Нет, даже смерть не в состоянии подвести окончательную черту содеянному — это могут сделать только живые.

Тяжелая, напряженная работа по розыску близилась к завершению. Алексей видел у майора Устияна серые тома, в которые собирались документы. Их было уже пятнадцать, и в ближайшее время эта цифра, конечно, увеличится.

Именно сейчас Алексей мог по достоинству оценить, как умело, без суеты, но и без промедления организовал майор Устиян весь розыск, включил в его орбиту многих людей, направил усилия по наиболее важным направлениям в установлении Истины.

…— Что же ты молчишь, сыщик? — Гера обращалась к Алексею, наверное, в десятый раз.

— Извини, задумался.

— В таких случаях положено спрашивать: о чем или о ком?

— О разном, Герочка. О том, что уже прошел год, как я окончил университет и приехал в Таврийск. Что вот снова осень и «листья желтые над городом кружатся»…

— Слушай, сыщик, давно хотела спросить: тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Что значит нравится — не нравится? Я не смотрю на свое дело с такой точки зрения. Важнее другое: моя работа необходима обществу.

— Ты в этом уверен?

— Безусловно. Она трудная, невидная, о ней в газетах не пишут, и даже, когда все завершается, имена тех, кто выполнял ее, остаются в тени. И тем не менее я убежден, что мне очень повезло — это то дело, которому стоит отдавать и ум, и сердце, и силы.

Гера вздохнула:

— Счастливый.

Они какое-то время шли молча, каждый думал о своем, но молчание не тяготило, наоборот, им хорошо было вдвоем.

— За своими делами ты забыл обо мне, — упрекнула Гера Алексея. — Ты даже не спросил, почему я не стала подавать документы в институт, хожу, как и ходила, в секретарях. А ведь уже осень. Кошмар и катастрофа.

Алексей смутился, Гера была права, он так влез в свои проблемы, что все остальное отошло на второй план.

— Ладно, сыщик, не надо терзаться. Завидую одержимым людям.

Гера лихо пнула носком туфельки камешек на аллее, и серый комочек, описав дугу, плюхнулся в озеро.

— Видишь, какие круги пошли по воде от маленького камешка? А разве в жизни не так? Сделаешь один шаг, а он тянет за собою другой, третий.

— Ты о чем? — не понял Алексей.

— Все о том же.

Гере надо было выговориться — это он понимал. И потому не торопил ее, не донимал вопросами, пусть расскажет то, что считает нужным.

— Понимаешь, сыщик, я очень тогда на тебя надеялась. Думала, ты все решишь.

— Каким образом? — удивился Алексей. — Ведь это твои родители.

И тут он понял, на что надеялась Гера. Что он решительно скажет: «Бросай все немедленно, рви окончательно с этими людьми, идем сейчас же со мной, раз и навсегда, ты мне нужна…»

Он не сказал ничего похожего, принялся рассуждать, в словах утопил ее надежды.

— И все-таки ты мне помог. Нет, конечно, я бы не хотела узнать, что ты… Одним словом, мне было бы очень больно, если бы ты предпринял, скажем так, официальные шаги. Я просто верила в чудо, а когда оно не случилось, ушла из этого дома.

У нее, оказывается, сразу же состоялось решительное объяснение с родителями. Мать потребовала, чтобы она порвала с Алексеем, которому приписывала «нездоровое влияние» на дочь. Еще мать твердо заявила, что если Гера не согласится на замужество с Тэдди, то пусть живет, как знает. Отец по обыкновению молчал, жалобно смотрел на дочь, ожидая, чтобы страсти немного улеглись и он смог уехать туда, где ему хорошо, где любимая женщина поймет его, приласкает и успокоит.

Но семейная гроза на этот раз оказалась длинной, с бурными вспышками и раскатами. Гера твердо заявила, что с нее хватит, она больше не желает сидеть в том болоте, в которое превратили родители свою жизнь, ей не нужен и даром Тэдди.

Кончились семейные объяснения тем, что Гера собрала самые необходимые вещи и переехала на дачу. С тех пор и живет там, с институтом придется повременить, надо во всем разобраться и окончательно решить, как жить дальше.

…Алексей вспоминал слова Устияна: «У нынешних молодых в характере стихийный протест против обывательщины и нечестного существования». Спросил осторожно:

— Ты видела с тех пор родителей?

— Нет. Отец звонил ко мне на работу.

— И…

— Я ему посоветовала вначале навести порядок в своих личных делах.

Алексей обнял ее за плечи:

— Значит, все очень серьезно!

— Очень, — подтвердила, вздохнув, Гера. — Прямо кошмар и катастрофа. — Она вдруг снова стала ершистой и независимой. — Ты только не думай, что я хочу тебя разжалобить, потому все это и рассказываю. Я знаю, пришибленные, растерявшиеся девчонки очень иным нравятся. Их ведь можно жалеть и утешать. Нет, мой дорогой сыщик, именно теперь у меня все в порядочке.

— Так уж?

— Конечно! Решения приняты, отступать некуда. Кстати, ты прав в главном: нельзя быть честным наполовину, не стоит, морщась, поджимая губки, но тянуться к чужому куску хлеба с маслом… Я в эти дни часто вспоминала Ирму Раабе, ту девушку, которая спасала твоего дядю. Ей было потруднее.

Алексей запротестовал:

— Такие аналогии ни к чему!

— Конечно, общего мало, — согласилась Гера, — но ей было действительно гораздо сложнее, она ведь себя с корнями пыталась вырвать из той почвы, на которой выросла.

Быстро темнело, вдоль аллей зажглись матовые фонари, от воды потянуло свежестью.

— Ты что сегодня делаешь вечером? — тихо спросил Алексей.

— Еще не решила.

— Тогда поехали к нам. Чай пить. И еще я тебя хочу познакомить со своей мамой.

— Спасибо, Алеша, — обрадовалась Гера. — Не оставляй меня, пожалуйста, одну, сыщик мой хороший.

ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ АНГЕЛА СМЕРТИ

— Мы его одного не оставляем, — заверили в конце телефонного разговора майора Устияна коллеги из Ясногорска.

Они все-таки разыскали интересующего Таврийск человека, провели тщательное его изучение.

— К вам вылетает наш сотрудник, — сказал майор Устиян. — Опыта особого у него нет, так что помогите ему.

— Сделаем, — донеслось до него через несколько тысяч километров.

Вот он и наступил, тот день, которого с таким нетерпением ожидал Алексей. Майор Устиян пригласил его к себе и буднично, словно речь шла о самых обычных повседневных делах, которых за день набирается десятки, сказал:

— Будем заканчивать, лейтенант. Санкция прокурора получена. Вы все это начинали, вам и лететь в Ясногорск.

— Одному? — Алексей не смог да и не пытался скрыть волнение.

— Не определять же вам кого-то в сопровождающие! Справитесь вместе с местными коллегами.

— А обратно? Ведь его надо доставить сюда, в Таврийск!

— В Ясногорске вам выделят в помощь опытных в таких делах товарищей. Там посадят в самолет, здесь мы встретим. А по пути на высоте одиннадцать тысяч метров при минус сорок за бортом ему никуда не деться, хоть и в ангелах шатался. — Майор Устиян предложил: — Садись, Алексей, располагайся поудобнее, обговорим детали.

Никита Владимирович редко к кому обращался на «ты», и Алексей воспринял его слова как знак доброго отношения и доверия к себе. Что и говорить, все эти месяцы он почти постоянно прикидывал: «А что бы сказал по этому поводу Никита Владимирович?»

Когда инструктаж был закончен, Никита Владимирович бросил взгляд на часы и поднялся:

— Нас ждет генерал.

Туршатов действительно ждал их. Женя, когда они вошли в приемную, молча указала на дверь: входите.

— Все обговорили? — вместо приветствия спросил генерал.

— Так точно, — доложил Устиян.

— Сколько вы уже у нас? — вдруг обратился Туршатов к Алексею.

— Почти год.

— Да, срок, — улыбнулся Туршатов. — Скажите, лейтенант, после года работы, что вы считаете самым главным в нашем деле?

Как ответить на такой сложный вопрос? Алексей вдруг мысленно увидел себя как бы со стороны — сделаны лишь первые шаги, кое-чему научился под руководством Никиты Владимировича, кое в чем ошибался, но трудностей не пугался, работал на совесть, зная, что труд, у него государственный, слово «безопасность» по смыслу прямо противоположно другому слову, грозному и колючему: «опасность».