– А вот и камин! Какая вещь, правда, Каллахан? Смотри, какой огромный! В нем можно стоять в полный рост!
– Цельный дуб, – проговорил Логан, проводя рукой по каминной полке добрых пятнадцати футов в длину. – А вот и следы от пуль. Правда, только два – ты, кажется, надеялась на большее. А где же сами пули? Должно быть, кто-то их выковырял?
Эшли коснулась пальцем пулевого отверстия, но, вздрогнув, тут же убрала руку.
– Только представь себе: выглядываешь в окно и видишь, как индейцы скачут через поля. И знаешь: они пришли за тобой.
– А ты заметила, какие тут интересные ставни? – спросил Логан, подходя к окну. – Правда, от них мало что осталось... Смотри, на каждом окне по две пары. Внешние запираются снаружи, а внутренние – изнутри. А какие толстые стены – не меньше трех футов толщиной! Получается что-то вроде амбразуры...
Расширенными от восторга глазами Эшли смотрела, как Логан с помощью заржавелого рычага открывает двойные ставни, плотно утопленные в стену.
– Ух, ты! – Ничего более содержательного ей на ум не пришло. – А что это за щель посредине – бойница?
Логан кивнул, осторожно опуская ставни на место и отодвигая рычаг.
– Я спустился вниз, в винный погреб, и нашел там каменный желоб. Судя по тому, что мне удалось узнать, когда-то ручей протекал прямо под домом, так что его обитателям не было нужды ходить за водой. Сама понимаешь, как это удобно, когда дом в осаде. Потом, когда войны с индейцами остались позади, Сэндлеры, очевидно, отвели русло ручья и начали ходить за водой к колодцу. Не правда ли, странно: древним римлянам водопровод, встроенные туалеты и прочие удобства были знакомы, а наши недавние предки не только не понимали, что это такое, но и не чувствовали в этом нужды?
– Откуда ты все это знаешь?
Он улыбнулся знакомой ленивой улыбкой.
– Я ведь архитектор, если помнишь. Водопроводу, туалетам и прочим неаппетитным предметам у нас был посвящен целый семестр.
– Ну, теперь-то туалет в доме наверняка есть. Едва ли посетители мотеля соглашались бегать во двор, – заметила Эшли, выходя в холл.
Ей хотелось осмотреть остальные комнаты, а главное – держаться подальше от Логана и его опасного обаяния.
Она осмотрела столовую, достаточно просторную, чтобы разместить здесь обеденный стол персон на двадцать. Прошла через три смежные комнаты, назначение которых осталось для нее непонятным – должно быть, семейные гостиные или, быть может, покои хозяина. Все комнаты были пусты. Палые листья мягко шуршали под ногами. На темной дубовой обшивке стен кое-где темнели надписи, сделанные краской из баллончика. В углу одной из комнат Эшли заметила несколько пустых бутылок – остатки пиршества каких-то бродяг или хулиганов-подростков.
С каждым шагом на душе у Эшли становилось все тяжелее. Наконец она оказалась на кухне – помещении с огромным камином, размерами не уступавшим своему собрату в гостиной. Хозяева мотеля несколько усовершенствовали кухню, но у них хватило такта не переделывать ни деревянную сушилку для посуды, ни высокий, встроенный в стену дубовый шкаф.
Эшли тяжело вздохнула, переводя взгляд с камина на сушилку и обратно.
– Я ожидала чего-то подобного, – пробормотала она вслух, – но такое запустение... такая разруха...
– Ничто не стоит на месте, Эшли, особенно время, – произнес у нее за спиной знакомый глубокий голос, и сильные ладони Логана легли ей на плечи. – Теперь позволь мне рассказать тебе о том, чего не видишь ты, но вижу я.
Она резко обернулась. Логан убрал руки, но не отступил. Теперь они стояли лицом к лицу, вплотную друг к другу. Слишком близко. Достаточно, чтобы протянуть руку и коснуться его лица. Достаточно, чтобы уловить аромат его крема после бритья. Достаточно, чтобы ощутить предательские желания собственного тела.
– О чем ты, Каллахан? Я вижу, что когда-то здесь стоял прекрасный дом, а теперь он превратился в развалины. Что тут можно добавить? Господи, мне в жизни не было так тяжело!
Логан молча взял ее за руку и повел обратно в гостиную, где их уже дожидались одеяло и корзинка для пикника. Он расстелил одеяло на полу, открыл одно из неразбитых окон, впуская в комнату свежий, напоенный солнцем весенний воздух.
– Во-первых, оконные рамы свободно поднимаются и опускаются, что само по себе удивительно. Заметь, рамам этим лет не меньше, чем самому дому. Деревянные колышки, которыми они скреплены, держатся прочно. Только подъемные шнуры сравнительно новые – им не больше двадцати лет. Далее, я вижу, что пол, на котором ты сидишь, сколочен из широких дубовых досок и скреплен такими же колышками. Конечно, сейчас он весь в выбоинах и в грязи, но доски толстые и, если их отшкурить и отшлифовать, станут, как новенькие. И это не так уж дорого обойдется. Вашему «Историческому обществу» вполне по силам.
Он ходил по комнате взад-вперед, и в голосе его звучало неподдельное восхищение старым домом. Эшли опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Кажется, теперь Логан Каллахан на ее стороне!
– И еще перила, Каллахан, – добавила она, стараясь не выходить из своей роли. – Они и вправду из цельного куска дерева?
– Боюсь, не совсем, – улыбнулся он, садясь на одеяло и открывая корзинку. – Сами перила действительно из одного куска, и изгиб у них просто потрясающий! Но столбики балюстрады выточены отдельно. И неудивительно – такое архитектурное чудо не мог бы себе позволить даже богатый бизнесмен из Филадельфии! Однако должен тебе сказать, что навесная лестница – само по себе явление редкое и заслуживающее особого внимания. Тебе жареные цыплята нравятся?
Эшли звонко рассмеялась, глядя, с какой торжественностью он извлекает из корзинки красно-белый пластмассовый контейнер.
– А я-то думала, ты всю ночь готовил! Но, если серьезно, спасибо. Очень мило с твоей стороны, что ты позаботился об обеде.
За едой они болтали обо всем на свете. Шутили, поддразнивали друг друга, порой касались серьезных предметов. Казалось, ничего особенного сказано не было, и все же Эшли знала: этот обед в пустующем доме она запомнит на всю жизнь, даже если сам Логан Каллахан превратится для нее в смутное воспоминание...
Впрочем, это вряд ли! Как сможет она выбросить из памяти Логана? Разве можно забыть, как он сидит на одеяле, скрестив ноги, и с энтузиазмом вгрызается в цыплячью ножку? Разве забудешь, как он, блестя глазами и оживленно жестикулируя обгрызенной косточкой, объясняет, зачем нужны стропила – да-да, дому без них ни за что не устоять.
А потом, – Эшли сама не понимала как, – разговор перешел на ее семью. Логан обладал удивительным талантом задавать самые интимные вопросы так, что они не звучали ни нагло, ни навязчиво: не успела Эшли оглянуться, как уже рассказывала ему про маму и Мэри.
Она рассказала, как, оставшись вдовой с двумя маленькими дочерьми на руках, Линдсей Доусон не сломалась, не опустила руки – на свои скромные сбережения она открыла собственное дело и теперь, пятнадцать лет спустя, владела сетью магазинов женского белья в Аллентауне. Упомянула и о том, что недавно у мамы открылся новый магазин в соседнем городке; не забыла добавить, что в последнее время Линдсей открыла для себя преимущества Сети и теперь продает белье еще и через Интернет.
Эшли рассказывала о матери, не скрывая своего восхищения и не заботясь о том, что Логан может об этом подумать. Хотела бы она хоть вполовину быть такой же энергичной, неуемной, любящей жизнь, как Линдсей Доусон!
Поведала она и о том, как, учась в старших классах, подрабатывала у матери в магазине. Поморщившись, призналась, что в джинсах чувствовала себя куда удобнее, чем в кружевах, и непыльной и прибыльной работе в магазине предпочитала добровольный уход за больными животными в местной ветеринарной клинике.
И сейчас мать порой уговаривала ее помочь в магазине в праздничные дни – День святого Валентина, День матери или рождественский сочельник, – когда все мужчины города кидались искать подарки своим любимым женщинам и продавщицы в «Кружевах Линдсей» сбивались с ног. В настойчивости Линдсей Доусон не откажешь – даже, упрямую Эшли она могла подвигнуть на все что угодно! Однако надо отдать ей должное: Линдсей рано поняла, что интересы старшей дочери лежат в совсем иной области, и переложила заботу о семейном бизнесе на Мэри, чему обе сестры были только рады.