Он потрогал мои руки, а они что у покойника. Налил в бутылки горячей воды, положил к ногам и рукам. Мать поджарила хлеба с маслом, он поднес мне и я съела два кусочка. Кровотечение прекратилось: я лежала, не зная, что будет со мной дальше. Но чувствовала по себе, что теперь я еще смогу бороться и не поддамся смерти. Да, и не умерла.
Был у меня отрез, полученный в автобазе за хорошую работу. Была новая фуфайка, брюки и так, кое-что, я все распродала, заставила Степана выписать плах — тогда это было свободно. И стали строить свой угол. Сами, своими руками. Каждая досточка была полита моими слезами. Мне стало казаться, что меня подменили. Из такой настойчивой, мужественной девушки я стала безразличной ко всему и ничего меня не интересовало. Наступала осень, надо было копать картошку. Хотя я еще была слаба, но, зная, что кроме меня никто за нее не возьмется, я оставила Володю со своей мамой, которая приехала поглядеть на меня и на мою жизнь. Я договорилась, что Степан приедет за мной и привезет картофель. Я целый день без разгибу спешила копать, чтобы услышать хоть одно слово в благодарность, но уже стало темнеть, а его все не было. Тогда я закрыла кучи ботвой, а когда огляделась вокруг, никого нигде не было. Стало немножко жутко, я побежала бегом, а уже совсем стемнело, и я заблудилась. Мне наконец какая-то тетенька показала дорогу.
Когда пришла домой, вся семья была в сборе. Они спокойно ужинают. Только моя мама места найти не могла. Я так сильно переутомилась, что даже есть не хотелось. Но взглянув на маму, я поняла, что она еще больше будет волноваться, если я не стану есть. И я малость поела. Ночевать пошли в свой новый дом. А напротив нашего дома стоял совхозный клуб. Степан вздумал зайти туда. Я попросила, чтобы он поскорее вернулся, так как дом пустой, окна без рам, забиты досками, в нем одна боялась. Я решила ждать его, прижавшись к стене. Но он, видно, не думал, что я устала, к тому же еще слаба. Он все сидел в клубе, его забавляли анекдоты, рассказываемые одним ворюгой, которого после посадили и там в зоне отрубили голову.
Мое терпение лопнуло, я пошла в клуб. Подойдя к Степану, я попросила: «Пойдем, ведь мне холодно стоять на улице, а в хату войти я не смею». Так он окатил меня с верхней полки матерком хоть стой, хоть падай. Я вышла из клуба, слезы сжали мне горло, мне казалось, счастливее бы я была, если б умерла. Подойдя к дому, я разревелась, выливая в слезах всю свою горечь. О боже! За что же я такая несчастная мучаюсь на белом свете! Нет мне радости, нет покоя, а он вовсе опостылел, т. к. и без того был постыл. А ведь я думала перевоспитать его, но где мои силы! Я так унизила себя, что ничего не могу сделать с ним, а свою жизнь почти погубила.
Володю увезли на станцию Тайгу, и младшая сестра писала письмо за письмом: «Бросай все! Что дорогое в твоей жизни — это Володя, а Володя всегда будет с тобой. Не гляди ты на этот дом, не дом ты себе построила, а гроб. Брось все, приезжай». Я долго еще колебалась. Ведь я не одна, с ребенком. Как понравится маме? Что скажут люди? Нет, это сделать невозможно. Я не должна вмешивать в свою жизнь никого. На этом был конец моим колебаниям. Маме я отбила телеграмму, в которой требовала привезти Володю. Я об этом требовала по всякому. Иногда мне казалось, что он болен, и я никогда не увижу его. Мама постаралась выполнить мою просьбу. Она привезла Вовика, но нисколько не радовалась моей жизни.
Вскоре мы перешли в свой дом. Хоть он был не отделанный и не оштукатуренный, без кирпичной печи. Все же свой угол. У нас была корова, которую приобрели, когда народился Володя. Хоть она была неважная, а молоко не покупали.
Жила и свекровка с нами. Однажды она унесла молоко зятю, а Степан попросил ему налить. Я сказала, что нет молока, и между нами завязался спор. Мать ушла в свою квартиру. Мы остались трое, все безработные.
Я пошла искать работу. Узнала, что надо мотористок в шахту. Пришла домой, говорю, что пойду оформляться. Муж ответил: когда, мол, умрешь, так тогда належишься под землей. Пошла в столовую, нужно буфетчицу. Так опять говорит: сам наматерить сумею дома, чем каждый будет материть тебя в буфете. Тогда я решила: не буду спрашивать его, а то, пожалуй, совсем не устроишься.
Иду на станцию Шахтер. Встречается весовщик, Галя, хорошая девушка. Я смело спросила: не нужно ли им стрелочников или весовщиков. Она весовщиком работала в ПТУ. Галя направила меня на станцию Северная. Начальник станции Коваленко сказал: пишите заявление. Я в станции написала, и он сразу же подписал: «оформить дежурным на станцию „Бутовская“ вместо Шишкиной». Я пошла в управление на Рудник. Там был начальник Хохлов, он спросил: испытание сдавали? Говорю, сдавала. Подписал и начальник управления. Сразу оформила обходную, мне выдали хлебную карточку, восемьсот граммов, и на Володю четыреста. В общем, выйдя из управления, я до слез была взволнована от своего счастья! На обратном пути я зашла в буфет «Северный», выкупила хлеба два четыреста и на мясные талоны продуктовой карточки выкупила колбасы. В это время я сияла вся от радости и гордости, что встала опять на твердую почву. Я так шла, что, наверное, никто бы не смог меня догнать. Я хотела порадовать Степана и угостить своего любимого сына.
Степа действительно был обрадован, когда я сказала, что буду дежурным по станции на шахте «Бутовская». Дежурили мы сутками. Степан еще не работал. Когда меня не было дома, он сам командовал по хозяйству. Уголь я привозила с собой по кулю. И мне хватало на двое суток. В общем, зажили дружно.
Свекровка такого оборота в жизни не ожидала. Как ни зайдет — полы промыты, как желток. Володя чистенький. Тогда она стала Степана журить: «Бабенка работает, а ты, лоб, сидишь». Сказала, что у зятя ей не мед. Тогда он ответил: «переходи к нам и живи». Вот она и перешла.
Устроился мой Степан трактористом на шахту «Бутовская». А здесь бы еще больше радоваться надо. Но не с моим мужем. Как попало сто граммов, так он и трактор забывает. Что он не творил на этой «Бутовке»! Землянку разваливал, электрические столбы валял, в траншее сидел. И все это — несчастная водка!
У меня народился второй сын. Я уезжала к маме в Тайгу и брала с собой Володю. А когда не уезжала, я всегда носила горячий обед Степану. Вот его ребята спрашивают: «Где Саша? Почему не стала носить тебе обед?» Он спокойно отвечает: «Уехала к матери и сынишку взяла». Они ему наговорили, что все может случиться в дороге. Вот и прилетел он в Тайгу как обоженный. А я уже лежала в больнице и ходили ко мне каждый день, а почему-то не весело было мне. Я уже покаялась, что не осталась в Кемерово.
В одно воскресенье подошла я к окну и задумалась, а меня толкает одна из мамаш: «Смотри, девка, вся Тайга к тебе на свидание является». Вот это действительно было свидание! На понедельник он выпросил меня под расписку. К маме пришел тот Гриша, который не забывал свою юность. Ты, говорит, Степан, не обижай Сашу. Я хоть в год раз увижу и то доволен. Поехали домой нас пятеро. Тамара была в отпуске, а поэтому решила помочь мне с оформлением новорожденного Толика. Я много ходила, а Тамара сидела с будущим своим учеником.
По окончании декрета я снова на своей работе. Как всегда, вид мой был жизнерадостный. Я никогда не вешала нос среди людей, хотя иногда и не очень радовала меня судьбина.
Однажды под хмельком Степан так влез в болото, что своим ходом ему было не выбраться. Он всю ночь простоял. На утро я побежала на станцию. По прибытию паровоза, я стала просить машиниста, чтобы помог вытащить трактор. А они заругались: что это за приказ? Ты говори, какие маневры делать? Тогда я им все объяснила, что я не приказываю, а прошу, и на тракторе мой муж, которому грозит неприятность. Тогда они согласились и в пять минут трактор стоял на берегу.
Узнал об этом начальник шахты. Вызвал к себе Степана и давай песочить: не водку пить тебе, а воду, от которой понос прохватывает. Ведь жену твою жалко с детьми, не тебя, а она, наверное, скоро на самолете будет вытаскивать тебя. Как ты не поймешь, что мешаешь пьянкой и себе, и жене. Ведь ты сам не знаешь, что творится с ней в то время, когда ты натворишь какую-нибудь пакость. Давно бы тебе быть в заключении, если бы не ее умоляющие просьбы. Но ты ее не ценишь, а когда поймешь, наверное, будет поздно.