СТРАННЫЙ ГОСТЬ

Предисловие

Это необычайное событие произошло летом прошлого года, но никто до сих пор не убежден, было ли это на самом деле или это фантазия писателя. Но я уверяю, что беседовал лично с инженером Грибовым так же, как теперь беседую с вами.

В прошлом году мне захотелось посетить город Мезень, где я пробыл несколько лет в ссылке после первой революции. Как ни тяжело было подневольное житье, я все же полюбил этот суровый край, находящийся у северного полярного круга.

Природа там действительно величественна и прекрасна. В зимние ночи полыхают разноцветные северные сияния, перебегая тенями по снеговым просторам, закованным в ледяной холод. Разнообразными узорами по этим снегам вьются бесчисленные следы звериных лап. Словно в пустыне, мчатся среди них узенькие самоедские нарты, запряженные красивыми оленями; ездовой ими правит по звездам. Оленям всюду открыты дороги, и сильные стройные ноги будто на лыжах бегут по цельному снегу, нигде не проваливаясь.

Летом, когда солнце не закатывается, там расцветают огненно-красными шапками пионы, расписными коврами расстилаются тундровые мхи, зеленеют многообхватные мачты лиственниц и трепещут бледными изумрудами листья узловатых карликовых березок. Реки, озера и болота кишат и шумят прилетной водяной птицей, а в речной глубине плещется розовая семга и трепыхается на илистом дне плоская однобокая камбала. Тогда длинные сети-поплавни бороздят реку вдоль и поперек, спущенные с парусных и вёсельных карбасов.

Вот в такие радостные и лучезарные дни севера я опять приехал в Мезень и поселился у своего старого приятеля Ивана Петровича. Его изба в самом конце города; от нее, почти от самой калитки, начинается тундра, поросшая можжевельником и вереском.

Здесь мы частенько сиживали на крылечке и вели беседы. Помню, как-то, в конце мая, мы после ужина вышли сюда погреться под косыми лучами полуночного солнца. Я читал вслух запоздавший номер «Известий», а Иван Петрович чинил сеть, собираясь на другой день «плавить» семгу.

— Воды ноне парко, — сказал он, когда я прочел ему о выборах в Московский совет, — половодье такое было, как старики помнят, в досельны времена…

Он плохо меня слушал, а поглядывал на небо и видел там какие-то приметы, которых я не знал.

— Может, морской шарей набежит, говорят, много стамух нагнало у Канина. Только ветерок есть, видишь, взводни пошли. Чай, разгонит— с Зимнего дует…

Я посмотрел на реку, потом стал смотреть на небо, стараясь увидеть на нем какие-нибудь перемены, и вдруг заметил у самого горизонта летящую в воздухе точку.

— Смотри, Иван Петрович, лебедь летит… Иван Петрович вскинул глаза и улыбнулся.

— Нет, — сказал он, — на птицу совсем не похоже. Это ероплан, верно…

Действительно, точка быстро росла и принимала очертания какой-то странной машины. Она походила на сигару с острым килем, а из боков ее по обе стороны торчали неподвижные крылья, как у аэроплана. Машина была уже близко, но мы не слышали обычного жужжанья мотора.

Вдруг машина стала снижаться, будто катилась с высокой горы. Киль ее разделился, образовав что-то вроде широких саней с загибом.

Аппарат продолжал снижаться и, плавно коснувшись земли, заскользил по ней, направляясь к нам. Шагов за триста от нас он остановился, сложив крылья, и стал совсем похож на сигару, прилипшую к земле.

Отскочила дверка. Из нее вышел старик высокого роста, с длинной белой бородой. Видно было, как он пожимал чьи-то руки, протянутые из таинственной машины-сигары. Потом он отошел, а дверка захлопнулась, и сейчас же выдвинулись крылья. Сигара закачалась, поднялась, как на ноге, на длинном стержне и взмыла в воздух.

Мы видели, как стержень, словно хобот, вобрался внутрь сигары, санки снова сложились в киль, и аппарат, описав круг в воздухе, стал тонуть в небесном пространстве, быстро уменьшаясь в размерах.

Дальше мы за ним не следили, — к нам приближался высокий старик. Пораженные неожиданностью всего происшедшего, мы сидели, как каменные. Старик зорко смотрел на нас обоих и, казалось, сравнивал меня и Ивана Петровича. Я чувствовал, как его проницательный, будто сталью сверлящий, взгляд прошел по нашим костюмам, осмотрел сеть Ивана Петровича и задержался на газете в моих руках.

Видимо, его что-то беспокоило, но он шел твердо и прямо на нас. Внезапно светлая и ласковая улыбка сверкнула на его строгом и умном лице. Он пошел скорее и, не доходя шагов пяти, сказал по-русски:

— Здравствуйте, дорогие земляки!

Это было опять странно, так как я не ожидал услышать русскую речь, учитывая очень своеобразный покрой его костюма и матерьял, из которого он был сделан. Я поклонился ему.

— Вы политический ссыльный? — спросил он участливо, обращаясь ко мне.

Я был удивлен этим неожиданным вопросом и ответил:

— Вы, гражданин, ошибаетесь. Я не спекулянт и не контр-революционер, чтобы меня ссылали…

Но в этот момент произошло еще более странное и неожиданное. Старик слегка побледнел и глухо, словно раздумывая вслух, произнес:

— Гражданин?.. Контр-революционер?.. Я недоумевал.

— Так кто же вы? — взяв себя в руки, снова спросил он ласково.

— Гражданин Союза Социалистических Советских Республик.

Он удивленно раскрыл глаза. Взор его вспыхнул радостью, но мгновенно погас.

— Вы русский? — спросил он пытливо.

— Да, — ответил я, — из Москвы. Я — писатель.

— Так это в России Союз Социалистических Советских Республик?

Он, казалось, все еще не верил.

— Да ты с луны что ли упал? — не выдержал Иван Петрович, — да с тех пор, как мы царя убрали, вот уж девятый год у нас Советская власть!

Старик широко раскрыл глаза, в них вспыхнула радость. Он бросился к нам, крепко жал наши руки, но от волнения не мог говорить.

Я не знал, что делать с этим неожиданным гостем, не понимал ни его бурной радости, ни его волнения. Я не мог уяснить, что все это значит и кто он такой, но я не расспрашивал его.

Старик едва держался на ногах.

Взяв под-руки, мы ввели его в избу. Прошло минут десять, пока он оправился от волнения и заговорил:

— Вы сказали, — с луны упал… Да, почти с луны. Я не был в России более сорока лет. Я с острова Тасмир. Я — инженер Грибов…

Он замолчал на секунду, а в моей голове промелькнули мгновенные мысли: «инженер Грибов?.. Да, Грибов. В процессе о цареубийстве что-то говорится о Грибове»…

— Грибов? — сказал я. — Вы не были в ссылке в Туруханском крае после убийства Александра Второго?

— Так нас помнят?! — воскликнул он. — Не за-были! Да, это я! Я расскажу вам все. Это длинная, невероятная, почти сказочная история… Но это потом, раньше вы расскажите мне…

Он достал маленькую книжечку.

— Здесь только даты, цифры, краткие записи, но я помню все до мельчайшей черты…

Увидев газету, он жадно схватил ее и стал пожирать строку за строкой. Видно было, как напряженно и взволнованно работала его мысль.

Мы молчали, невольно чувствуя всю глубину его переживаний.

— И это не сон? — воскликнул он, откладывая газету. — Скажите мне, я в России? И в России нет царей, полиции и помещиков? В России рабоче-крестьянская власть?

Он засыпал нас вопросами, не понимая наших, иногда похожих на тарабарщину, сокращений, вроде: «Цуп», «Цаги», «Гиз», «Гиж», «шкраб», «Глав-профобр»; сам перебивал себя, волновался, радовался, верил и не верил.

Только через несколько часов беседа наша приняла более планомерный характер, и мы узнали с Иваном Петровичем удивительную повесть о победах человеческого ума и воли над силами природы. Мы узнали о «Крылатой фаланге» и острове Тасмир.

Здесь я перерываю свои личные воспоминания об этом гениальном человеке, с которым имел счастье столкнуться, и постараюсь передать его продолжительные и подробные рассказы, сопровождавшиеся чертежами и рисунками. Слушая Грибова с захватывающим интересом, я пережил все то, что он рассказывал. Я глубоко сожалел, что при нашем разговоре не присутствовали ученые специалисты, так как без личных разъяснений