— Работать придётся в выходные, — втолковывал Колодину этикет шабашки Федька. — Иногда придётся прихватить и после работы. Нам канителиться с делом нечего… Пивка хочешь? — неожиданно спросил он, уставившись на Бориса.

Тот отказался.

— Нет, не хочу.

— Я угощаю.

— Нет, не буду.

— Вот чудак, на халяву и отказывается…

— Я на мотоцикле…

Услышав это, Федька присвистнул:

— Чего же ты сразу не сказал. Это то, что нам надо. Беру тебя. В следующую субботу заводи свою телегу и поедем. Хозяин меня давно ждёт.

Федька много лет ходит на шабашки. Каждый свой отпуск кому-нибудь что-нибудь строит. Менял многих напарников.

— Сколько их у меня перебывало — не сосчитать, — рассказывал он Борису. — Пооботрутся немного и фьюить, — он присвистнул, — убегут от меня. Заводят своё дело. А я не держу — пусть бегут. Работы всем хватит.

Говорил он неправду. Напарники уходили от него не потому, что заводили своё дело, а потому, что Федька был скупердяй и жмот и всегда норовил урвать себе кусок пожирнее. В последнее время стал брать себе в помощники молодых: они были сговорчивее и платить им много не надо было. Не то, что старикам — базарилам. Те, пока работают, наговорятся вдосталь, всласть, а при расчёте вспомнят ненароком, что и за бутылкой бегали и машину внеурочно разгружали и другого наплетут с три короба и всегда будут вспоминать и друзьям, и недругам рассказывать, как подло с ними обошёлся «бугор» Федька Стариков. Молодые посходней, на них, где нужно, можно и поднажать и прикрикнуть — не задаром работают, за деньги.

— А сколько дашь за день? — вдруг спросил Борис, кладя локти на стол.

— Вот это разговор по теме, — повернул к нему голову Федька, но сразу отвечать не стал.

Он передвинул кружки, отёр бумажкой на середину стола пролитое пиво, чтобы оно не стекало на брюки, достал носовой платок и вытер лоснившееся от пота лицо. Только после этого сказал:

— Не бойся, заплачу, как надо. Не обижу. Четвертной в день заработаешь. Так что всё будет тип-топ.

«Так вот откуда у него прозвище, — подумал Колодин и размыслил, что двадцать пять рублей в день не так плохо. Пока он согласится, а там видно будет, сколько заработает Тип-топ. Можно будет по ходу дела и перерасчёт сделать». Решив так, он ответил:

— Годится. Согласен.

Допив пиво, Федька протянул руку Генке, потом Борьке.

— Прощевайте, ребятки! В субботу, — обратился он к Колодину, — заводи свой драндулет и подъезжай в семь утра к хлебному магазину. Я там тебя буду ждать. Железно?

— Железно.

Он поднял руку и вышел из кафе.

Всю неделю Борис ходил довольный. Он предвкушал, как заработает кучу денег, отдаст долг, а там, смотришь, ещё чего-нибудь подвернётся. Как никак по четвертному в день, а деньги на дороге не валяются.

В субботу, как и договаривались, Федька ждал его у хлебного магазина в старом микрорайоне города, за рекой. Колодин приехал вовремя, тормознул у низкого пустого крылечка. Он был в шлеме вишнёвого цвета, в потёртых джинсах почти белых на коленях, и такой же курточке, застёгнутой на все пуговицы — было свежо, и на скорости ветер пробирал до костей.

Федька был в вельветовых, как и прошлый раз брюках, в кепочке, засаленной у козырька, в руках держал небольшой чемоданчик, с обшарпанными углами, с такими многие горожане ходили в баню. Он бросил в коляску, в ноги, чемоданчик и сумку с инструментом, которую вначале Борис не заметил, потому что она лежала у фундамента за ящиком для отходов, сел сам. Под грузным телом пискнули пружины подвески.

Ехали через город. Было рано, но улицы оживали: гудели электрички, громыхали грузовики, народ спешил на станцию, к поездам, на небольшой рынок рядом с вокзалом. Проехали пустынный стадион и повернули за многоэтажными домами направо, поднялись в гору, к музею. Потом ехали по булыжному шоссе, обсаженному липами, старыми, кое-где подгнившими, объезжали лужи с жёлтой взбаламученной водой, проехали запруду и свернули на узкую тропинку в жёстких листьях подорожника по бокам. Дорогу показывал Стариков.

Ночью прошёл короткий, но сильный дождь, а теперь светило солнце, и лужи испарялись. Неплотный туман поднимался от земли и терялся вверху деревьев. В тумане были отчётливо видны наклонные лучи солнца, прошивавшие лес и тот как бы дымился и плыл навстречу свету. Пахло раскисшей землёй и прелым лесным воздухом. Утоптанная тропинка была скользкой, и на ней во множестве валялись сбитые дождём коричневые иголки.

Федька в кулак, чтобы пепел не летел в глаза, курил «Приму» и, сплёвывая ежеминутно табачные крошки, липшие к языку, самодовольно говорил:

— Ты перво-наперво запомни — дело наше выгодное. Пятёрку месяцев и долг свой перекроешь. Ты знаешь, как некоторые — придут домой и в козла забивают. Я не такой… Чего без дела сидеть — лучше подработать. Рубль всегда пригодится. Я и машину себе куплю, дай только срок. А чего не купить! Я в день должен заработать пятьдесят рублей — не меньше. Понял — полсотни.

— Полсотни, — уважительно протянул Борис и подумал: «Жила. А мне только четвертной», но вслух ничего не сказал, продолжая внимательно глядеть вперёд, потому что корни ёлок так густо стелились по земле, что мотоцикл ежесекундно встряхивало, и надо было смотреть в оба и крепко держать руль.

Федька как будто читал Борисовы мысли:

— Вот именно, пятьдесят. На то она халтура. — Он забросил сигарету в кусты. — Это по-божески, твои двадцать пять, ты не думай… Сворачивай вон в тот переулок, здесь ближе…

Колодин свернул, куда ему указывал «бугор», и они поехали по ровной, как линейка улице, по обеим сторонам которой, в редком лесу стояли дачи. Были они старые, но кое-где виднелись и подновлённые, покрашенные, с чистыми стёклами террас.

— Я-то сначала ходил по плотницкой части, — разоткровенничался Стариков. — Был у меня дальний родственник по матери, плотник, дядя Сережа… Он меня и приобщил, пусть будет земля ему пухом. Чудак был. Брал за час. Такса у него была неизменная — рубль. В день без десятки не возвращался. И считал, что это хорошо. Работал — не филонил. А теперь — что десятка? Так… — Федька махнул рукой.

Свернули на булыжную мостовую. По её краю зеленел новый штакетный забор.

— Посмотри на забор, — указал Федька налево. — Моя работа. С одним малым вроде тебя я его поставил за неделю.

Борис окинул забор взглядом и отметил, что столбы стояли неровно — один ниже, другой выше.

— Что-то столбы выперло, — не то спросил, не то просто так вскользь заметил он.

Федька оглянулся, хотя никого, кроме них, кругом не было.

— Может быть, — ответил он и стал объяснять. — Надо было глубже копать, а хозяин торопил: «Давайте быстрее, на юга уезжаю». Ну быстрее, так быстрее, хозяин — барин. Когда сделали, они как штыки стояли, а теперь… А вот и наша дача, — взмахнул рукой Федька, показывая на высокий с мансардой дом, спрятавшийся за ёлками и берёзами. — Здесь и будем пахать.

Колодин подъехал к забору, к воротам, рядом с которыми была калитка. От неё вглубь участка вела широкая дорога, видно было, что по ней ездили на машине. Дача была обшита тёсом, сбоку желтело новым деревом крыльцо и пристройка, ещё не покрашенная, эффектно выделяющаяся круглыми смолистыми брёвнами.

— Видишь пристройку? — спросил Федька. — Вот под неё мы подведём фундамент.

Он вылез из коляски и забрал чемодан и сумку с инструментами.

— Мотоцикл пока оставь здесь… Хозяина зовут Сергей Платоныч. Деятель науки. Но в нашем деле не смыслит ни аза.

Стариков тронул калитку. Она была заперта.

— Где-то здесь запор, — пробормотал он, шаря рукой по внутренней стороне столба. — Он мне показывал. Ага, вот он.

Калитка, скрипнув, открылась. Федька, пропустив напарника впереди себя, снова закрыл её. Чувствовал он себя вольготно и по участку шёл будто жил здесь всю жизнь, помахивая сумкой и чемоданчиком и независимо поглядывая по сторонам.

Борис осмотрелся. Участок был большой, но запущенный. Впереди дома во множестве росли берёзы, ёлки, рябины. Под ними, ближе к ограде, земля была сплошь усеяна анютиными глазками. Борьке показалось, что они весело посмеиваются, переглядываются между собой и как бы спрашивают его: «А ты зачем сюда пожаловал?» Левее дома часть участка была вскопана, и было посажено несколько яблонь, вишнёвых и сливовых деревьев. Вдоль дорожки, ведущей к разобранному сарайчику, были разбиты клумбы, на них цвели пионы белого и свекольного цвета. У крыльца росли ещё не распустившиеся розы. Пристройка стояла на столбах, и Борис отметил, что фундамент будет высокий.