телу через ощущения, создающие основу первого осознания, есть начало способности к любви — любой разновидности люб­ви, как мы увидим.

Начиная интересоваться различными частями своего тела, привязываясь к ним, развивающееся человеческое существо находит способы осуществления своих привязанностей, и эти способы, становясь привычными, усиливают сами при­вязанности. Мы уже приводили пример — дети сосут боль­шой палец, развивая привязанность ко рту и к удоволь­ствиям, которые он приносит.

Привязанности такого типа мы обычно называем при­вычками. Мы повторяем одно и то же действие, одним и тем же способом проявляем свою привязанность, и не­много погодя сама привычка становится привязанностью, как будто особый способ действия сам по себе потреб­ность или желание. Ребенок любит сосать палец, или лю­бит спать на животе, или любит есть медленно и разбор­чиво. Взрослый любит газету за завтраком, выпивку перед обедом, свое место за базой во время бейсбольного матча. Эти на первый взгляд тривиальные привязанности могут быть так сильны, что человек тревожится и раздражается, если что-нибудь служит им помехой. Именно из-за по­добных привычек-привязанностей многие мало путеше­ствуют, а некоторые не способны к большой любви. При­вязанности, которые мы легко сбрасываем со счетов как привычки, могут принести любви и браку гораздо больше вреда, чем мы сознаем.

Эти привычки-привязанности могут иметь очень глубо­кие корни. Привычки — слишком механическое название. Такую привычку, как, например, грызть ногти, мы можем отбросить. Привычка грызть ногти — это способ проявле­ния привязанности, но она не указывает, к чему именно

[42]

привязан тот, кто грызет ногти. Привычка-привязанность может вырасти на основе какого-то инфантильного идеала, например желания оставаться связанным с материнской грудью. Такая ранняя привязанность, если тем или иным способом не была разрешена, способна влиять на индивида на протяжении всей его жизни. Не осознаваемая, она мо­жет стать корнем других привязанностей, которые человек вынужден развивать, хотя они не соответствуют его взрос­лым интересам. Именно раннее и глубокое происхождение некоторых привычек-привязанностей делает отказ от них таким трудным.

Названия наших привязанностей (интерес, привычка или даже страстное увлечение) характеризуют наше отношение к ним и в определенном смысле описывают ту власть, ко­торую эти привязанности имеют над нами. Наши интересы и то, что людям просто «нравится», приносят нам созна­тельное удовлетворение, также мы чувствуем, что можем, если захотим, сознательно от них отказаться — на время или навсегда. Наши страстные увлечения приносят нам не только удовольствие, но и сознательную боль, мы рассмат­риваем их как преходящие, временные. Привычки, кото­рые не всегда приносят осознанное удовольствие, как раз труднее всего преодолеть. Нередко можно услышать, как мужчина говорит о женщине, к которой все еще привязан, хотя эта привязанность не приносит ему радости: «Навер­но, я к ней просто привык».

Многие наши привязанности и даже привычки-привя­занности приятны, и мы испытываем к ним позитивные чувства. Заядлый курильщик может сказать: «Я люблю пер­вую утреннюю сигарету». Он может выкуривать две пачки в день и не получать удовольствия, может даже не замечать, как выкуривает эти сигареты, но сознательно наслаждается самой первой, он ее любит. Возникающие у нас привязан­ности могут вообще не приносить удовольствия, они могут определенно нам не нравится, и тем не менее мы испыты­ваем привязанность. Эти привязанности занимают свое место среди многих других разнообразных и на поверхнос­ти часто необъяснимых видов любви.

[43]

Дерево со многими ветвями

Интересы, привычки, увлечения — все это разновидно­сти привязанностей. Влюбленный, какие бы романтичес­кие чувства он ни испытывал, на самом деле является ком­бинацией всех этих скорее прозаических привычек, инте­ресов, привязанностей, которые сформировались у него с рождения. В них истинная история его любовной жизни. Романтическая любовь тоже входит в это единое целое, но является лишь частью истории человека любящего.