Розалинда опять перенесла тяжелое испытание рядом с любимой тетей Москитик. Выглядела она полуживой, но Мэдж утешила сестру: неделю назад вид был гораздо хуже! К приезду матери девочка почти поправилась и всего через неделю они обе уехали в Эшфилд. Осенью их навестил Макс, с которым до того Агата встретилась разок у себя в конюшенном домике. В Эшфилде она оставила его ночевать и тем же вечером, заглянув в ее спальню, он в своей сдержанной манере сделал ей предложение… Она никак не ожидала, что их дружеские отношения во время недавнего путешествия вдруг получат такое завершение. Он ничем не походил на Арчи. Он был существенно ниже его ростом, некрасив, зато умел говорить комплименты и, как вскоре выяснилось, писал прекрасные любовные письма. Он, возможно, не обладал обширным опытом, но инстинктивно понимал, что пресловутое английское «Ты сама знаешь, что я хочу тебе сказать» далеко не все, что желает женщина услышать от мужчины. И хотя первым ее побуждением было наотрез отказаться (она только почувствовала вкус свободы, он намного моложе и пр.), снова, как некогда в молодости, она уступила — не аргументам, а мягкому напору. Одиннадцатилетняя Розалинда, чье мнение матери было важно, не возражала:
«— Ну что ж, я ожидала, что когда-нибудь это случится, — ответила Розалинда с видом человека, который привык всегда учитывать любые возможности. — Считаю это вполне естественным.
— Да, наверное…
Я упомянула Макса.
— По-моему, это лучше всего, — откликнулась Розалинда. — Нет, правда, будет очень хорошо, если ты выйдешь за него. — И прибавила: — Мы могли бы завести свою лодку. Он, кажется, неплохо играет в теннис? Мы будем с ним играть».
Зато восстал хор друзей и родных во главе с Мэдж: разница в возрасте! Ее сын Джек помнил Макса по Оксфорду, но поскольку тот не входил в его веселую студенческую компанию, естественно, Джек был о нем низкого мнения, почитая унылым сухарем или карьеристом. Других причин найти было нельзя. Происхождение, образование и будущность Макса в избранной сфере признавались вполне приличными. Его отец был вполне обеспеченным человеком, правда, из австрийских сельских низов, но и сестры Миллер не могли претендовать на знатность, коль скоро их дед Натаниэл Миллер вышел из массачусетской бедноты, а бабушки воспитывались на ферме. Респектабельность придал их семье отец, расплатившийся за нее потерей всего состояния! Мать Макса была француженкой, художницей, но без всякой богемности Монмартра. В Маллоуэне смешалась кровь половины европейских наций, но по внешности и речи он был совершенным англичанином, а позднее в глазах иностранных интервьюеров Агаты Кристи выглядел эталоном британца в твидовом костюме и с неизменной трубкой в зубах.
По-видимому, никто, кроме резко предубежденного Джека, не подозревал его в женитьбе по расчету. А разница в возрасте беспокоила Агату, ее сестру и близких лишь в одном отношении — боязнью навлечь на нее насмешки окружающих. Но чем больше боролась Мэдж против опрометчивого выбора сестры, тем решительнее боролась сестра за свой выбор. В этой борьбе она незаметно и себя убедила в его правильности: «Да, он намного моложе меня, но у нас так много общего. Он тоже не любит веселых вечеринок и танцев — с другим молодым человеком мне было бы трудно держаться на равных, но не с Максом. А по музеям я могу ходить не хуже любого другого, может быть, даже с большим пониманием и интересом, чем молодая женщина. Смогла же я обойти все церкви в Алеппо и даже получить от этого удовольствие». Действительно, что может быть тяжелее такого испытания!
А что двигало им? Делая предложение недавней знакомой на 15 лет его старше, руководствовался ли он естественными побуждениями или думал о перспективах своей научной работы, для которой полезным подспорьем станут гонорары известной писательницы? Она никогда не сомневалась в искренности его чувств, никогда персонажи ее романов, гоняющиеся за деньгами, ни в малейшей степени не напоминали Макса. И никогда она не делилась размышлениями о их жизни даже с Мэри Уэстмакотт. Очевидно, ее все устраивало, а как именно складывались их отношения — никого, кроме них, не касалось.
Они прожили вместе 46 лет, до ее смерти, — но овдовев, он очень быстро женился на давней знакомой, ровеснице и тоже археологе, Барбаре Паркер. Публика была шокирована, немедленно возникли предположения, что та всегда была его настоящей любовью, а женился он по расчету, пусть и во имя высоких материй (нечто похожее мир видел недавно во втором браке принца Уэльского). Но может быть, очень немолодой и серьезно больной человек, как большинство ученых беспомощный в обыденной жизни, просто нашел среди окружавших женщин ту, которая согласилась обеспечить ему привычный покой до конца его уже сочтенных дней? Следует иметь в виду, что археологи — люди, страстно увлеченные своей профессией (потому что никто, кроме страстно увлеченных людей, ее не выберет). В своей тяжелой, кропотливой и редко заметной работе они поддерживают себя искренней уверенностью, что являются наместниками Вечности на земле. Если что и связывало Макса и Барбару на протяжении десятилетий, так это взаимная любовь к археологии — все прочее меркло перед лицом Вечности. Если же муж и вправду иногда изменял жене, то, во-первых, это надо доказать, во-вторых, никто этого не знал, а в-третьих, так ли уж интересен муж, заведомо на это неспособный?
В сентябре 1930 года если кто и сокрушался о будущем и всеми силами старался расстроить предполагаемый брак, то это Мэдж. Она плакала, отговаривала Макса, раз уж сестра ее не слушала. Хуже всего казалось то, что Макс учился не просто в одном колледже Оксфорда, а прямо на одном курсе с Джеком! Тут уж и Агата была шокирована. Муж — ровесник племянника?! нельзя выставлять себя на посмешище приятелей Джека.
«— Это страшный риск.
— Для меня — нет. Можешь считать, что рискуешь ты. Но разве нельзя рискнуть? Если не рисковать, ничего и не получишь.
С этим нельзя было не согласиться. Я никогда не действовала, исходя только из соображений здравого смысла. Его слова успокоили меня: что ж, пусть я рискую, но рискнуть стоит, чтобы обрести человека, который сделает меня счастливой. Мне будет жаль, если ошибется он, но, в конце концов, это его решение и он принял его сознательно».
Снова она предоставила решение своей судьбы другому. А сама уступила. В сентябре они почти тайно поженились в Эдинбурге, ускользнув от всех репортеров, в присутствии только Розалинды и Карло с ее сестрой. Мэдж так и не смирилась с происходившим.
На самом деле, риска в браке не было. Стороны, безусловно, вступали в него без мысли о возможном разводе. Второй развод известной писательницы стал бы не сенсацией, а свидетельством дурного нрава и быстрее всего восстановил бы репутацию Арчи Кристи («ухитрился с нею двенадцать лет прожить!»). Маллоуэн же в тот год стал сотрудником Британского музея, учреждения крайне консервативного. В детективном романе Д. Фрома (псевдоним малоизвестной сверстницы Агаты Кристи англичанки З. Браун) инспектор Скотленд-Ярда как раз в 1932 году во имя спасения жизни предполагаемой жертвы серийного убийцы просит свое начальство открыть библиотеку Британского музея, где ему надо посмотреть старый журнал, посреди ночи (когда его осенила эта мысль) — и встречает дружный хохот. Что значит чья-то жизнь в сравнении с расписанием работы самого Британского музея?! Библиотека открывается утром ни минутой раньше установленного часа, а инспектор остается в анналах Скотленд-Ярда шутником, «который хотел открыть Британский музей ночью». Понятно, что положение разведенного лица в заведении с такой репутацией было бы ничуть не лучше, чем в Сити. И конечно, Макс не мог мечтать о преждевременной кончине жены даже при самых неблагоприятных для него предположениях о причине брака, — ведь она приносила ему в приданое не состояние, а талант и надежды на будущие гонорары!