Полезная и вредная любовь к себе

Мы описали любовь к себе в ее взрослом состоянии, ту здоровую любовь к себе, которая является основой любви к другим. Но любовь к себе может, конечно, быть недоразви­той, оставаться ограниченной и инфантильной. Двадцать лет спустя ребенок в мужчине по-прежнему может плачем требовать внимания к себе, удовлетворения своих потреб­ностей, даже за счет других, и впадать в приступы мрачного настроения и раздражения, когда его желания не удовлет­воряются.

Мы говорили, что женщина, которая не обладает адек­ватной самооценкой, проявляет это, одеваясь бедно, как будто она не стоит тех денег и хлопот, которых требует хо­роший гардероб. Но может быть и другая крайность: тот же самый механизм другую женщину может заставить укра­шать себя чрезмерно, и женщина становится одержима сво­ими туалетами, прическами и комплекцией. Она тратит на одежду и салоны красоты гораздо больше денег, чем может себе позволить.: И сколько бы времени она ни просидела, прихорашиваясь у туалетного столика* ей все будет мало. Она готова весь вечер любоваться собой. Она не может уде­лять внимание соседу за обедом, беседе, игре, музыке. Она слишком занята своим платьем, лицом, прической. Ее от­ношения с другими строятся в основном на том, что они подумают о ней и ее внешности.

Когда женщина тщательно одевается и причесывается, проверяет все мелочи и последний раз бросает на себя взгляд в зеркало, перед тем как выйти, — это не нарциссизм. Она может даже немного посуетится, вернуться, чтобы взять другую пару сережек или другие перчатки. Но когда послед­ний раз посмотрит в зеркало, она будет довольна: пусть и не красавица, но она хорошо подготовилась. Теперь можно позабыть о себе и своей внешности и начать развлекаться.

[114]

Это не нарциссизм, а принятие себя, здоровая любовь к себе, которая на самом деле избавляет от излишнего вни­мания к самому себе.

Инфантильная любовь к себе не освобождает, а ограни­чивает и порабощает. Человек, страдающий нарциссизмом, не может делить радость или удовольствие с другими и тем более не может сочувствовать чужой боли. Ни у кого зубы не болят так сильно, как у него, ни у кого нет таких труд­ных для решения проблем, никто не работает так тяжело и не приносит такие жертвы. И никто его не понимает.

Он может вести себя эгоистично, думать только о себе, никому не сочувствовать, быть даже жестоким и не поймет, что причиняет боль другим людям. Он подобен ребенку, который щиплет остальных детей в песочнице, пока мате­ри не надоест его уговаривать и она решит показать ему, что он делает. Она щиплет его достаточно сильно, чтобы он заплакал. Теперь он наконец поймет, почему нельзя щи­пать других.

Взрослый, у которого сохранилась инфантильная любовь К себе, не обязательно проявляет ее очевидными инфан­тильными способами. Общество побуждает человека покры­вать себя славой таким образом, что подчеркивается значе­ние любви к себе. Мощные соревновательные силы требу­ют: «Победи или будешь побежден». Всякий захваченный такой борьбой может выработать стремление к богатству, власти, статусу за счет других своих отношений. Финансо­вый успех, несомненно, приносит удовлетворение, но в нем есть опасность для других разновидностей любви. В это стоит вглядеться повнимательней.

[115]

7. ЛЮБОВЬ И СТАТУС

Мы все любим вещи — материальные вещи, которые стоят денег. Мы любим их так сильно, что они становятся важной частью нашей любовной жизни. Стоит только при­слушаться, как люди выражают эту свою любовь. «Я люблю свою новую машину». «Я люблю меховое манто». «Мы лю­бим наш новый дом». Используют ли в данном случае люди слово «любить» в другом смысле? Ответ только один — нет. Мы можем связывать любовь с романтикой, сексом, бра­ком. Но любовь — это привязанность, и она не ограничи­вается привязанностью исключительно к людям.

В подобных материалистических мечтах люди не только раскрывают свои желания, но, поскольку их желания силь­ны и возникают многократно, одновременно показывают, как они этим поглощены и на что могут пойти, чтобы при­обрети такие вещи. Эта поглощенность вещами может от­нимать больше времени, мыслей и энергии, чем любовь к определенному человеку. Никто в этом откровенно не при­знается, но приобретательство и статус могут стать главной любовью человека.

Нам нравится представлять себя способными на вели­кую любовь в романтическом смысле, противоположную

[116]

пристрастию к приобретательству. И мы действительно в высшей степени способны к мечтам, стремлениям и даже к самым нежным чувствам к кому-нибудь, кто «прекрасен, как ночь». Но мало кто из нас обладает достаточной свобо­дой от внутренних порывов и мощных социальных сил, чтобы не отвечать на призывы к приобретательству и соб­ственности. Мы хорошо видим это на примере любого ре­бенка, который примерно в четыре-пять лет каждое пред­ложение начинает с «хочу» или «дай». И многие из нас с этой привычкой так и не расстаются.

Что дают нам вещи

Культура нашего западного мира, конечно, высоко це­нит приобретательство. Это не примета последних лет. Так продолжается уже столетия. Большое богатство автомати­чески приносит своему владельцу статус. И это психологи­чески влияет на нас. Большинство чувствуют себя безопас­ней за рулем сверкающего нового дорогого автомобиля, чем в старом и побитом. Многие мужчины в воскресенье боль­ше времени проводят с машиной, полируя и лаская пред­мет своей гордости, чем с женой. Богатство и высокое по­ложение помогают притупить жало тревоги, от которой мы все страдаем в различной степени. Они даже создают иллю­зию любви без всяких условий, а если и не любви, то, по крайней мере, одобрения, к чему мы подсознательно стре­мимся с самого детства.

Формулируя просто и прямо, вещи удовлетворяют нас, и в этом удовлетворении главным компонентом является любовь к себе. Наш первый шаг в науке любви — любовь к себе, и именно такой вид любви лучше всего знаком нам в первые годы жизни. От этой младенческой любви к себе мы никогда полностью не отказываемся, хотя учимся транс­формировать ее, придавать ей возвышенный характер, что­бы она приносила нам более взрослое удовлетворение.

Стремление к богатству и статусу и последующее обще­ственное одобрение предлагают прямое удовлетворение

[117]

младенческой любви к себе. Такая любовь не создает ос­ложнений, не требует учета желаний и потребностей дру­гих людей. Чтобы приобрести такое общее одобрение, нам не нужно думать о других. Нужно только считаться с собой и приобретать. Немного погодя приобретательство стано­вится частью нас — неотъемлемой частью, и в результате мы чувствуем себя более значительными.

Вещи обладают реальностью и осязаемостью в отличие от любви с ее эфемерными свойствами. Нас учат, что тот, «кто тащит деньги — похищает тлен» ¹, но в то же время мы стараемся, чтобы нас не ограбили. Пользуемся замками и системами сигнализации, страхуем свое имущество. Мно­гие гадают, любят ли их ради них самих или ради их денег.

Любовь может быть непостоянной, ненадежной. Мы от­крываем это еще детьми, а некоторые заново открывают это уже будучи взрослыми. А вот обладание имуществом надежно, конечно, если не рухнет рынок ценных бумаг или не случится катастрофы в бизнесе. Имущество не отвечает на нашу любовь, но зато оно нас не бранит и не сбежит с кем-то другим. Имущество поддается математической оцен­ке. Его можно считать, каталогизировать, его стоимость мож­но оценить в деньгах. А как сосчитать или измерить лю­бовь? Элизабет Баррет попыталась это сделать в своем со­нете, адресованном Роберту Браунингу ²:

Как я тебя люблю? Позволь мне сосчитать.

Люблю тебя до глубины и ширины,

Каких способна достичь душа...

Она продолжает в таком роде, и это прекрасный сонет, но, прочитав его, мы можем понять только, что она влюб­лена.

¹Шекспир. ОтелЛо, 3 действие. Пер. Б. Пастернака. — Прим. перев.