Чжи-Ган отвел руку от лица Анны и заглянул ей в глаза.

— Мои друзья... — сказал он, тяжело вздохнув. — Цзин-Ли, например, принимает опиум, когда ему ни о чем не хочется думать. Я же считаю, что если человек никому не подчиняется и, так сказать, сам себе господин, то у него появляется слишком много свободного времени и он растрачивает свои силы и способности впустую. Другие же, например, евнухи, таким образом пытаются на некоторое время забыть о своей однообразной и беспросветной жизни.

Анна кивнула.

— Блаженное забытье, — прошептала она. — Все мы хотим о чем-то забыть.

Он подошел к ней еще ближе, и она, испугавшись, хотела отстраниться от него, но передумала, заметив веселые огоньки в его глазах.

— Я знаю более приятное средство, которое наверняка поможет тебе забыться на некоторое время. Честно говоря, мне уже не раз приходилось проверять на себе его действие.

Она презрительно поморщилась.

— Мужчины забывают обо всем, когда занимаются сексом, но с женщинами такого не происходит.

— Ты в этом уверена? — спросил он.

Нет, конечно. Однако она ничего не сказала ему, а просто еще плотнее сжала губы.

— А что, если мы заключим с тобой сделку? Всего-то на несколько минут. Этого будет достаточно, чтобы убедить жен губернатора в том, что все, о чем ты им рассказала, — чистая правда и мы действительно любим друг друга.

— Но это же просто смешно! Мы не должны им ничего доказывать! Кроме того, они думают, что ты злишься на меня за то, что мой отец шантажирует меня, требуя вернуть ему опиум.

Чжи-Ган кивнул.

— Совершенно верно! Однако ты ведь знаешь, как хорошая жена обычно успокаивает своего мужа.

— Нет, не нужно этого делать! — воскликнула Анна. — Все это сплошной обман! — Сжав кулаки, она уже хотела ударить Чжи-Гана в грудь, но он схватил ее за руки и крепко прижал к себе, так что она ощутила его запах — запах пряного вина. Да, ей казалось, что он него пахнет каким-то пряным, необычайно чарующим вином.

Они стояли буквально в шаге друг от друга, и он по-прежнему держал ее за локти. Потом Чжи-Ган притянул ее к себе, но она стыдливо отвернулась от него. Он был так близко, что ее сердце бешено забилось от волнения, а губы затрепетали в ожидании его прикосновения.

Неужели ей нравится этот мужчина? Нет, этого не может быть! И все же в глубине души Анна понимала, что это правда. С той самой минуты, когда она увидела его возле Великого канала, ее голова постоянно была занята мыслями об императорском палаче. Когда она ласкала себя, сидя в ванне, то представляла рядом с собой этого молодого человека. И даже убежав от него, она все время думала о том, ищет ли он ее и что с ней будет, если ей не удастся скрыться от него. А когда он спас ее... Она почему-то была уверена в том, что именно он должен был спасти ее.

Может, это любовь? Конечно нет. Скорее, это просто какое-то влечение. Возможно... сильное сексуальное желание?

— Я научу тебя, как можно забыться, не принимая опиум. Я покажу тебе, как сделать так, чтобы ты думала только о моем языке, ласкающем твои соски, о всепоглощающем огне, который обжигает твое лоно. Я постараюсь, чтобы ты не видела ничего, кроме наших слившихся в порыве наслаждения тел.

— Значит, ты собираешься заменить один грех другим? Ты толкаешь меня на то, чтобы я занималась сексом с кем попало, лишь бы не курила опиум? По-твоему, лучше быть развратницей, чем наркоманкой?

Чжи-Ган пожал плечами, так и не ответив на ее вопрос. Он решил не говорить, а действовать и придвинулся к ней еще ближе. Анна подумала, что он хочет о чем-то сказать ей на ухо. Но вместо этого Чжи-Ган провел языком по мочке ее уха. Его язык был влажным и холодным. Сначала она подумала, что это вызовет у нее отвращение, но все оказалось совсем наоборот. Ощутив на своей коже его горячее дыхание, она с наслаждением вдохнула исходивший от него аромат.

Что же ей суждено пережить — ужас или... неземное наслаждение? Может, ночь, проведенная с мандарином, подарит ей такое же блаженство, как и наркотический дурман? А может, все это закончится тем, что она будет испытывать к палачу такое же непреодолимое влечение, как и к опиуму? И во что тогда превратится ее жизнь?

— Я даже не знаю твоего имени.

— Чжи-Ган, — ответил он. — Тау Чжи-Ган.

— Палач императора, — сказала она.

На какое-то мгновение он замер. Прислушавшись к его дыханию, она поняла, что он сейчас чувствует. Похоже, его охватила какая-то непонятная тревога, смутное беспокойство. Признаться, она даже не могла объяснить, каким образом ей удалось понять, что творится в его душе.

— Да, — после довольно продолжительной паузы произнес Чжи-Ган. — Я жестокий человек. Я убиваю людей. И ты знаешь об этом.

— Но кроме этого, мне известно, что ты — ученый, — заметила она. — Ты изучаешь Конфуция и Лао-Цзы[1]. Это, наверное, тяжело — быть ученым и воином одновременно.

Он чуть отодвинулся от Анны и, заглянув ей в глаза, прошептал:

— Да.

— Да, — повторила она, понимая, что готова подчиняться ему во всем. По правде говоря, она предвидела эту неизбежность. Без опиума Анна чувствовала себя какой-то потерянной, поскольку не сомневалась, что он легко сможет управлять ею. Она просто слабое и жалкое существо. Но когда он коснулся губами ее шеи почти возле самого воротника платья, она уже не чувствовала себя ужасной, потерянной и одинокой. Так трепетно и нежно ее еще никто не целовал.

Анна знала, что все это сплошной обман, самая большая ложь, придуманная мужчинами. Она все знала, все понимала и все же, едва он погладил ее руки и нежно сжал локти, уже не могла сопротивляться. Ей хотелось верить — пусть даже какое-то короткое время, — что она его любимая жена, что он просто боготворит ее и что все ее выдумки, предназначенные для других женщин, чистая правда.

— Я — твоя обожаемая жена? — полушепотом спросила Анна, чувствуя, как его руки осторожно скользят по ее телу. Потом он нежно сжал ее левую грудь.

— О да, — ответил Чжи-Ган низким завораживающим голосом, и по ее спине пробежала легкая дрожь.

— А кем я стану утром? — не скрывая иронии, поинтересовалась Анна.

— Женщиной, познавшей настоящую любовь, — ответил он.

При слове «любовь» у нее учащенно забилось сердце. Ложь, все это сплошная ложь, вновь подумала она, однако выбора у нее все равно не было. Либо она проведет ужасную бессонную ночь, мучаясь и страдая, оттого что не сможет покурить опиум, либо попытается облегчить свои страдания другим способом.

— В таком случае, — сказала Анна, бросая ему вызов, — тебе придется очень постараться, чтобы я забыла обо всем на свете и думала только о тебе. — И она запрокинула голову, предлагая ему свои груди.

Чжи-Ган улыбнулся и прикоснулся губами к ее коже. Он крепко сжимал ее локти, и она выгнулась, отклонившись назад. Затем, не говоря ни слова, Чжи-Ган обхватил руками ее бедра, и, не успела она открыть глаза, как почувствовала, что он легко поднял ее и, словно мешок с рисом, перебросил через плечо.

Анна удивленно вскрикнула, когда он просунул руку под ее узкую юбку и его большая горячая ладонь оказалась между ее бедрами. В тот же миг она сильно сжала ноги, не давая ему возможности продвинуться выше. Это несколько отвлекло ее внимание от резких толчков, которые она почувствовала, когда он быстро зашагал к двери.

Выйдя в коридор, Чжи-Ган даже не обратил внимания на третью жену губернатора, которая, похоже, так удивилась этой встрече, что даже перестала рыдать, и теперь во все глаза смотрела на них.

— Покажите мне дорогу в спальню, — приказал он ей.

Она молча кивнула и быстро побежала вперед. Он последовал за ней, упорно пытаясь продвинуть руку, которую Анна крепко сжимала между ногами, еще выше. Видя, что она упорно сопротивляется, он ущипнул ее и добился своего, продвинувшись немного дальше. Анна тяжело дышала. Эта странная игра ее изрядно утомила. Сколько времени она сможет держать оборону? Интересно, где бы сейчас оказалась его рука, если бы она не сдерживала его натиск?