Она думала и о другом: об увиденных по телевизору фильмах, о купленной ею новой книге, в которой рассказывалось о названиях птиц, обитавших по берегам озер. Анна различала их, когда бывала в своем новом секретном месте, скрытом среди валунов на берегу рядом с домом Итана, где можно было свернуться клубком, читать и писать весь день и никто не мог найти ее там, совсем как тогда на лесной поляне. Она особенно любила думать об этом, в то время как тело, рот и руки совершали движения, заученные с Винсом; она могла думать о своем собственном месте, куда скоро может вернуться, холодная и чистая, принадлежащая только себе.

Винс поднял ее наверх, и она села на него, наклонившись, чтобы тот мог играть с ее грудями. Он перекатывал соски пальцами, ожидая пока они станут твердыми от возбуждения. Но они оставались мягкими и плоскими, Винс посмотрел на Анну, прищурив глаза.

– Чувствуй что-нибудь, – потребовал он. С невозмутимым лицом она встретилась с ним глазами. Он продолжал массировать ее груди. – Черт побери, чувствуй что-нибудь, когда я играю с тобой!

Она никогда ничего не чувствовала.

– Расскажи мне, что ты чувствуешь, – сказал он резко.

– Мне хорошо, – автоматически ответила Анна. – Мне хорошо с тобой.

– Расскажи, как ты любишь меня.

Анна наклонилась ниже, пока ее губы не коснулись его шеи. Она что-то сказала, но это прозвучало невнятно.

– Я не слышал, – сказал Винс. – Я хочу знать, как сильно ты любишь меня.

– Больше всего на свете, – сказала Анна, повторяя слова, которым дядя давно научил ее и если Винс и услышал нотку отчаяния в ее голосе, то не подал вида. – Больше всего на свете. Ты так возбуждаешь... – говоря, она двигала бедрами; теперь она могла делать три или четыре вещи одновременно, даже не думая, даже не сбиваясь с ритма.

– И ты хотела меня с самого начала, – сказал Винс. – И заставила меня захотеть тебя. Продолжай.

– И я хотела тебя с самого начала, я заставила тебя хотеть меня, и подвела тебя к этому, я соблазнила тебя, я завлекла тебя.

И, может быть, это правда; иначе, почему бы он оказался здесь? «Я не уверена, потому что не знаю, что руководит мужчиной, а Винс знает. Может быть, я так хотела любви, что увлекла его в свою постель. Тогда дядя совсем не виноват».

– Чудесно, – сказал Винс и приподнял девочку, чтобы посмотреть на нее в то время, как она двигается над ним.

Потом закрыл глаза, его дыхание стало более частым и шумным, его бедра двигались под нею. Анна смотрела на него, как будто он находился далеко отсюда; незнакомец, который не имел к ней никакого отношения, а потом она взглянула на картину, висевшую на стене, где красавица-мать и ее маленькая дочка были изображены на террасе, полной цветов, в золотистом сиянии от солнечного света и любви.

Некоторое время спустя Винс лежал тихо и не тянулся к ней снова, и Анна поняла, что на сегодня достаточно. Она села скрестив ноги на кровати рядом с ним, глядя в черный квадрат окна и прижатую к окну ветку дерева, слегка освещенную лампой у кровати. На ветке были зеленые листочки, новые, блестящие, которые шевелились под апрельским ветерком. Когда Винс впервые пришел в ее комнату много месяцев тому назад, листья были большими и темно-зелеными. Она наблюдала, как они становились красными, потом рыжими, а потом видела, как они опадали. Листья держались за ветку, как будто были очень испуганы, пока порыв ветра или ливень не отрывал и не отправлял кружиться на земле, где их сгребали в кучи садовники. В течение нескольких месяцев ветка оставалась темной и голой, за исключением тех случаев, когда снегопад окутывал каждый прутик тонким белым пухом, сверкавшим на следующий день под солнцем. Мимолетная красота исчезала вместе с растаявшим снегом, оставляющая ветку снова обнаженной, ожидающей весны.

Анна досконально изучила все времена года, глядя в окно и ожидая ухода Винса.

Лежа на кровати с закрытыми глазами, он кивнул, показывая на пиджак, лежавший на стуле.

– Там твой подарок ко дню рождения, малышка. Я не отдал его тебе за обедом, ты заметила?

– Я подумала, может быть, ты решил, что уже дал мне достаточно.

Его глаза широко открылись, и он пристально посмотрел на нее, чтобы проверить, не говорила ли она с сарказмом. Но Анна взглянула на него в ответ большими и ясными глазами. Винс поверил этому взгляду и улыбнулся.

– Женщины никогда не считают, что получили достаточно, милая. Ты научишься этому довольно быстро. А теперь посмотри подарок.

Анна нашла маленькую коробочку и села на стул, открыв ее. Внутри лежала на подушечке брошка из золота и эмали «Энн-Растрепа». Девочка долго смотрела на нее.

– Когда-то давно у меня была кукла «Энн-Растрепа», – сказала она наконец. – Наверное, ты долго искал это.

– Эта брошь напомнила мне о тебе. Об этих больших глазах, которые все видят.

Винс облокотился на подушку.

– Что ты делала сегодня?

Анна положила коробочку на туалетный столик и вернулась к кровати, где села рядом с ним. Это было время, когда считалось, что она должна развлекать его рассказами.

– У нас был тест по истории, и в одном из заданий нужно было объяснить, что такое история и я сказала, что это похоже на стряпню. Вы берете кучу вещей, которые лежат себе уже давно и ничего с ними не случается, а потом вдруг они соединяются по-новому, и вы получаете войну. Или золотую лихорадку. Или революцию, новую конституцию и целую новую страну. Если бы я разглядела сочетание этих вещей заблаговременно, то прибавила бы огня и посмотрела, что получится.

– И что же получится, как ты думаешь? – спросил он, развеселившись.

– Что-нибудь действительно ужасное и разрушительное. Это может взорваться, как скороварка, и все прилипнет к потолку. Или это могло бы быть как пирог. Когда его слишком сильно нагревают, он разваливается.

Он улыбался с закрытыми глазами.

– Чем ты еще занималась?

– Играла в софтбол. Мяч подавала новая девочка, которая недавно сюда переехала, и она всех вывела из игры.

– И тебя в том числе?

– В первую очередь. Она очень высокая, носит короткую мальчишескую стрижку, и у нее невероятные мускулы, так что я представила себе, что ее отец хотел сына, а получил взамен дочь и воспитывал, как мальчика. Вот я и решила, что она, наверное, и думает, как мальчик, и так быстро выбив нас, чувствует свое превосходство над нами, ведь мы робкие и женственные, поэтому она должна была стать неосторожной. Так и получилось. И я заработала очко.

Сейчас Винс наблюдал за ней.

– Какое удовольствие видеть за работой твою умную маленькую головку, – тихо сказал он. – И эти большие глаза, которые все понимают. Твоя команда выиграла?

– Один ноль. После того как я заработала очко своей пробежкой, она стала внимательнее. Правда, она ужасно хорошая. – Анна сделала паузу. – Вот и все, что случилось в школе; остальное было нескончаемо скучным, как обычно. Они такие медлительные, что можно вздремнуть, проснуться, умыться, переодеться, перекусить, а они все еще будут трудиться над одной и той же алгебраической задачей или будут читать тот же параграф, который начинали читать, когда вы отправлялись спать. А потом был мой праздник, а о нем ты все знаешь.

– Все превозносят тебя до небес.

– Пока я не вызываю у них беспокойства, – равнодушно сказала Анна. – Это им больше всего нравится во мне.

Винс пожал плечами.

– Почему бы и нет? Тебя уже не нужно няньчить, ты умеешь держать вилку, самостоятельно переходить через улицу. Они обеспечивают тебе пищу и кров и позаботятся, чтобы ты получила образование. Чего же еще ты хочешь от них?

– Думаю... ничего, – ответила Анна, понизив голос. Он провел пальцем по ее руке.

– Они тебе не нужны, малышка, у тебя есть я. – Он слегка сжал ее руку и выскользнул из кровати.

– В следующий вторник, – сказал он, одевшись. Он вынул эмалевую брошку «Энн-Растрепа» из коробочки и провел по ней большим пальцем. – Одень ее на воскресный обед. – Открыв дверь, бросил осторожный взгляд в глубину холла, скудно освещенного светильниками между пятью остальными, далеко отстоящими одна от другой спальнями, двери которых терялись в тени. Он всегда уходил после полуночи, когда, как ему было известно, весь дом спал, но еще какое-то время стоял неподвижно, всматриваясь, вслушиваясь, прежде чем в несколько длинных шагов пройти расстояние до двери, ведущей к боковому входу. Не оглянувшись на Анну, он осторожно закрыл за собой дверь и ушел.