— Вот где, понимаешь, ума-то набираешься, Андрей Михайлович, — проговорил он. — А вот нашему брату не довелось толком-то поучиться…

— У тебя школа жизни, самая верная школа.

— Вот беда, годов-то мне стало шибко много, — тяжело вздохнул Соколов. — Без двух семьдесят…

Павлов усадил Соколова в кресло, сам сел рядом. Ему хотелось поблагодарить Ивана Ивановича как-то по-особенному за все, что он сделал для Павлова лично и для общего дела. Но этих особенных слов не подвертывалось, хотя Павлов не сейчас только искал их. И поэтому он просто, обыденно признался Соколову, что давно полюбил его и всю жизнь будет чтить, как своего лучшего учителя.

Он видел, как повлажнели ресницы у Соколова…

— Это, Андрей Михайлович, все не так, понимаешь… Это, все, понимаешь… — Он замолк на мгновение. — Это, понимаешь, какой учитель, какой ученик… Наш опыт, как ты тут высказал, разве нужен был Обухову? Нет, не нужен был… Тут, понимаешь, от ученика больше зависит… Жизнь, она, понимаешь, всему может научить, если есть охота учиться. От ученика больше зависит, чем от учителя, Андрей Михайлович. Ты хотел учиться, вот, понимаешь… вот из опыта жизненного и уловил, а кто не хочет, того учить… — он махнул рукой. — А ты, Андрей Михайлович… — Соколов взглянул на Павлова. — Не потеряй, Андрей Михайлович, эту ниточку! Ты любишь у других разузнать, любишь посоветоваться даже и с простым человеком. Это, понимаешь, большое дело! Может, понимаешь, самое большое для руководителя. Вот и совет мой тебе, Андрей Михайлович: так и надо держать!

VI. Новые горизонты

1

Несгибаемый пришел к Павлову на квартиру без предупреждения. Он только что прилетел из Москвы, где «проталкивал» всевозможные заявки.

— Пришлось мне, Андрей Михайлович, попортить отношения с Шаталовым из Госплана. Вы же знаете его? Вообще-то он понимает нужды сибиряков, помогает, и все же…

— А разошлись-то в чем? — спросил Павлов. Он знал, что Несгибаемый всегда хорошо отзывался о Шаталове.

— Началось так… — Несгибаемый передохнул. — К Шаталову мы пошли вместе со своим собратом из Кулундинской области, он добивался нарядов на мясо сверх установленных фондов, говорил, что с мясными продуктами у них перебой, в результате цены на рынке подскочили. Кулундинцы же снизили производство мяса потому, что кормов заготовили мало, а кормов мало потому, что все еще сказывается былое увлечение пропашной системой земледелия — без паров и многолетних трав. Шаталов ко мне: придется, мол, помочь кулундинцам за счет ваших фондов, потому что вы перевыполнили план и имеете право на расходование мяса сверх установленного. Вот я и вскипятился: наговорил резкостей насчет нечеткого планирования сельского хозяйства. Все же сами знаете, Андрей Михайлович, Госплан тут небезгрешен, факты у меня были, вот и высказал их Шаталову.

— А с фондами на мясо-то чем кончилось? — затревожился Павлов.

— Наши фонды не убавили, но кулундинцам порядочно подкинули сверх положенного! А надо бы их покритиковать как следует: животноводство запустили.

— Да ты присаживайся, Михаил Андреевич, — спохватился Павлов. — С дороги же…

Усевшись в кресло, Несгибаемый закурил.

— Вот бывает так… Но и в самом деле, Андрей Михайлович, есть ошибки и у Шаталова. Теперь-то я хорошо знаю, кто у него планирует сельское хозяйство. Почти все женщины — милые, хорошие, неглупые, но сами не работали в сельском хозяйстве, а сибирскую специфику и вовсе мало знают. Укажешь на ошибку — разводят руками: «А мы и не предполагали, что у вас не так, как на Кубани…»

— Ну не одни же эти «милые женщины» все вопросы решают, — перебил Несгибаемого Павлов. — А где еще базарные цены на мясо высокие?

— Да почти везде подскочили, — вяло взмахнул рукой Несгибаемый. — Думаете, и у нас не поднимутся? Этот процесс — как в сообщающихся сосудах.

Павлов понимал: если на рынке мясо вздорожало, это не могло не отразиться на материальном благополучии людей, на их настроении. Правда, у них в магазинах есть выбор колбасных изделий, есть окорока, буженина. Это он в последние месяцы сам видел, так как по давней привычке часто «прогуливается» по магазинам и столовым. А вот свежее мясо — не всегда. Значит, надо идти на рынок. И тут вдруг вспомнилась поездка в Уковский район.

Как раз перед его приездом секретарь райкома пригласил к себе трех девушек — молодых специалистов, и Павлов попросил продолжать беседу при нем. Оказывается, девушки задумали уезжать, прожив в районе три или четыре месяца. Они были явно смущены, отвечали робко, односложно: да, нет… Сетовали на неустроенность с жильем… Секретарь кое-что пообещал, словом, уговорил девушек остаться.

На другой день Павлов зашел в районную чайную и увидел там этих самых девушек. На столе перед ними — стаканы с чаем, мятные пряники, конфеты, пачка печенья. Присев к их столу, Павлов выяснил, что эти пряники и конфеты — основная пища молодых специалистов. А в столовой на завтрак нет ничего мясного, яиц не было…

— Зато в обед бывают щи пустые, — усмехнулась одна из девушек.

Вчера, слушая девушек в райкоме, Павлов внутренне упрекал их в изнеженности. Сам-то он после учебы больше года снимал у старушки угол, питался не ахти как. Но он понимал, что положение изменилось, и смешно требовать от молодых людей своеобразной «закалки» в плохих условиях. «Да они просто молодцы! — подумал он о девушках. — Вчера ни слова не сказали про то, как в чайной кормят…»

Приглашенные в райком снабженцы только руками развели: малы фонды на мясо и другие продукты.

Павлов решил разобраться. И что же? Фонды выделены такие, какие район запрашивал. В прошлом году хватало и этих фондов, даже не все выбирали. Теперь же не хватает.

Секрет приоткрывался с неожиданной для Павлова стороны. Раньше потребкооперация закупала мясо по дешевой цене у тех, кто держал свой скот. А в последнее время стало трудно найти желающих продавать мясо, вот и заговорили о фондах.

Павлов уезжал из района в тревожном настроении и только дома несколько успокоился: из принесенной справки было видно, что в целом по области поголовье скота в личной собственности не убавилось. Вот в Уковском районе оно действительно сократилось и довольно значительно. Павлов подумал, что это чисто местная проблема.

Об этом он и рассказал сейчас Несгибаемому.

— Положение-то гораздо серьезнее, чем нам казалось, — заметил тот. — Моя беготня по комнатам Госплана принесла много информации, а информация, как там шутили, — мать интуиции. — Он усмехнулся. — Вот говорят: возрос спрос населения на мясные продукты! Но дело не только в этом. Производство мяса в стране мало увеличилось, да плюс этот удар со стороны частного сектора: по Федерации коров убавилось чуть не на восемьсот тысяч.

Павлов хорошо запомнил, как после мартовского Пленума ЦК сельские жители начали спешно обзаводиться своими коровами. Что же сейчас происходит?

— Тут много причин, — бросил Несгибаемый, поднимаясь из кресла. — Помните, как в шестьдесят шестом — шестьдесят седьмом мучились со сдачей молока и мяса? В очереди на мясокомбинат стояли по десять дней, тысячи голов скота угоняли обратно в хозяйство, потом снова, уже истощенных, доставляли на мясокомбинат. А молоко? Мы тогда всем набивались со своим сливочным маслом, потому что негде было его складывать. Молоко от населения запретили покупать: девать некуда. А все почему? Несвоевременно спланировали сооружение мясокомбинатов, холодильников. Вот так людей расхолодили… — Несгибаемый сделал два шага в сторону от кресла, опять вернулся и сел. — Для чего увеличивать поголовье скота, если с ним только мученье? А каково колхозникам? Молоко не берут, зачем корову держать? А нет коровы, нет и теленка на мясо. Теперь селяне сами съедают овечек, гусей, уток — то, что прежде на рынок вывозили.

— Что же ты раньше-то молчал?

— А я и сам только в эти дни на сей счет просветился, — возразил Несгибаемый.