Сохранить его удалось в общем-то только благодаря милости царя, который по-прежнему не облагал злополучное владение ни налогами, ни царскими податями. Но когда в 1847 году со смертью герцога Генриха род Анхальтов-Кетхенов угас, его наследник, герцог Анхальт-Дессау, воспользовался первым удобным случаем, чтобы отделаться от этой досадной обузы. В 1856 году он продал поместье немецко-русскому помещику Фридриху Фейну за 525 тысяч прусских талеров, что равняется 1,5 миллионам золотых марок. Но все равно это была не слишком выгодная сделка, потому что за прошедшие десятки лет герцогство потеряло по милости этого лихого предприятия значительно более миллиона золотых марок. Объяснялось же все это очень просто: тупоголовые люди стремились хозяйствовать в степи обязательно на «анхальтский» манер…

А вообще-то говоря, все началось с пощечины. Она-то и послужила толчком к стремительному обогащению семьи покупателя имения «Аскания-Нова» — Фридриха Фейна, помогла Фейнам стать миллионерами.

Дело было так: предок Фридриха, огромного роста детина, недюжинной силы и страшно вспыльчивый, состоя на военной службе в вюртембергском полку, получил за что-то от своего офицера пощечину. Дико вспылив, молодой человек недолго думая схватил свое ружье и пырнул обидчика штыком. Ему удалось бежать, а некоторое время спустя он объявился на Украине. Там и поселился. Его сын Фридрих вырос таким же необузданным, как отец, и обладал той же медвежьей силищей. Когда во время какой-то семейной перепалки отец схватил охотничье ружье и пульнул в сына, тот тоже был вынужден бежать из родных мест и поселился где-то на Кавказе. Там ему удалось разбогатеть, и после смерти отца он вернулся назад в родное имение уже знаменитым овцеводом. Он разводил все больше и больше овец и скупал соседние угодья одно за другим, пока не приобрел напоследок и злополучную Асканию-Нова. Ему удалось стать самым крупным овцеводом России, и говорят, что стадо его превышало 750 тысяч голов прекрасных овец, каждая из которых приносила ему ежегодно немалый барыш.

Однако разводить овец в засушливой степи и сохранять им жизнь во время снежных зим — дело совсем непростое. Ведь Таврическая степь отнюдь не отличается тем мягким климатом, который господствует на Крымском полуострове, хотя и расположена всего в каких-нибудь 300–400 километрах севернее его. Поэтому овец здесь приходится зимой держать месяц, а то и два в закрытых помещениях. И у того, кто не сумел запасти на это время достаточного количества сена, они гибли от голода. Если отара попадает в один из тех ужасных снежных буранов, которые здесь бывают, то может случиться, что обезумевших от страха животных невозможно загнать в овчарню. Иногда в подобной ситуации может помочь лишь воз сена, который тащат впереди отары и за которым погибающие от голода животные готовы следовать куда угодно. Но самое главное — это не давать им летом пастись непосредственно вокруг овчарен, трава вокруг них должна сохраняться до самой зимы. Потом, зимой, там можно погонять табун лошадей, проламывающий своими копытами снежный наст, под которым овцы могут найти для себя пропитание, не отходя далеко от своих жилищ.

Но и сама шерсть не приносила тех доходов, которые могла бы: она просто-напросто была слишком пыльной и грязной. А колодцев, которые из-за глубокого залегания грунтовых вод с таким трудом удавалось прорыть, с грехом пополам хватало лишь на то, чтобы напоить овец, но никак не на то, чтобы их перед стрижкой искупать. Следовательно, приходилось напирать не на качество, а на количество шерсти, чтобы иметь возможность выручить приличную сумму.

И суммы на самом деле оказывались приличными! Единственная дочь запальчивого Фридриха вышла замуж за деловитого сотрудника своего отца — саксонца Иоганна Готтлиба Фальца. Царь разрешил им носить двойную фамилию — Фальц-Фейн.

Когда Фридрих, имевший пристрастие к путешествиям, спускался однажды на пароходе из Будапешта вниз по Дунаю к берегам Черного моря, он попал в компанию венгерских овцеводов. Фридрих вмешался в их беседу о качестве шерсти, о пастухах, отарах и степях. Властелины Пушты, высокомерно оглядев скромно одетого чужака, заявили, что, дескать, тому, кто ничего в этом деле не смыслит, лучше было бы и помолчать. На это Фридрих Фейн как бы между прочим заметил, что у него одного столько овчарок, сколько у всех присутствующих здесь господ, вместе взятых, — овец…

И это была правда. Семейство становилось все состоятельнее. У Фальц-Фейнов были поместья в Мекленбурге, вилла в Ницце, сказочный белый дворец в готическом стиле с 60 роскошно обставленными комнатами на берегу Черного моря. Там пышно праздновались дни рождения, притом пиршества длились неделями, и вся округа присоединялась к этому ликованию.

Но, ей-богу, мне никогда не пришла бы в голову мысль поехать в этот столь удаленный уголок Украины, не окажись последний из Фальц-Фейнов, тоже Фридрих, «сумасбродным любителем животных». Еще гимназистом он получил разрешение выстроить себе «птичий дом». Он радовался, когда на охоте удавалось изловить подранка: вылечивал птиц и содержал их затем в просторных вольерах. Однажды случилось несчастье. Перед самым концом охоты из-за неосторожного движения само собой разрядилось ружье, и весь заряд дроби попал Фридриху в правую руку. Чтобы не испортить настроения родителям, он наскоро перевязал рану, надел другую куртку и, как ни в чем не бывало, явился на праздничный рождественский ужин. Но когда один из его учителей, приветствуя его, стал слишком уж дружески пожимать ему руку, он не вынес боли и упал в обморок.

Более серьезные испытания выпали на долю Фридриха, когда ему после смерти отца пришлось взять на себя управление всеми поместьями. Однажды, когда он уволил одного строптивого инспектора, внезапно ночью в той части дома, где находилась спальня владельца замка, произошел взрыв. Только под утро Фридриха удалось откопать из-под обломков: на теле его зияли многочисленные раны и несколько ребер оказались сломанными. К счастью, одна из потолочных балок так удачно легла на спинки железной кровати, что образовала над ней нечто вроде защитного перекрытия. Оказалось, что какой-то неизвестный злоумышленник начинил печку взрывчаткой и, подведя к ней бикфордов шнур, заставил взлететь все на воздух.

Фридрих Фальц-Фейн, который не курил и не пил, имел лишь одну, но «пламенную страсть»: он обожал всяческое зверье. Став единовластным хозяином Аскании, он принялся строить новые птичники, которые становились все просторнее и прекраснее. Но настоящее начало столь знаменитого сегодня «рая животных»— Аскании-Нова следует отнести к 1887 году. Именно в тот год Фридрих Фальц-Фейн пригласил к себе в имение специалиста, которому и удалось пробурить первую глубинную скважину в земле. На глубине 70 метров наткнулись наконец на отличную, прозрачную воду. С помощью насоса ежедневно выкачивали по 300 тысяч ведер воды наверх. Вскоре и все соседние поместья обзавелись аналогичными буровыми скважинами, и со временем с их помощью, да и еще путем устройства плотин на реках, было организовано искусственное обводнение земель, и сегодня степь, когда-то заселенная лишь кочевниками, превратилась в одну из неиссякаемых житниц Советского Союза.

Водонапорная башня, построенная в стиле древней руины, стоит еще и сегодня, но вся сверху донизу обросла плющом. Отсюда вода растекается по каналам «зоопарка», где купаются утки и гуси из всех стран света, а затем стекает в большой пруд, где гордо вышагивают фламинго и пеликаны. Шестьсот различных видов деревьев Фридрих Фальц-Фейн свез сюда со всех концов земного шара, пытаясь акклиматизировать их посреди безлесной степи; ему удалось вырастить большой ботанический сад. Двести из этих видов прижились и стали разрастаться дальше. По ухоженным дорожкам этого райского парка я и бродил вечером в день своего приезда в Асканию-Нова и наслаждался пением соловьев.

Фридриху не нужно было больше содержать своих любимых птиц в клетках. Теперь они и так никуда не улетали из зеленого «острова в степи».