Читах появился в Ниоколо-Коба в конце июля — спустя год после того, как мы выпустили его на волю в районе горы Ассерик. За все это время никто его не видел. Казалось невероятным, что после года независимой жизни в лесу Читах, почувствовав себя плохо, появился в многолюдном лагере и так же просто ушел оттуда, когда выздоровел.

Новость о том, что Читах сумел уцелеть в первый год жизни на свободе, вдохновила меня. Он успешно перенес все тяготы, связанные с сезонными изменениями источников пищи и воды, и, должно быть, приобрел достаточный опыт, который поможет ему в будущем. Меня тревожило лишь одно обстоятельство: он все еще был одинок. Но я была уверена, что его одиночеству скоро наступит конец. Как только я вернусь в Ниоколо и смогу разыскать его, у него появятся товарищи в лице Уильяма, Пуха и Хэппи, а потом, быть может, и других молодых шимпанзе, которых удастся вызволить из неволи. Эта мысль придала мне решимости во что бы то ни стало найти средства для осуществления моих замыслов.

После Гомбе я провела две недели в Лондоне, пытаясь заручиться финансовой поддержкой. Гуго ван Лавик тоже был в это время там и всячески помогал мне, но число организаций, пожелавших субсидировать мой проект, было крайне невелико, и я начала уже впадать в отчаяние. Все устроилось неожиданно и очень быстро. Владельцы фирмы «Коллинз», будущие издатели этой книги, настолько заинтересовались моими планами, что согласились выдать аванс, который покрывал все расходы на первый год эксперимента. Тем временем Гуго решил снять фильм о моих обезьянах и, продав авторские права, обеспечил проведение второго года исследований. Я была на седьмом небе от счастья. Мало того, что я могу тотчас приступить к осуществлению своего замысла, — один из лучших фотографов-анималистов будет снимать об этом фильм.

Никогда не забуду то удовольствие, которое я испытала при покупке первого своего автомобиля. Им оказался лендровер, ранее принадлежавший ирландской полиции. Я не представляла себе, какие чувства может вызывать безжизненный механизм в душе человека! Свое новое сокровище я назвала «Фелисити»[2].

Будучи в Англии, я посетила доктора Майкла Брэмбелла, курировавшего отдел млекопитающих в Лондонском зоопарке. Он показал мне двух молодых шимпанзе, самца и самку. Их звали Юла и Камерон, и оба они родились в зоопарке. Обезьяны узнали доктора и протянули свои длинные руки сквозь прутья решетки, чтобы дотронуться до его лица. Камерону было 4 года. Сразу после рождения его бросила мать, и он вырос в доме доктора Брэмбелла, а потом его снова отдали на попечение смотрителей. Юлу тоже по каким-то причинам отняли от матери в раннем возрасте. Когда каждому из детенышей было около года, их поместили в одну клетку. С тех пор они и живут вместе. Камерон более доверчив и игрив. Юла, которой тоже исполнилось 4 года, меньше его, очень хороша собой и отличается спокойным нравом; движения ее более медленны и осмотрительны. Своей манерой поведения, в которой сочетались застенчивость и твердость, Юла живо напомнила мне Энн. Камерон принялся играть со мной через прутья решетки, хватая за руки, похлопывая и постукивая по мне. Юла с решительным видом уставилась на меня и начала чистить мое лицо, подцепляя каждое пятнышко или выпуклость кожи длинным ногтем указательного пальца.

Со смешанным чувством удовлетворения и тревоги я выслушала слова доктора Брэмбелла о том, что Юла и Камерон не могут быть включены в группу зоопарковых шимпанзе. «Могут ли, — спросил меня далее Брэмбелл, — рожденные в неволе детеныши шимпанзе приспособиться к жизни в естественных условиях?» Сама постановка вопроса необычайно взволновала меня. Возможно ли это? Конечно, Юла и Камерон будут идеальными объектами для такого эксперимента. Они были родом из Западной Африки и подходили по возрасту.

Мы решили подождать, пока я организую лагерь и посмотрю, как справляются с непривычными условиями молодые шимпанзе из моей группы. После этого я снова свяжусь с доктором Брэмбеллом, и мы обсудим дальнейшую судьбу Юлы и Камерона.

Но тут пришло грустное известие из Гамбии. Однажды днем мне позвонил отец и, покашливая, сказал, что у него для меня плохие новости. В предчувствии беды я крепче сжала телефонную трубку. Речь шла о Хэппи. Казалось, он совсем оправился после несчастного случая. Рука его зажила, и он стал, как обычно, играть с другими шимпанзе. Однако в последнее время он неожиданно начал терять аппетит. Найджел пытался кормить его самой разнообразной пищей, но, даже если Хэппи и съедал что-нибудь, у него тут же начиналась рвота. Ветеринарный врач не мог понять, в чем дело. И вот совсем недавно отец и Найджел заметили, что за ужином Хэппи низко-низко склоняется над столом и с большим трудом берет кусочки пищи. Он стал апатичным и беспомощным. Стоит Найджелу спустить его на землю и отойти на несколько шагов, как он начинает дико озираться по сторонам и безутешно рыдать. Он больше не играет и подолгу сидит, уставившись куда-то вдаль.

После небольшой паузы отец тихо продолжал:

— Стелла, постарайся вернуться как можно быстрее. Хэппи почти совсем ничего не видит. Он выглядит таким несчастным и, если не начнет есть в ближайшие дни, я думаю, долго не протянет. Возвращайся, бедный малыш нуждается в тебе.

Положив трубку, я минут десять сидела не шевелясь, забыв обо всем, кроме раздирающей душу вести. Круглое детское личико Хэппи, обрамленное густыми черными волосами, всплыло в моем воображении. Я вспомнила, как его огромные глаза серьезно смотрели на нас из глубины большой круглой корзины, в которой его принесли. Вот он выглядывает из гнезда Тины, цепко ухватившись за ее длинную шерсть; вот кувыркается и борется с Пухом и Флинтом, задыхаясь от истерического, приглушенного смеха; а вот он лежит больной на постели, протягивает ко мне руки и хнычет, чтобы я взяла его. И наконец я представила, как он сидит сейчас маленький и одинокий, в ужасе от обступившей его черноты, причину которой он не в состоянии объяснить.

Первым же рейсом я вылетела домой. Мне удалось убедить себя, что, стоит мне приехать, и я смогу помочь Хэппи: повезу его в Англию к самому лучшему ветеринару, который поставит диагноз и вылечит его болезнь или сделает операцию, чтобы восстановить зрение.

Примерно через час после приземления я уже была в резервате. Загон для шимпанзе оказался пустым — Пух и Уильям пошли с Найджелом на прогулку. Абдули сообщил мне, что Хэппи теперь почти не выходит из хижины, где ночуют обезьяны, и проводит там большую часть дня. Я вошла в загон и тихо приблизилась к лесенке, ведущей в домик на сваях. Хэппи, по-видимому, услышал шаги и сел на верхнюю ступеньку, Он являл собой печальное зрелище: маленький, худой, совершенно отрешенный. Я произнесла его имя, спросила, помнит ли он меня. Его живейшая реакция глубоко тронула меня: на исхудалом лице появился оскал — подобие улыбки — и Хэппи, почти крича, покатился по лестнице навстречу мне. Его правая рука напоминала неподвижную клешню, он все время прижимал ее к груди.

Я тоже поднялась на несколько ступенек. Мы встретились и горячо обняли друг друга. Я села и стала разговаривать с Хэппи, поглаживая и лаская его. Глаза его, по-прежнему большие и карие, иногда затуманивались странной молочной белизной. Взгляд его был каким-то отсутствующим и устремленным вдаль. По-видимому, мир для Хэппи теперь состоял из расплывчатых теней, и шимпанзе приходилось передвигаться на ощупь или по памяти.

Я вынесла его из загона и направилась к хижине для отдыха. Там я предложила ему фрукты, которые привезла из Англии. Больше всего ему понравился виноград, и мы с Абдули порадовались, что нашли наконец пищу, которая пришлась ему по вкусу. Но наша радость была недолгой: через полчаса у Хэппи началась рвота и он исторгнул из себя всю с таким трудом съеденную пищу.

Сидя в хижине вместе с нами, он все время к чему-то прислушивался и поворачивался в сторону входа. Вдруг он оскалил зубы и издал горловой звук. Через несколько секунд я услышала, как открылись ворота питомника. Реакция Хэппи свидетельствовала о его волнении: он вытянул руки и беспокойно крутил головой, умоляя, чтобы его подняли. Я подхватила его и отнесла к остальным. Пух и Уильям очень обрадовались мне: Пух, как и Хэппи, почти кричал от возбуждения. Хэппи часто дышал и вытянул вперед руку. Поняв его желание, я дотронулась ею до Пуха и Уильяма.