«Ладно, — скрипнул зубами Беляев, — оружие есть, боеприпасы есть — отобьемся. До утра досидим, а там помощь придет».

Тут надо заметить, что ни один из советских командиров, застигнутых этой внезапной ночной атакой, в первые часы и помыслить не мог о том, что советские войска по всему Крыму связаны боями, что к полудню и небо над Островом перестанет принадлежать Советскому Союзу, что никто не придет на помощь. Каждый думал, что его неудачи в этом районе — случай единичный, невезение, досадное недоразумение.

Майор Беляев крепко рассчитывал на своих десантников, но еще больше — на то, что к утру прибудет помощь.

— Стрiльба, товарищу майор!

Как будто Грибаков и сам не слышал, что это стрельба, а не марш Мендельсона.

Он вскочил с постели и надел куртку. Кто стреляет? Зачем стреляет? Какая, на хрен, сволочь, срывает процесс мирного воссоединения? «Пьяные солдатики расшалились, не иначе», — подумал он.

Два разрыва гранат опровергли это предположение.

Грибаков выбежал в коридор и увидел, что оборона идет уже полным ходом. Десантники заняли позиции у окон и лупили из автоматов по улице. Улица отвечала тем же.

Организация обороны была стихийной: комбат капитан Юшко, проснувшийся раньше, отдал несколько толковых распоряжений, и сейчас сержанты метались по всему зданию, собирая своих бойцов. Вмешаться на данном этапе означало еще больше усилить неразбериху, и Грибаков ограничился тем, что вызвал к себе связиста Симоненко и поручил ему вызвать 2-й и 3-й батальоны полка, занимавшие казармы танкистов на другом конце города.

Симоненко пошел выполнять приказ и вернулся через пять минут.

— Что такое? — грозно спросил Грибаков.

— Товарищ майор, связи нет.

— Что значит, нет связи?

— Помехи на частотах, товарищ майор. На обеих.

— И на резервных?

— И на резервных.

— Ты связист или кто? — рассердился Грибаков, — Или через десять минут будет связь, или…

Какие кары обрушатся на голову связиста, майор сказать не успел. Входная дверь вылетела от взрыва гранаты. Шестеро десантников упали на месте. Одиночные выстрелы и короткие очереди по окнам превратились в свинцовый шквал. С крыши раздались ответные выстрелы советских АГС.

В фойе вбежал солдат в серо-зеленом, не нашем, камуфляже и с воплем «Ура!» полоснул из автомата «широким веером». Особого эффекта эта очередь не имела, так как все, кто был в фойе, уже лежали на полу.

Победный крик стих, когда грохот выстрелов из автомата сменился одиноким звонким «Клац!». Штурмующий большевистскую твердыню внезапно сообразил, что у него кончились патроны и он вдобавок остался совершенно один. Его рот и глаза испуганно распахнулись, и тут почти все, кто находился в комнате, открыли по нему огонь…

Волна идущих на приступ откатилась. Во дворе и в здании остались трупы — в зеленой советской камуфляжной форме и серо-зеленой крымской.

Грибаков поднялся с пола, отряхивая колени, после чего взял за грудки поднявшегося Симоненко.

— Связь мне! Связь, понял!

Десантники начали собирать раненых и оттаскивать их в безопасное место. Подсчет убитых дал неутешительные результаты. Среди погибших оказался и подполковник Романенко. Граната влетела в окно той комнаты, где он спал на кожаном диване богатырским сном.

Грибаков полагал, что этот штурм далеко не последний. Он хотел вообще, по возможности, избежать нового штурма. Нужно забирать людей и пробиваться в казармы, к батальонам Малышева и Касторова. Гуртом, как говорится, и батьку бить легче.

— Товарищ майор, рация того… повреждена, — доложил Симоненко.

«Убью гада», — подумал Грибаков.

— У нас что, одна рация?

— Остальные… В машинах… Товарищ майор…

Грибаков стиснул кулаки.

— Мы в штабе, маромой! — заорал он. — Как, по-твоему, их командир связывался с казармами!? Позвони по телефону, мудак!

— Й-есть! — пискнул Симоненко и побежал в кабинет белого комдива.

Грибакова охватил мандраж. Он еще надеялся, что эта ночная перестрелка — дурацкая случайность, просто кто-то чего-то недослышал и недопонял. Но по всему было видно, что надежды эти не оправдаются.

— Товарищ майор, к телефону, — сказал Симоненко. — Капитан Малышев.

Грибаков схватился за трубку, как блокадник за кусок хлеба.

— Малышев? — заорал он. — Что у тебя? Освободили всех пленных? М-мать их… Что делать будем, капитан? Вот и я так думаю. Что Касторов? В голову? 3-зар-раза… Вакуленко не вернулся? Слушай, что у тебя со связью? Тоже помехи… Нет, комполка теперь я. Откинулся Романенко. Значит, будем пробиваться…

Согласовать план действий они не успели. Начался второй штурм.

Примерно то же происходило везде, где стояли части Советской Армии, заброшенные в Крым. Потрясенные крымским вероломством десантники и мотострелки дрались отчаянно, но бестолково. Никакой возможности скоординировать действия не было: все рабочие частоты кто-то старательно забивал помехами.

В Каче солдаты полка спецопераций перебили охрану и вырвались на свободу.

В Саках резервисты и освобожденные ими егеря отбивали авиабазу.

В Евпатории ополченцы освободили пленных и взяли в окружение 161-й парашютно-десантный полк.

В Кымыл-Муруне командир роты казачьих резервистов и командир разведбата есаул Денисов поносили друг друга последними словами: не зная, что разведчики уже освободили себя сами, резервисты кинулись на штурм, и в стычке со своими погибло девять человек.

В Севастополе шли уличные бои, в которых ни одна из сторон не могла взять верх.

В Симферополе резервисты натолкнулись на спецназ и были выброшены из города.

В Керчи была почти без боя отбита батарея береговой обороны на мысе Ак-Бурун. После сражения крымцы освободили порт и судостроительный завод.

В Ялте командир 104-й дивизии ВДВ генерал Драчев вместе с батальоном охраны пробивался на восток, к Гурзуфскому Седлу.

В Курман-Кемельчи капитан Суровцев приказал перебросить через ограду, к штурмующим, труп командира бронемобильного батальона подполковника Велецкого, забитого насмерть, объявил пленных заложниками и пригрозил, что будет убивать офицеров по одному каждую минуту, если беляки не отступят.

Капитан Суровцев убил Велецкого сразу после того, как началась стрельба и расположение части, занятое ротой Суровцева, оказалось в осаде.

Капитан, в отличие от своих сослуживцев, не был ни напуган, ни потрясен внезапным вероломным нападением белых резервистов. Вадим Суровцев с детства усвоил, что белякам верить нельзя. Этому научил дед, прошедший через врангелевскую контрразведку и чудом спасшийся во время наступления красных на Александровск (ныне — город Запорожье). Недели, которые он провел, избитый и израненный, в подвале тюрьмы, впечатались в его память так же прочно, как рубцы от белогвардейской плетки — в его спину. Вадим в свое время много слышал от Нестора Суровцева про тот подвал, и белых ненавидел активно.

Поэтому когда в городе началась стрельба и расположение части попробовали взять штурмом (Суровцев отбил штурм — нечего делать), он не гадал, кто бы это мог быть. Он решил расспросить людей компетентных. А буде компетентные люди откажутся его консультировать, Вадим Суровцев вспомнит дедушкины рассказы и применит к белячкам их же собственные методы.

— Парфенов! — крикнул он сержанту, — А приведи-ка ко мне белого комбата.

Подполковника Велецкого привели меньше чем через минуту — Суровцева в роте старались не сердить. Тот, кто сердил его, имел обыкновение ходить в синяках от частых совершенно случайных падений на лестнице.

— По документам, — Суровцев постучал пальцем по папке, — у вас все на месте. Кто только что штурмовал расположение части?

Велецкий промолчал. Пусть советский командир немножко напряжет мозги и найдет в сейфе досье на резервистов части.

— Молчишь, сука? — Суровцев вытащил из ножен десантный нож. Белый комбат не выглядел героем. Капитан был почти уверен, что ему не придется пускать нож в ход.