О «Загадке Ситтафорда» нет ни слова — он пришелся на смутный период ее жизни.
Второй и самый плодотворный период ее творчества — от 1932 до 1965 года, когда она написала 41 классический детективный роман (плюс три триллера и «Испытание невиновностью»), в том числе те, что вышли посмертно как последние о Пуаро и мисс Марпл — «Занавес» и «Спящее убийство». Бесполезно пытаться подсчитать, сколько среди них шедевров, сколько превосходных и просто очень хороших детективов гораздо выше среднего уровня. Но можно утверждать, что явных неудач среди них нет (разве только «Хикори Дикори Док»?), а таким длинным потоком выдающихся произведений мало кто из авторов любого жанра и времени может похвастаться! В ее собственных воспоминаниях уцелели от этого времени всего несколько книг, да и то «Загадка Эндхауза» упомянута лишь как «книга, оставившая по себе столь незначительное впечатление, что я даже не помню, как писала ее. Может быть, я детально разработала ее сюжет гораздо раньше, что делаю очень часто и из-за чего порой не могу припомнить, когда книга была написана, а когда опубликована».
Делая общий обзор всего созданного до 1965 года, писательница призналась:
«Из моих детективных книг, пожалуй, больше всего я довольна двумя — „Кривым домишком“ и „Испытанием невиновностью“. К своему удивлению, перечитав недавно „Двигающийся палец“, я обнаружила, что он тоже недурен. Великое испытание перечитывать написанное тобой семнадцать-восемнадцать лет назад. Взгляды меняются, и не все книги это испытание выдерживают. Но иные выдерживают».
В предисловии к «Кривому домишку» она вспоминала:
«Эта книга — одна из самых моих любимых. Я вынашивала ее долгие годы, обдумывая, отшлифовывая и повторяя про себя: „Вот наступит день, будет у меня много времени, появится желание поработать в свое удовольствие, и я начну ее писать“. Писать „Кривой домишко“ было для меня сплошным удовольствием». Интересно, что ей так в нем нравилось — фигура преступника? вероятно, ибо ничем иным роман не выделяется. Но показательно, что с таким преступником она не решилась столкнуть ни Пуаро, ни мисс Марпл, а выбрала расследователем случайное лицо. Еще ей нравился роман «Карты на стол», не упомянутый в «Автобиографии», но охарактеризованный в предисловии к нему самому как «одно из наиболее любимых дел Эрюоля Пуаро». В нем ее явно привлекла идея «чисто психологического подхода», который «сразу же и окончательно исключает элемент неожиданности», но «ничуть не снижает интереса к действию».
И это правда.
С облегчением можно узнать, что свой истинный шедевр, непревзойденный по идее и исполнению, она и сама оценивала по достоинству!
«Я написала „Десять негритят“, потому что меня увлекла идея: выстроить сюжет так, чтобы десять смертей не показались неправдоподобными и убийцу было трудно вычислить. Написанию книги предшествовал длительный период мучительного обдумывания, но то, что в конце концов вышло, мне понравилось. История получилась ясной, логичной и в то же время загадочной, при этом она имела абсолютно разумную развязку: в эпилоге все разъяснялось. Книгу хорошо приняли и писали о ней хорошо, но истинное удовольствие от нее получила именно я, потому что лучше всякого критика знала, как трудно было ее писать».
Но гораздо больше внимания она уделила истории создания детектива на древнеегипетскую тему «Смерть приходит в конце», написанного во время войны по совету близкого друга, профессора-египтолога Глэнвила:
«Я как раз искала идею для новой книги, поэтому момент для начала работы над египетским детективом был весьма подходящим. Безусловно, Стивен силой втянул меня в это дело. Если Стивен решил, что я должна написать детектив из жизни Древнего Египта, сопротивление бесполезно. Такой уж он человек.
Но в последовавшие за этим недели и месяцы я не без удовольствия неоднократно обращала его внимание на то, что он должен горько сожалеть о своей авантюре. Я постоянно звонила ему с вопросами, одно формулирование которых, как он говорил, занимало минуты три, а уж чтобы ответить на них, ему приходилось перелопачивать по восемь разных книг.
— Стивен, что они ели? Как это готовилось? Были ли у них специальные блюда к разным праздникам? Мужчины и женщины ели вместе? Как выглядели их спальни?
…Стивен отчаянно спорил со мной по поводу одного момента, касающегося развязки романа, и, должна признать, одержал верх. А ведь я страшно не люблю сдаваться. Но в подобных случаях Стивен воздействовал просто гипнотически. Он был так уверен в своей правоте, что вы, сами того не желая, начинали поддаваться ему. До той поры я уступала разным людям по самым разным поводам, но никогда и никому я не уступала ни в чем, что касалось моих писаний.
Если я вбила себе в голову, что то-то и то-то описано у меня правильно, так, как и надлежит, меня нелегко переубедить. Здесь же, вопреки своим правилам, я сдалась. Вопрос, конечно, спорный, но по сей день, перечитывая книгу, я испытываю желание переписать конец, что лишний раз доказывает, как важно не складывать оружия раньше времени, чтобы потом не пожалеть. Мне трудно, конечно, было проявить твердость, поскольку Стивен столько сил вложил в эту книгу, ведь даже сам замысел принадлежал ему».
Агата Кристи не пояснила, что именно ее раздражало в книге — уж не элемент ли мистичности в конце? Но ее декларация интересна. Это и признание собственной уступчивости в личной жизни, столько мешавшей ей с детства, и признание (слава богу!) ценности творчества, раз хоть тут она готова была отстаивать свою позицию наперекор всему.
Помимо романов, все эти годы выходили многочисленные сборники рассказов, но в малом формате Агата Кристи не блистала воплощением отличных задумок, недаром лучшие рассказы позднее в принципиально переработанном виде становились основой романов или пьес.
Третий период наступил в 1965 году, когда она поставила точку в «Автобиографии» (изданной посмертно). В тот год она, словно провидя будущее, раздумывала:
«Как печально будет, когда я не смогу больше ничего написать, хоть и понимаю, что негоже быть ненасытной. В конце концов, то, что я в состоянии писать в свои семьдесят пять, уже большая удача. К этому возрасту следовало бы удовольствоваться сделанным, угомониться и уйти на покой. Признаюсь, у меня возникала мысль уйти на покой в этом году, но тот факт, что моя последняя книга продается лучше, чем любая предыдущая, оказался неодолимым искушением: глупо останавливаться в такой момент. Может быть, отодвинуть роковую черту к восьмидесяти?»
«Последний роман», о котором идет речь, это действительно превосходный «Отель „Бертрам“».
Но восемь последовавших за ним романов, из которых четыре или даже пять относятся к триллерам, при всем желании шедеврами не назовешь («Занавес» и «Спящее убийство», напомню, созданы гораздо раньше). Вероятно, все же лучше было закончить художественное творчество одновременно с «Автобиографией»?
«Гениальный сыщик», переходящий из романа в роман, с чьим именем ассоциируется творчество его создателя, по общему правилу, обязательно должен обладать неповторимой индивидуальностью, выделяющей его в толпе «гениальных сыщиков» других авторов. И в то же время быть привлекательным для широкой публики либо как alter ego читателя (тип «маленького человека»), либо как столп Справедливости (тип «ангела-хранителя»). В идеале он должен совмещать обе функции, что удается весьма редко (Мегрэ, например). В качестве дополнения он(а) может обладать просто физической привлекательностью, но тогда, дабы не оттолкнуть половину аудитории, автору приходится ввергать его (ее) в завидные любовные приключения или оттенять постоянным спутником противоположного пола. У Агаты Кристи только Эркюль Пуаро обладает должной эксцентричностью и отчасти отвечает приведенному определению. И тридцать лет писательница считала Пуаро своим крестом, не помышляя об альтернативе.